Хочется назвать второе десятилетие 21-го века «потерянным временем» для России, когда возможности, полученные в предшествующие годы, были упущены. Более того, многие достижения политической и социальной модернизации, отмеченные в девяностых и нулевых годах, либо обратились вспять сами, либо были нивелированы политикой Владимира Путина.
Однако такая констатация не будет ни полной, ни искренней, ни – что еще важнее – правильной.
Российская Федерация, и как общество, и как государство, и как экономическая система продолжала развиваться, пусть и не так динамично и эффективно, как это было в предыдущие 20 лет.
Пост-советский транзит был возможно самым комплексным явлением в политической истории со времен «великих социалистических революций» начала 20-го века. Начавшись с драматической попытки Михаила Горбачева «ускорить» советский режим и режимы сателлитов в экономическом соревновании с Западом, перестройка превратилась в «водоворот и торнадо одновременно», по меткому замечанию Адама Михника. Перестройка похоронила идеологическую партийную диктатуру, развернула страны Советского Блока к рыночной экономике и – что важно для нас – породила волну либеральных модернизаций, прокатившуюся от Москвы до Пекина, от Луанды до Ханоя.
Образ стихийного бедствия тут весьма точен: тоталитарные режимы советского типа падали под ударами «общественных ветров» и проваливались в «водоворот истории», оставляя – после утраты тоталитарной классовой идеологии – плохо организованные, разбалансированные, неправовые государственные конструкции, законы и принципы управления. При этом, события 1989-1991 годов (и в России, и в Восточной Европе) не были настоящей революцией, которая позволяет немедленно и полностью «обнулить» конвенции и общественные договоры предыдущего, свергнутого режима. Не зря эти революции часто называют «бархатными».
Что это значит в контексте идеи о «потерянном времени»?
Либеральные и псевдо-либеральные реформаторы постсоветского периода в России не решали задачи «пере-учреждения государства», их цели были тактическими и отчасти вообще сиюминутными – удержания на плаву буквально распадающейся конструкции, лишенной «руководящей и направляющей силы».
Несмотря на либеральный язык Конституции РФ 1993 года, она впрямую наследует советскую Конституцию 1977 года, повторяя её и структурно и, во многом, дословно. Принципы разделения властей, независимости институтов и ответственной власти наслоились поверх идей социального государства развитого социализма, на словах обещавших гарантированный в будущем рай земной за согласие с тоталитарной политической моделью и отсутствием гражданских и политических свобод. Также поверхностно большая часть общества на пост-советском пространстве приняла соответствующие демократии институты и практики, без необходимого понимания своей роли в процессе управления государством.
Таким образом, достижения ельцинского времени были, по сути, не более чем либеральной декорацией. Для меньшинства, а точнее, для группы меньшинств либеральные преобразования были действительно важны. Для остальных же они, в лучшем случае, были чем-то иным по сравнению с социалистической «стабильностью» застоя. В период путинского правления эти годы обозвали «лихими 90-ми», и тем самым окончательно стигматизировали и противопоставили их путинскому порядку.
В 2000 году российский политический вектор поменялся. На смену Борису Ельцину как «основателю государства» пришел Владимир Путин, специально подобранный для «берегите Россию» исполнитель. Однако, задачи по формулированию того, что же такое Российская Федерация как система, никуда не делись. Начало путинской эпохи продолжило реформистский драйв ельцинского времени. Многие советские и переходные анахронизмы нужно было преобразовывать, одновременно продолжая поиски «правильной», соответствующей новому состоянию общества, модели России в целом. Политическое проектирование в первые годы Путина проходило по всему спектру – от дальнейшей либерализации до консервативных контр-реформ, с поворотами в сторону конспирологического государства, описанного в таком опусе как «Редакция №6».
Либеральные достижения 90-х сначала не противоречили новому этапу реформ, однако довольно быстро оказались сдерживающим фактором при «наведении порядка».
Конфликт стал нарастать. Впрочем, к финалу нулевых, государственная власть разобралась с этой проблемой через фактическое подчинение судов, переформулирование законов (при котором однозначные нормы Конституции заменялись на подзаконное регулирование) и существенное ограничение свободы массовой информации. Фактически, сделанное Путиным и его соратниками в 2001-2020 годы было возвращением к некоему воображаемому исходному состоянию «в конце СССР, но без ошибок Горбачева».
Была ли это контр-реформация изначально задумана, или так просто получилось в рамках бесконечных тактических маневров, сказать невозможно. Но из случившегося необходимо сделать важные выводы: если история предоставит второй шанс либеральным реформам в России, центральной задачей станет именно переучреждение государства, сравнимое по трудности с реформами Петра Первого или преобразованиями пришедших к власти большевиков. Убежден, такой шанс у страны еще появится.
Задача это непростая, и труднее всего будет отделить зерна от плевел. Путинский режим сделал очень много отвратительного, однако он же способствовал созданию в России некоторого количества институтов, служб, услуг, которые людям действительно необходимы. Пенсионная система, налоговая система, банковская инфраструктура – всё это «якорные цепи», которыми любые реформаторы прикованы к прошлому. В загадочное пока «время Икс» никуда не денется и миллионная армия, ни миллионное МВД и полумиллионная Росгвардия – даже если они не станут защищать ancient regime, от потенциальных преемников они будут, как минимум требовать дальнейшего финансирования.
Поэтому, на мой взгляд, пере-учреждение России следует начинать не с мечты о том, что «отменяется все путинское наследие», и тем более не с каких-то грандиозных идей по очередному обращению времени вспять, а с обстоятельного разговора о том, что такое Россия.
Для этого необходима дискуссия, в которой нет и не должно быть запретных тем. Сложить устойчивое здание будущей государственности можно только понимая, какие «булыжники» лежат в основании, какими «кирпичами» можно пользоваться и какого качества строительный раствор необходим. Центральными будут вопросы о территории, о федеральном или унитарном устройстве и о том, кто и с кем хочет жить в одном государстве.
На повестке должны встать вопросы, которые не одно столетие разъедают Россию – сначала имперскую, потом советскую и теперь – путинскую. Должна ли РФ быть национальным государством? Как быть в случае если какая-то территория и ее население хотят жить в России, но остальная Россия с ними жить не хочет?
Только такой открытый разговор позволит подступиться к решению проблем, которые умалчиваются – об автономии Сибири и Дальнего Востока, о статусе республик, в которых русские не являются большинством.
Перед потенциальными будущими российскими framers встанет вопрос не только о Крыме и Чечне. Нужно будет определить границы федерального регулирования, а всё, что в эти границы не попадает, отдать разным формам местного самоуправления. Заодно следует определить и понятие местного самоуправления. Это уровень областей и республик? Или только городов и районов? Придется отказаться и от постулата что у России есть только федеральная армия, полиция и силы безопасности.
Получается, что процесс пере-учреждения – это прежде всего деконструкция, разборка имеющейся России до основания, и в историческом, и в политическом, и в социальном смыслах. Даже такие базовые, казалось бы, принципы, как равенство всех перед законом, могут и должны обсуждаться. Это придется сделать хотя бы для того, чтобы понять суть возможных и даже неизбежных предложений о люстрации, и для того, чтобы преодолеть уже почти узаконенное поражение в правах для людей с двойным гражданством или видом на жительство в других странах.
Только дойдя до самой сути, можно попытаться предложить решение проблемы суверенитета в рамках многонациональной и мультикультурной страны. Существует два подхода к федеральному суверенитету. В первом случае, члены федерации делегируют определенные полномочия наверх. Альтернатива – федеральный суверенитет как абсолют, при котором полномочия членов федерации определяются на федеральном уровне. В зависимости от того, какой подход станет доминирующим, будет понятно – где пределы международной политики, или военных союзов, или правовых обязательств федерального правительства.
Этот текст неслучайно начинается с воспоминания о незавершенности, декоративности и обратимости пост-советских процессов либерализации. Принципиальной слабостью реформ Ельцина и контр-реформ Путина является отсутствие решимости «залезть в фундамент» и разобраться, ради сохранения некоей преемственности, что с империей, что с советским периодом. Именно эта нерешительность удерживает Россию в той закрученной колее, которую постоянно проклинают все – от правителей до их противников. Идти вперед, постоянно оборачиваясь и таща на себе груз тысячелетней истории, очень трудно, почти невозможно.
Освободиться от него и заново прописать то, что умом не понять, – единственная стоящая задача подготовки к будущему.
Ну и, наконец, это просто интересно, не правда ли?
Автор — Василий Гатов, приглашенный исследователь Анненбергской Школы Коммуникаций Университета Южной Калифорнии, медиа-аналитик.