Дайджест проекта «Рефорум»: война и общество

Захватническая война России против Украины идёт уже 10 месяцев, репрессии внутри страны ширятся, а число уехавших несогласных растёт. Подводить в 2022-м итоги года кажется странной затеей. Но фиксирование происходящего, рефлексия над ним критически значимы для любого медиа и тем более для think tank. Проект «Рефорум» видит свою задачу в конструировании возможного демократического будущего России, и решать эту задачу можно лишь с опорой на понимание текущей ситуации в обществе и самого этого общества – иначе велик риск уйти в теорию. До конца декабря мы будем подводить итоги своей работы в этом страшном для всего мира году. Всего мы подготовили пять дайджестов. В первом рассказываем, что происходило с гражданами России начиная с 24 февраля – и какие факторы влияли на них в годы, предшествующие войне.

Истоки

Начнём с группы материалов о том, что сделало эту войну возможной.

В статье «Почему российские военные так ведут себя в Украине» эксперты прослеживают, как путинский режим последовательно приучал россиян к жестокости. «В последние 20 лет произошла нормализация террора. Возникло это фантастическое молчание, тотальное равнодушие, – рассуждает историк Сергей Медведев. – И вот в Буче и Ирпене хаос, энтропия, русское хтоническое пространство, пришедшее из окраин, вдруг проявилось в таком страшном виде. <…> Всё больше свидетельств, что люди добровольно включаются в этот дискурс, добровольно стучат на тех, кто недостаточно поддерживает. Это антропологическая катастрофа. Тип человека путинского сейчас полостью виден. То, что случилось – закономерный и большой итог последнего 30-летия».

Необходимость сравнивать путинизм и фашизм навязана самой логикой войны: в её основание российские власти положили тезис о денацификации Украины, а нацистом для путинской России оказывается любой, кому не нравится, что его пришли денацифицировать. Права, позже риторика поменялась и врагом был назван коллективный Запад, однако суть режима это никак не изменило. Историк Илья Будрайтскис и политолог Олеся Захарова в статье «После февраля: как всё-таки назвать режим, правящий сейчас в России» размышляют, как стала возможной фашизация этого режима. «Для Путина русская нация не является нацией превосходства – он говорит о превосходстве России как государства, в том числе над своим народом. Задача и главное достоинство народа – быть готовым умереть за Россию, не задавая вопросов. А Россия – это власть плюс территория. В военных речах Путина всё время формируется культ смерти, культ погибших героев. В рамках такой риторики пацифисты – чужие и предатели», – отмечает Олеся.

Задача и главное достоинство народа – быть готовым умереть за Россию, не задавая вопросов

Гарантию неповторения она видит в организации «комиссий правды и примирения», подобных тем, что собирались в ЮАР после отмены политики апартеида: «Преступления советской власти, путинской власти надо разбирать публично и систематически, на публичных площадках, в том числе в школе. Только так можно вырастить поколение, которое не будет с готовность воспринимать даже небольшой откат назад и попытки манипуляции». Илья же полагает, что «у российского общества есть способность к самоорганизации, как бы её не давили, необратимой трансформации человеческой природы в России не случилось. Шанс всегда есть. Учитывая, что сегодняшнее состояние общества – результат долговременной репрессивной работы сверху, можно предположить, что когда эта работа прекратится, мы увидим, что общество много сложнее и способнее к самовыражению, чем нам кажется сегодня».

Политологи Илья Матвеев и Евгений Рощин в материале «Откуда взялась устаревшая страсть к имперскому реваншу» рассказывают, как после Первой мировой распадались мировые империи и на каких принципах устояла Российская, пусть и в виде СССР: «Нацменьшинства активно участвовали в революции, потому что им не нравилось национальное угнетение в рамках империи. Это большой урок для будущего: России надо будет найти формулу сосуществования разных народов. <…> Путин превратился в монархиста-националиста, который ходит под имперским флагом», – отмечает Илья. При этом «сегодняшний тупик не был предзадан, – полагает Евгений. – Реваншистская и квазиимиперская партия есть в любой распавшейся империи (наверняка кто-то тоскует об утраченном величии Франции или Испании) – они процветают на осколках. Но наличие такой партии не определяет развитие всей страны в имперском направлении. В 1991 году Ельцин начал новую историю с базового факта взаимного признания независимости».

Альтернативы

Переходим к следующему блоку публикаций – об альтернативах режиму Владимира Путина и о том, почему эти альтернативы не реализовались.

Предприниматель Леонид Невзлин видит один из ответов на вопрос «Почему мы не успели построить гражданское общество» в отсутствии люстрации и в том, что Борис Ельцин не удержал правительство Гайдара: «Госаппарат не был столь попорчен, коррумпирован и непрофессионален, как сейчас, и хватило бы избирательной люстрации. КГБ после произошедшего в 1993-м нужно было, конечно, расформировать и перенабрать заново из новых людей. Но ни Ельцин, ни Бурбулис, ни Чубайс на это не пошли. Спецслужб они вообще боялись коснуться – я всегда удивлялся этому страху. Это Гайдар и Бакатин должны были остаться, а прошлые сотрудники уйти. Но вышло наоборот».

«Время альтернатив, время лепки формата было коротким, окно возможности длилось несколько месяцев, с конца 1991-го по начало 1992 года. Благодаря ему мы получили 30-летнюю паузу. В 2022-м эта пауза закончилась, и история пошла дальше в том же направлении, – полагает историк Сергей Медведев, рассуждая о биографии Бориса Немцова «Преемник». – Тогда можно было бы сделать многое по восточноевропейскому примеру: разгромить компартию и КГБ, провести люстрацию, как-то иначе провести приватизацию. Это было время очень сильного исторического ветра. К 1993-му система начала оформляться, консолидировалась и коммунистическая, и традиционалистская часть элиты. Русская матрица раз за разом выбрасывает реформаторов и даже если даёт им состояться, то очень быстро начинает контрреформы. Пасынок этой системы Немцов пытался её сломать – и чем всё кончилось?». Даже если Немцов и подобные ему – это вихрь, который проносится и исчезает, это не значит, что у страны нет перспектив, уверен автор биографии Михаил Фишман: «Но для этого нужно пройти огромное внутреннее напряжение, связанное с признанием поражения, вины. Представить, как мы эту работу проделаем, я сегодня не могу. Понимание, что без неё не может быть России в принципе, тоже есть».

Русская матрица раз за разом выбрасывает реформаторов

Борис Немцов как несостоявшийся лидер демократической России стал героем англоязычного подкаста Another Russia, который запустила дочь политика, глава «Фонда Бориса Немцова за свободу» Жанна Немцова. «В американском медиапространстве очень много историй про Путина. Про Россию всё время рассказывают через его фигуру, вокруг него всё крутится. Других политиков как бы нет, Горбачёва и Ельцина давно забыли. Я предложила рассказать историю современной России, историю попытки установления там демократии, а потом прихода к авторитаризму иначе – через историю своей семьи. <…> Мы написали историю пусть и грустную, но оптимистичную. И мне кажется, американцы любят таких, как отец – весёлых, харизматичных, в хорошем смысле разухабистых», – рассказывает Жанна.

Политический опыт, накопленный реформаторами и их последователями, никуда не делся. В тёмные времена и те, что за ними последуют, он бесценен. «Происходящее выглядит как невероятный крах надежды на нормальность, на построение комфортного современного мира, ориентированного на прогресс. Я, моё поколение жили этой надеждой последние 30-40 лет, – говорит политик Владимир Милов. – У нашего поколения политиков уникальный опыт, мы умеем и видели всё. Жили в Союзе, вытаскивали реальный сектор, мы знаем, как делать реформы, видели, как мир их делает. У нас есть достаточная жёсткость. Отцы перестройки исчезли после 91-го. А мы здесь, и мы можем довести их дело до конца. Это и будет наш ответ нынешней власти».

Что россияне думают о войне

Десятки опросов, вышедших с 24 февраля, показывают: большинство россиян поддерживают войну. Но опросы опираются на количественные данные, а восприятие большинства не укладывается лишь в «за» или «против».

«Лаборатория публичной социологии уже 27 февраля начала брать глубинные социологические интервью, поговорила с 213 гражданами и через полгода опубликовала аналитический отчёт «Далёкая близкая война». Один из его авторов Максим Алюков рассказал о результатах в материале «Интервью с патриотом: что россияне думают о войне и друг о друге»: «Картина достаточно депрессивная. Противники в шоке, сторонники в меньшем шоке. Среди активных сторонников почти нет тех, кто слепо верит телевизору и официальной информации. В целом они не верят никому. Даже когда им говоришь о фактах, они утверждают, что это чья-то манипуляция. Идея недоверия к информации вообще – это часть кремлёвской идеологии. Если людям постоянно говорят про манипуляцию, легко использовать эту схему восприятия мира для объяснения действий политического оппонента. Если он действует не так, как я, и думает не так, как я, логично предположить, что его зомбировали. Сторонники и сомневающиеся при этом похожи в своём отождествлении любви к родине и поддержки действий государства».

Если людям постоянно говорят про манипуляцию, легко использовать эту схему восприятия мира для объяснения действий политического оппонента

Социолог Григорий Юдин отмечает радикальную деполитизацию граждан как основу путинского режима: «Если бы Владимир Путин 24 февраля объявил, что признаёт отдельные районы Донецкой и Луганской области частью Украины, уровень поддержки в российском обществе был бы ровно такой же, как и у реально принятого решения. А 23 февраля россияне не выходили на улицу и не требовали ввести войска в Украину».

Но война затянулась, и ситуация может измениться. «Серая зона между позициями начинает исчезать. Группа сомневающихся так или иначе встанет перед выбором, поддерживать режим или нет. Судя по количеству стресса и желанию от него избавиться, большую часть этой группы будет выталкивать в сторону критичного настроя, недовольства. Вопрос, что с ними будет дальше», – рассуждает Максим Алюков в материале «Выйти из сумрака: что будет с теми, кто не интересовался политикой до 21 сентября». «Многие находятся в военной самоизоляции. Рано или поздно они будут вынуждены выбираться из своей конуры. Когда это случится, нужно будет говорить с ними убедительным для них языком, искать этот язык – для многих это могут быть личные истории пострадавших украинцев», – полагает его коллега Олег Журавлёв.

Те же, кто решается протестовать, рискуют всё сильнее: законодательство ужесточается, статьи о дискредитации российских вооружённых сил и о фейках применяются весьма активно. На протестующих заведено 352 уголовных дела и 5159 административных. В материале «Как российские власти борются с антивоенными протестами» эксперты отмечают, что мирный и безопасный протест сегодня невозможен, но партизанский протест принимает всё более разнообразные формы, позволяя обществу ощутить, что альтернативная точка зрения существует. О новом языке протеста и власти подробно и с юмором (насколько это возможно) рассказывает антрополог Александра Архипова в колонке «Разговоры о страшном: кто и зачем создаёт эзопов язык и новояз»: собранные ею свидетельства помогают понять и передать исследователям будущего, что люди думают и чувствуют, чего боятся и как справляются со страхом.

Несмотря на риторику власти и усилия пропаганды, общество не поддерживает его безумие «в едином порыве». Более того, поддержка войны снижается: сторонников мира за полгода стало больше. Тем не менее война длится, и гражданское общество не в силах её остановить. Наталья Баранова и Анна Ривина рассказывают, где сегодня искать пространство для действия и какова роль женщин в антивоенном движении вчера и сегодня.

Как война повлияла на сообщества

Отдельный блок материалов посвящён влиянию войны на профессиональные сообщества.

Создатели Agentura.ru Ирина Бороган и Андрей Солдатов рассказали, какую роль в войне и подготовке к ней сыграли спецслужбы (и нет, Путина не дезинформировали о ситуации на Украине: его не интересовали данные ФСБ, у ведомства была в Украине совершенно иная задача). Политологи Аббас Галлямов и Маргарита Завадская обсудили, возможно ли установление диктатуры силовиков. Елена Рачёва, спецкор «Новой газеты», поделилась данными о том, как государство использует ветеранов для милитаристской возгонки общества, манипулируя их льготами и даже воспоминаниями.

После 24 февраля в России была введена военная цензура

Независимые медиа очень сильно пострадали от «закручивания гаек»: с начала войны власти заблокировали 138 000 интернет-ресурсов, в том числе почти все оппозиционные и правозащитные медиа. Если до войны информационная активность внутри страны была ограничена, но возможна, то после 24 февраля, по сути, в России была введена военная цензура. Десятки проектов вынуждены были покинуть страну, чтобы продолжать активную работу. Медиааналитик Василий Гатов ещё в апреле предложил перечень пунктов, как можно помочь СМИ в изгнании – и этот список не только актуален, но и частично реализован, в том числе силами создателей проекта «Рефорум».

 Война нанесла сильнейший удар по российской науке: наука по определению наднациональна, и разрыв рабочих связей больно бьёт по всему сообществу. Российские деятели науки едва ли не первыми осудили войну, письмо за подписью 8000 учёных сумело сбить первую волну негатива со тсороны западных стран. Но затем письмо ректоров в поддержку президента сыграло дурную роль. Ичезли иностранные студенты. Рухнуло сотрудничество в области конференций, конгрессов, весенних, летних школ – всё, что требовало международного контакта. В июне мы собрали крупных российских учёных на разговор о настоящем и будущем российской науки. В дискуссии на тему «Что будет с настоящей наукой в ненастоящем государстве» приняли участие биолог Михаил Гельфанд, астрофизики Юрий Ковалёв и Сергей Попов, историк Иван Курилла.

Официальная церковь патриарха Кирилла падёт вместе с путинским режимом

В очень непростой ситуации оказалась Русская православная церковь: если «до последнего времени церковь напоминала слоёный пирог – разные группы, которые терпеть друг друга не могли и порой находились на противоположных концах идеологического спектра, тем не менее находили свои ниши и как-то уживались внутри одной церкви, то… сегодня следует говорить о том, что русская церковь раскололась. В ней возникли три лагеря. Церковный истеблишмент вместе с патриархом Кириллом фактически благословил войну, отдельные совестливые голоса выступили против войны и заявили о своем несогласии с позицией патриарха. Наконец, третья, как всегда самая многочисленная группа – те, кто молчит и не решается что-то сказать, – рассказывает публицист Сергей Чапнин. – Что будет дальше с Русской православной церковью, говорить пока рано, но официальная церковь патриарха Кирилла падёт вместе с путинским режимом».

Ещё одна группа, о которой проект рассказывал в контексте войны, – самая, наверное, многочисленная: это бюджетники. Многие из них, не задумывавшиеся о политике, оказались в её эпицентре: неучастие в провластных мероприятиях (вроде построения учащихся их класса буквой Z) грозит им лишением работы. Как им поступать, откуда брать информацию и чего стоит бояться, говорим в статье «Как быть тем, кто зависит от (воюющего) государства».