Никто из нас не может напрямую повлиять на прекращение войны и смерть диктатуры. Важно ли в этом случае обсуждать вопросы переустройства России? Эксперты, которых собрал наш партнёр, проект «Первым рейсом», в Reforum Space Tbilisi 15 июня, полагают, что важно и нужно. Но напоминают, что демократизация – длительный процесс, а демократия на ближайшие годы – цель, но никак не инструмент. Мы предлагаем основные тезисы, прозвучавшие на недавней встрече.
Борис Грозовский, экономический и политический обозреватель, автор телеграм-канала EventsAndTexts
Рассуждая о демократизации, политологи подразумевают построение устойчивого и самоподдерживающегося режима. Иначе ничего не получится: Февральская революция 1917-го, печальный опыт который мы часто вспоминаем, была безусловной демократизацией, но она проводилась так и с такими настроениями, что у неё не было шансов на успех. Жизнь нового режима не продлилась даже года. А вот у Испании, Португалии, Кореи во второй половине ХХ века всё получилось – именно потому, что там возникли институты консолидированной, устойчивой демократии, которые начали её воспроизводить.
Сразу после Путина никакой демократизации не случится. Россия загнала себя в ситуацию, когда для того, чтобы демократизация хотя бы началась, нужно выполнение ряда условий. Перечислю четыре.
Первое – поражение в войне. В ином случае нужды в демократизации не возникнет, империя продолжит расширяться и планировать войны. Второе – установление мирных отношений со странами коллективного Запада и с соседними странами. Нужно, чтобы Украина, Грузия, страны Балтии не боялись новой атаки. Если этого мира не будет, невозможна никакая помощь, никакое консультативное и гуманитарное содействие. Третье предварительное условие – чтоб к моменту начала демократизации в России уже некоторое время существовала некая мягкая автократия, похожая на то, что мы видим сейчас в Турции.
Разверну эту мысль подробнее. После таких жёстких режимов, как сталинский, демократизация не начинается сразу: между смертью тирана и началом перестройки прошло, как мы помним, 32 года. За это время случилось многое, сделавшее демократизацию возможной. Режим становился более мягким, человечным и вменяемым – и думаю, примерно то же будет происходить на этот раз в России (надеюсь, нам удастся обойтись 10-12 годами).
Четвертое условие не обязательно, но очень желательно: в период между тиранией и началом демократизации хорошо бы избежать гражданской войны. Не факт, что у России получится: мы видим, как расцветают милитаристские группировки, как растёт национальный ресентимент у разных национальных групп, предлагающих свои проекты разных национальных устройств. Опыт февраля-октября 1917 г. показывает, что никакая демократия невозможна, если на просторах страны есть группы, непримиримо настроенные против друга, не могущие и не желающие друг с другом разговаривать, зато готовые жечь усадьбы.
Дальше назовём три главных сложности, которые будут сопровождать процесс демократизации в России.
Первая и основная – имперское чувство, явно присутствующее в социальных группах, которые поддерживают войну. В 1960-е лет назад такое чувство одолевало Португалию, пока она боролась за свои последние африканские колонии – Анголу, Мозамбик и Гвинею-Бисау. Португальцы во главе с Антониу Салазаром были уверены, что уход из Африки будет полнейшим крахом португальской идентичности, что страна в этом случае не выживет.
Второй момент – структура экономики, а именно очень высокая доля сырьевой ренты в ВВП и в доходах бюджета. Когда большая часть доходов генерируется в конкретных точках, очень сложно построить систему межбюджетных отношений, которая станет основой нормальной федерации, отношений, где регионы не на словах, а на деле будут проводить самостоятельную политику. Опыт Норвегии и Штатов показывает, впрочем, что эта задача решаема.
И третье – это травма сотни миллионов людей. И монархия, и 70 советских лет, и ельцинская эпоха, и нынешняя война и предшествовавший ей авторитаризм нанесли разным социальным группам глубочайшую социально-психологическую травму. Люди, проживая раз за разом опыт насилия, приняли, что не властны над собственной жизнью, разучились отстаивать свои права, возвышать голос. Публичный диалог стал невозможен: обсуждения сразу готовы сорваться в конфликт. Нам нужны политики по социально-психологической реабилитации населения в таких масштабах, в каких её никто никогда не проводил.
Олег Петрович-Белкин, историк, публицист, автор policy paper о принципах новой внешней политики России
Все политические проблемы России происходят из структуры её экономики.
Основная проблема – голландская болезнь, то, о чём говорит Борис: бюджет критически зависит от экспорта. Правительство получает огромное количество дешёвых денег из-за рубежа и не от налогоплательщиков, а значит, не зависит от них и может спокойно игнорировать потребности широких слоёв населения.
Нужно создать такую децентрализованную структуру экономики, такую систему сдержек и противовесов, чтобы правительство не имело возможности распоряжаться средствами от экспорта энергоресурсов. Должно быть много центров политической власти – президент, регионы, парламент, гражданское общество и пр. – и они все должны располагать политическими и материальными ресурсами. Только так не случится откат назад.
Никакая демократизация невозможна и без создания широкого слоя собственников – мелких, средних и отчасти крупных. Чтобы перемены закрепились, люди должны получить от них конкретную материальную выгоду, быть с них заинтересованы. От демократизации 1990-х, как мы помним, мало кто выиграл в материальном плане.
Напоследок о проектах реформ, над которыми и я, и коллеги сейчас работаем. В истории никогда и ничего не идёт по плану. Должен быть набор принципов, которые лежат в основе нашей будущей деятельности, нужны рамочные программы работы, но без излишней детализации. Не нужно погрязать в деталях.
Алёна Вандышева, координатор Лаборатории университетской прозрачности, сотрудница «Трансперенси Интернешнл-Р»
Коррупция – одна из главных причин войны. Если бы у власти не были настолько развязаны руки, не было ощущения отсутствия общественного контроля, война бы не началась. Парадокс в том, что формально Россия внедрила все инструменты против коррупции. Наше антикоррупционное законодательство одно из самых продвинутых в мире. Проблема в разнице качества законов и их воплощения в жизнь, от того, кто на местах исполняет эти законы, а кто ищет пути их обхода. Так что нам нужно не столько искать инструменты для контроля государства, сколько думать о том, как сделать, чтобы люди, разделяющие демократические ценности, приходили во власть. Чтобы они становились теми, кто принимает решения.
Об институтах много говорят, но кто-то должен сделать их работающими. Должны появиться новые лидеры, которые эту повестку подхватят. Мы годами озвучивали свои взгляды людям из своего круга, но не смогли донести их ценность до остальных, не смогли создать запрос на демократию, на честность, прозрачность и подотчётность. Молодым людям сейчас активно предлагают альтернативную повестку – например, отправиться в ДНР, занять там определённый пост и получить контроль над ресурсами. Мало кто откажется от такой возможности ради неких ценностей, пусть даже прекрасных. Нам нужно найти способ сделать нашу повестку популярной, в том числе у молодых людей. Это не значит, что не нужно думать о программных тезисах. Но нужно думать и о том, как сформировать новых лидеров, которые их воплотят.
В 1968-м Дубчек предложил Чехословакии новую экономическую модель – и в стране социалистического блока вдруг появился опыт проведения реальной реформы. И на этой волне появились и те, кто сопротивляется контрреформам, кто встаёт, когда вводятся танки. Именно тогда начал формироваться Вацлав Гавел. Сейчас в России раз тот период: каждая её новая атака – это новый стимул для появления этих самых людей. Это важно показывать и другим странам.