“Своих не бросаем”: чем режим заменил идеологию – и как с этим работать

Политики и пропаганда не просто регулярно меняют объяснение целей войны – они берут его из разных идеологических нарративов. Противоречия не перестают удивлять: «денацификация Украины» – это нарративы универсалистской антифашистской борьбы, защита «русского» населения Восточной Украины включает дискурс этнического национализма, необходимость «десатанизации» Украины отсылает к концепции «священной войны» и т.п. Внятной единой идеологии у режима не было и нет. Он использует иные формы «ложного сознания» для перекодирования реальности. Разговор о связи режима и граждан в России имеет смысл начать заново. Нужно попробовать определить, на чём строится связь между государственной политикой, массовым сознанием и массовым поведением. «Рефорум» публикует сокращённую текстовую версию выступления Ильи Кукулина и Марии Майофис на канале «О стране и мире»: они предлагают своё объяснение это связи и рецепт её деконструкции.

Мария Майофис, историк образования и культуры, исследователь советской литературы и образования, научный сотрудник Центра исследований русской культуры Амхерст-колледжа, автор книг

В аналитических текстах, посвящённых состоянию российского общества последнего года-полутора, авторы много раз замечали, что государство не может предложить связной идеологии, что оно оперирует отдельными идеологическими месседжами и символами, которые между собой часто или не связываются, или друг другу противоречат. Они используются ситуативно, чтоб оправдать или предвосхитить конкретные решения.

Эти же аналитики ранее обращали внимание на то, что чтобы вообще вести войну и довести режим до состояния военного, нужна мобилизационная идеология, мобилизационное состояние общества – и сходились на том, что нет ни запроса, ни идеологии, ни согласия её разделять. Это отсутствие запроса было основанием для ошибочного прогноза, что войны не будет.

Наша с Ильёй гипотеза состоит в том, что связной идеологии и не предполагается. Стержнем в отношениях власти и населения является не она, а сложный комплекс эмоциональных и когнитивных реакций, в которые людей вовлекают. Мы в своей статье «Эмпрессия вместо идеологии», опубликованной в сборнике «Перед лицом катастрофы» (инициатор сборника философ Николай Плотников подробно представлял его в интервью. – «Рефорум»), попытались его описать.

Илья Кукулин, филолог, историк культуры, исследователь литературы, кино и социальной мысли, научный сотрудник Центра исследований русской культуры Амхерст-колледжа, автор книг

Идея, что обществом неизбежно манипулируют, более того, что оно должно быть манипулируемо, распространилась среди медийных элит в 90-е. Пелевин в «Generation П» зафиксировал эту идею в сложившемся виде. Следующий шаг – что эта манипуляция должна основываться на распространении нужных государству представлений о добре и зле.

Идеология связана с идеей истины: идеолог рассказывает, как всё устроено. Путинская пропаганда призвана увести как можно дальше от истины. Она стоит на том, что истины никто не знает, и предлагает максимальное количество противоречащих друг другу версий. А чтобы вовлечь людей в свои действия, власть транслирует комплекс психологических и эмоциональных состояний.

Мария Майофис

Понятие эмпрессии родилось в нашем диалоге с Ильёй. Это неологизм, соединение слов «эмпатия» и «агрессия». Именно это, как мы предполагаем, происходит на уровне трансляции примитивных эмоций, их провоцирования и на уровне реакции со стороны потребителей пропаганды.

Эмпатия – довольно сложная эмоция. Она стала изучаться относиться недавно, принадлежит позднему модерну и имеет две особенности: она не работает без воображения и может быть как исключающей определённые социальные, этнические, культурные группы – так и включающей. Если мы хотим сподвигнуть аудиторию представлять себе что-то в нужном нам ключе, мы можем направить её воображение по определённым рельсам. Задать определённый ряд восприятия, когда люди начнут идентифицировать себя с жертвами, которые могут быть представлены и как свои, и как чужие.

Здесь проходит важная граница. Если нам говорят, что страдает некто такой же русский, как и мы, и мы начинаем сочувствовать – это неполная эмпатия: в ней нет признания инаковости, нет этического усилия по переходу на позицию другого. Когда это усилие совершается, включается то, что теоретики эмпатии называют feeling core: мы начинаем не просто чувствовать вместе с этими людьми, но и что-то делать для них. Чтобы что-то делать для них, а не для себя, мы должны признать их другими.

Из сострадания к своим чаще всего происходит агрессия к чужим. Из сострадания к чужим должны проистекать вопросы к себе и своему сообществу – чего мы не сделали или что сделали не так

Из сострадания к своим чаще всего происходит агрессия к чужим, которые обвиняются в их страданиях. Из сострадания к чужим должны проистекать вопросы к себе и своему сообществу – чего мы не сделали или что сделали не так, что эти люди страдают. Это два принципиально разных эмоциональных комплекса и когнитивных механизма – механизма рефлексии и отказа от неё.

Илья Кукулин

Такая инсценировка эмпатии по отношению к своим много использовалась в нацистской пропаганде: одной из её составляющих было распространение мелодраматического взгляда на несчастную немецкую нацию, поруганную, обесчещенную и окружённую врагами. Нанесение ударов по соседним странам было, таким образом, действием жертвы.

Мария Майофис

Мелодраматизация – это разделение на абсолютное зло и абсолютное добро. В рамках этого модуса восприятия очень важно, чтоб зритель идентифицировал себя с полюсом абсолютного добра и исходил из ощущения полной моральной состоятельности. Не сомневался, что то, что он чувствует, правильно, оправдано и добродетельно.

Подкуп аудитории рассказом о том, какая она хорошая, мы называем моральной коррупцией. Это продажа аудитории не только через пропаганду, но и через массовую культуру объяснения, что свои – это хорошие, а хорошие – это свои. В науке такое представление о том, что хороши прежде всего те люди, которые разделяют наши взгляды, называется натурализацией идеологии.

Илья Кукулин

Отношение к чужим в современном обществе довольно легко меняется под влиянием медиа и протекающих событий. Думаю, что оптика сосредоточения на «своих» во многом обусловлена пропагандой. Она велась не только в последний год, её истоки в конце 90-х и начале 2000-х. Большой постсоветский ресентимент сделал её очень успешной: чувство обиды и разочарования оказалось легко использовать. Как говорил экономист и политик Евгений Сабуров, одно дело, когда люди надеются на что-то конкретное. Но они надеялись, что станет лучше в целом, и их надежды легко было подменять, манипулировать ими. Чувства людей были перефокусированы пропагандой на недоверие и ненависть к другим.

Мария Майофис

Мы говорим о коррупции в моральном смысле. Порча – в блокировке механизма этической рефлексии, а подкуп в постоянном подсовывании фактов и картинок, которые способны вызывать ощущение сперва эмпатии, потом абсолютной правоты, а потом и согласие с производимой агрессией.

В результате человек считает, что производит этические суждение – ежедневно и ежеминутно, самостоятельно и ответственно. В этом главное разлагающее свойство моральной коррупции: нет никаких сомнений, что то, что происходит, правильно.

Илья Кукулин

При этом у человека сохраняется ощущение способности суждения: есть же споры между военкорами и Минобороны, есть целая палитра точек зрения (правда, сформированная насильственным путём), из которых можно выбрать.

Мария Майофис

Моральная коррупция ещё и в том, что когда фактор, обеспечивавший ощущение правоты, перестает быть столь сильным, начинается поиск другого фактора. Идёт постоянное движение в поиске новых обоснований ощущению своей правоты и моральности.

Формула «Раз начали, надо закончить», появившаяся, когда стало понятно, что быстрых побед не видать, сама по себе инициирует поиск моральных оснований. Раз уж нужно до какой-то победы дотянуть, то надо предложить моральные основания для продолжения кампании. У этого эмоционально-когнитивного комплекса есть важное свойство: он подвижный и даёт возможность большего и меньшего вовлечении зрителя. Можно сеять агрессию с дивана, или начать собирать помощь для беженцев, или начать экипировать «наших мальчиков», можно взять оружие, можно стать военкором.

Илья Кукулин

Постоянная смена объяснения логики войны, которая изумляет западных политологов, является работой этого механизма: сначала нам говорят про денацификацию, потом про денационализацию, потом про спасение детей Донбасса…

Мария Майофис

Но все эти объяснения рисуют полюс абсолютного зла, которому мы противостоим, находясь на полюсе абсолютного добра. Полюс зла всё время перепридумывается, полюс добра статичен. Человек этих замен не замечает, потому что иначе придётся задавать себе неудобные вопросы. На это мало кто способен, а мы, возможно, недостаточно громко и чётко проговаривали, что жизнь так и устроена. Что мы задаём себе такие вопросы и так движемся вперёд.

Илья Кукулин

Ещё важное: в 90-е распространилось ощущение, что испытывать  чувство вины за действия своего общества и государства – это неприятная обуза (появившийся на этом фоне Путин объявил, что чувство вины нам навязывают). Идея, что чувство национальной ответственности может стать творческим, в 90-е и позже проговаривалась абсолютно недостаточно.

Мария Майофис

Чтоб сейчас не впадать в колею моральной коррупции, нужно сознательное отстраивание от государства, нужен навык этого отстраивания. О возможных способах диссоциации с государством, к которому, не осознавая этого, прибегали очень многие граждане, тоже говорилось недостаточно. Вследствие этого многим сейчас тяжело задавать себе неудобные вопросы и диссоциироваться на сознательном уровне.

Идёт постоянное движение в поиске новых обоснований ощущению своей правоты и моральности

Не надо забывать и о канализации агрессии, которую культуролог Рене Жирар описал как механизм козла отпущения. Это когда в сообществе есть некая группа, на которую в случае чего можно направить палец и спровоцировать то, что Жирар называет «жертвенным кризисом». Группу истребляют, чтобы разрешить кризис, который власть имущие не могут завершить иным способом. Происходит это ещё и потому, что почти никто не способен сказать себе: на самом деле мы делает это и это, а воображаемые враги нужны, чтобы не допустить внутреннего восстания.

Илья Кукулин

И формула «Если бы не мы, то там были бы солдаты НАТО» работает для разрешения внутрироссийских кризисов.

Мария Майофис

Чиновники, администрирующие культуру, понимают, что добиваться цели с помощью культурных механизмов эффективнее, чем с помощью индокринирующего школьного или вузовского курса.

Илья Кукулин
На уровне культуры это можно сделать, обращаясь к эмоциям и предоставляя эмпрессию в воодушевляющей упаковке (не могу назвать талантливым певца Шамана, но у него получается).

Мария Майофис

Если этому ничего не противопоставить, это сработает. Важно действовать в противофазе, не покладая стараний, и многие это делают внутри и вне России. Судя по тому, как идут увольнения и замены людей, возглавляющих учреждения культуры, во власти тоже понимают, что противофаза существует.

Мне кажется, школьники и студенты – достаточно подвижная и открытая социальная группа, к ним можно выходить со своими месседжами. И они не обязательно будут про то, что у всё неправда. Можно рассказывать им, как вообще задействовать критические механизмы восприятия информации, в том числе культурной продукции.

Илья Кукулин

Да. Разоблачать – это не единственный возможный путь. Нужно учить людей анализировать, что с ними делают. Эта работа началась, но пока очень мало и недостаточно.

Мария Майофис

Мы тоже можем стать пленниками ментальной схемы, если не будем обращать взор на самих себя. Противоядие – в недоверии к собственной правоте. Это не должно подрывать усилия по оппозиционной деятельности, помощи ВСУ или беженцам, но должно делать нас в большей степени ответственными и за высказывания, которые мы производим, и за социальные последствия этих высказываний. Потому что слово – тоже довольно сильное оружие.

Илья Кукулин

Приведу два важных высказывания. Первое – «Можно сомневаться в себе, но не в истине» К.С.Льюиса. Это можно повернуть и так: то, что ты уверен в истине – не обоснование того, чтобы не сомневаться в себе. И второе – мысль Григория Померанца, что дьявол начинается с пены на губах ангела. Как только мы становимся людьми, которые считают, что нужно накручивать себя в борьбе за правое дело, начинается плохое.

Мария Майофис

Люди пребывают в состоянии перманентного стресса уже больше года. От стресса они готовы принять упрощённую картину действительности и боятся, что если станут себя вопрошать – у них не хватит сил. В этой связи роль интеллектуала как социального психотерапевта приобретает большое значение.

Илья Кукулин

Не надо отождествлять крах войны и окончание диктатуры. Мы думаем, что история повторяется, что всё будет идти по модели нацистской Германии. Возможно, будет не так и нас ждут десятилетия сумерек, когда активные боевые действия закончатся, а в России начнутся долгие и тяжёлые трансформации. Поэтому любая возможность обратиться к людям в России очень ценна.

Нужно прежде всего помнить, что эмпрессия базируется на разделении своих и чужих, и всё время проблематизировать ситуацию на двух уровнях: что в мире есть не только свои и чужие, что само разделение является сомнительным – и даже если ты понимаешь, что на твоей стороне правда, это не делает тебя лучше других онтологически.

Любой конструктивный разговор должен быть о работе, а не об ожидании

Мария Майофис

Одно из лекарств от многих проблем, которые сейчас объединяют уехавших и оставшихся противников войны, – это конструктивно разговаривать. Без крика. Не ждать, что что-то падёт или не падёт само, а работать там, где каждый из нас находится, в том диапазоне возможностей, который каждому предоставлен. Любой конструктивный разговор должен быть о работе, а не об ожидании.

Илья Кукулин

Споря с Декартом, Владимир Соловьёв в «Оправдании добра» предлагал свой способ определения человеческого: не я мыслю, следовательно существую, а мне стыдно, следовательно существую. Возможно, тем, кто уверен – отчасти под влиянием стресса – в справедливости картины мира, которую они знают благодаря российской пропаганде и которая кажется им выработанной ими самими, знаком стыд. Опыт индивидуального стыда очень важен как стартовая точка.

Мария Майофис

Нет тех, кто не раскаивается за какие-то поступки, само раскаяние – это всегда шаг вперёд.

Порой вопросы себе ассоциируются с самоуничижением, с потерей надежды и вгонянием себя в депрессию. Вопрошание себя – совсем не про это. Это про то, как я могу стать лучше и что я могу сделать ещё.

И ещё важный момент: когда речь идёт о деконструкции ментальных и эмоциональных ловушек, важно показать интеллектуальную привлекательность этого. Хорошие преподаватели гуманитарных дисциплин прекрасно умеют заражать удовольствием от думанья и деконструкции, удовлетворением, которое ощущаешь, когда тебя хотели поймать, но не уловили (или ты не поддался). Мы при всех усилиях к популяризации достижений наук недостаточно этим занимались. Как только люди начнут понимать, что этот процесс не отрицает, не перечёркивает их мир, что это радость открытия – тогда то-то сдвинется.

Илья Кукулин

Надо беречь людей, с которыми мы говорим, от цинического взгляда на мир. Открытие, о котором говорила Маша, не основано на идее, что все хотят обмануть друг друга. Наоборот, оно делает человека более открытым миру, даёт больше возможностей и связей с миром.

Мария Майофис

Нельзя сбрасывать со счетов возможность индивидуального сопротивления. Кто-то в силу этической состоятельности может сам выработать механизмы рефлексии и критики того, что происходит, а кому-то нужна помощь в виде просветительской журналистики, хорошего школьного образования, хорошего вузовского образования. Мы сегодня говорим об ответственности интеллектуалов. Мне кажется, что мы недостаточно сделали, чтобы показать людям возможность интеллектуального сопротивления, самостоятельного пути и рефлексии собственных эмоций.

Говорить о том, что в каких-то ситуациях в прошлом правительство было не право, истребляя определённую группу, означает в будущем подвергать сомнению любого рода такую же акцию. Пока never more не сказано – громко и в абсолютном согласии, – память о репрессиях становится уделом тех групп, кто локально готов это произнести. Пока нет общественного консенсуса, будет продолжаться забвение определённых тем, связанных с государственным и общественным насилием в отношении определённых групп – будь то жертвы среди мирного населения Афганистана или жертвы сталинских этнических чисток.

Илья Кукулин

А я даже общественного консенсуса не требую – опыт послевоенной Германии показывает, что он невозможен. Но значимая часть общества, в том числе интеллектуалы, должны транслировать мысль: мы не хотим больше, чтобы государство сжирало людей.