Выпуск подкаста «Агенты перемен» с Ольгой Романовой появился за сутки до начала войны. Парадоксально, но сегодня её слова более актуальны, чем неделю назад.
Мы традиционно публикуем выжимку из беседы, полную версию можно послушать здесь и здесь.
Последние 20 лет смотришь на предыдущий год и думаешь: «А вот тогда, когда казалось, что очень страшно, были вегетарианские времена. А вот сейчас наступает жесть». И так каждый год 20 лет.
[В начале 2000-х] люди, близкие к Администрации президента, придумали слоган: «Из ресторана в космос не летают». Я сейчас прекрасно понимаю людей, которые не хотят выходить из московских, питерских, екатеринбургских, новосибирских кабаков. Слава тебе господи, что из ресторанов в космос не летают, давайте мы здесь посидим. Про всё остальное страшно думать.
О том, что изменилось за год
Очень много всего случилось. Во-первых, массовый исход иностранных агентов, политических активистов, гражданских активистов… Не отъезд, а именно исход, внутренняя миграция – прекращение всякой активности. Хотя, конечно, мы видим каждый день прибывание новеньких и новеньких. И посадки Навального, и последующие за ним посадки после «дворцового цела». Мы уже перестали помнить имена новых политзаключённых. Это, конечно, ужасно.
У нас кончилось сочувствие, эмпатия, сопереживание, мы не хотим знать, потому что больно, страшно
У нас кончилось сочувствие, эмпатия, сопереживание, мы не хотим знать, потому что больно, страшно. Не хотим знать о русских в плену у белорусских спецслужб, у белорусского диктатора. Волнуют общество, наверное, дети – костромское дело с убийством маленькой 5-летней Вероники, дело Забайкальска, где собаки загрызли 7-летнюю девочку. Дети пока ещё волнуют. Но, думаю, это будет недолго.
О необходимой мягкости
Пенитенциарное ведомство – одно из самых богатых ведомств в России, богаче ФСБ, прокуратуры и т.д. Это большой бюджет, это наши налоги. Они уходят на зарплаты сотрудников, на содержание самых разных институтов ФСИН, на нелепые предприятия, мероприятия и т.д. Заключённых кормят меньше, чем на 100 рублей в день.
ФСИН любит отчитываться, какое она хорошее предприятие, как много вкладывает в производство, забывая, что в пенитенциарном ведомстве должен быть один показатель – сколько людей оно исправило. Оно не должно зарабатывать. Главное предназначение лишения человека свободы – это работа с ним, чтобы он больше никогда не попадал в тюрьму. Если человек совершил преступление, нужно соображать, почему это произошло. Скорее всего, это брак в работе общества. И общество должно его исправить. А наша ФСИН превратилась в конвейер для производства преступников.
В самой жёсткой пенитенциарной системе, американской (мы не знаем ничего про Китай, они просто закрыты) жестокость порождает огромный рост криминальности. В Штатах высокая преступность. Но уже всеми доказано, что рост преступности на свободе связан с жесткостью условий в тюрьме. Жестокость порождает жестокость.
А в Скандинавии (плюс Финляндия и Голландия) – сусипусечное отношение, там прям ми-ми-ми. И это работает: у них и преступность тут самая низкая в мире. Преступники выходят и больше не хотят [совершать правонарушения], потому что за тобой будет ходить куча приставленного народу и говорить: «А вот квартира тебе нужна? Работа тебе нужна? Семью завести, друзей? А давай вместе, а давай я буду твоим другом, а давай в шахматы вместе сыграем?»
Больше половины людей, что за тобой ходит, это НКО. Это их дело. Такие, как «Русь Сидящая», у них не иностранные агенты, а вполне поощряемые организации.
У нас показатель тюремного рецидива 93%. То есть 93% людей возвращаются в тюрьму снова, потому что невозможно устроиться на работу, невозможно устроить свою жизнь, судимость – это крест.
Реабилитацией нужно заниматься, когда человек попадает в тюрьму, вот с этого момента
Реабилитацией нужно заниматься, когда человек попадает в тюрьму, вот с этого момента. Когда он выходит из тюрьмы, этим поздно заниматься. Нужно помогать человеку поддерживать социальные связи, прежде всего с семьей, чтобы жена никуда не делась, чтобы мама не померла. Чтобы он письма ей писал, чтобы заочниц (женщин, с которыми заключенные вступают в переписку, чтобы «развести» впоследствии на деньги – «Рефорум») не разводил на бабки. Нужен кто-то, кто сидел бы рядом, держал его за руку. Но мы не можем, мы сами иностранные агенты, мы сами всегда бегаем с лэптопами.
Возвращайте четвертования, смертную казнь, что угодно. Проблема в том, что когда нет судебной системы, однажды придут и к вам. И кричите в суде «Не виноватые», ага, кто же тебе поверит, чёртов педофил. Волоките его и вешайте. Пока ловили Чикатило, двоих расстреляли. И все признались.
О свободе без баррикад и зажатой пружине
Должна быть дана команда на реформирование этой системы, но она не может быть дана в одиночку, нужно ещё реформирование судебной системы, полицейской, реформы института прокураторы и т.д. Мы упираемся в политическую волю, а политическую волю зовут Путин Владимир Владимирович. Я говорю не про физическое лицо Путина В.В., его могут звать как угодно. Пока нет свободных выборов, кто бы там не сидел, он будет называться Путиным В.В. А пока нет никаких признаков того, что это перестанет существовать, будет происходить большое продолжительное ничего. Пока что-то не сломается совсем или произойдёт какое-то внешнее цунами.
Точно такой же период в истории России был в конце 19 века. Когда народники уже свое отнародили, когда бомбисты своё отбомбили, всех повязали и свезли в тогдашнее Сахарово, всех иноагентов выслали в Швейцарию. Наступила тишь и гладь. 90-е годы 19 века – с одной стороны спокойное время, с другой стороны, из ничего и рождается ничего. Всё это привело к недовольству и революции 1905 года, с 5-го года всё пошло и поехало со страшной силой. И чем закончилось, мы все прекрасно знаем. Революцией и гражданской войной, из которой до сих пор не можем выбраться.
Пружина разожмётся тем или иным образом, и это, конечно, плохо. Потому что Россия наша, дорогая и любимая, никак не привыкнет, что можно жить по-другому, можно обходиться без потрясений.
Cвобода – это очень скучная ежедневная работа
Моё поколение, не говоря уже про поколение до меня, ни разу не участвовало в свободных выборах. [Во время выборов] в Германии я переживала: как же, немцы, вы живёте, когда не знаете, кто у вас завтра будет канцлер. А они: важна не личность в истории, важен механизм, как он работает. Кто работает, всё равно по большому счету. К этому нужно привыкнуть. Что свобода – это не ты стоишь на горе и ветер в волосах, это не осознанная необходимость, не ответственность, свобода – это очень скучная ежедневная работа. Не революции, баррикады, с [голой грудью] свобода. Мы всё равно идём по этому пути, у нас будет опять свобода с [голой грудью] на баррикадах.
Об испытаниях
Я уверена, что из испытаний, что человеку посылает судьба, тюрьма – самое лёгкое. Есть вещи похуже. Можно считать, что если вам досталось тюрьма, то она оберегла вас от чего-то ещё.