9 июня российские юристы и правозащитники поддержали создание международного трибунала по расследованию преступления агрессии РФ против Украины – вот их декларация. Один из авторов документа, эксперт по международному праву Глеб Богуш рассказал проекту «Рефорум», как участие российских юристов поможет России и Украине, откуда возникает и почему так важно международное право и кто будет защищать Путина на трибунале.
— Глеб, вы и ваши коллеги пишете в декларации: «Мы готовы содействовать привлечению виновных к ответственности и возмещению ущерба жертвам». Возможно ли это сегодня для российских юристов? И насколько важен их голос?
— Причина появления декларации очевидна: по целому ряду вопросов, которые касаются России, её перспектив, не слышна позиция российского общества. В частности, это происходит при обсуждении вопросов ответственности за международные преступления, совершаемые в ходе агрессивной войны против Украины. Игнорировать страну, из которой всё проистекает, довольно странно, это значит не учитывать серьёзный фактор.
Декларацию пока подписало 26 юристов и правозащитников. Подписей будет больше. Документ подготовила группа российских юристов, но он шире, чем просто заявление юристов. Вопросы, которые в нём поднимаются, касаются широкой темы ответственности и правосудия, связанных с агрессивной войной и её последствиями.
Мы выступаем от своего имени, но вместе с тем и представляем важную часть российского общества – часть юристов, занимающихся проблемами международного права, правосудия, правами человека. Российские власти последовательно стигматизировали, а потом практически и криминализировали эту сферу нашей работы.
Украинское гражданское общество даёт нам безусловный пример коллективной конструктивности и вовлечённости, на это стоит ориентироваться. Нам же даже в этот экзистенциальный момент крайне сложно найти взаимопонимание, но я рад, что эта непростая работа сдвигается с мертвой точки.
— Как вы формулируете задачи вашего общего высказывания?
— Первое – нам было важно заявить о своей позиции. Я как специалист в достаточно редкой сфере международного уголовного права принимаю участие во многих дискуссиях по этой теме, прежде всего научных, и вижу, что голос России и россиян очень востребован, а молчание крайне непродуктивно. Оно работает на Кремль, так как воспринимается даже не как пассивность российского общества, а как его согласие с тем, что происходит.
Люди часто боятся высказаться раньше времени, они ждут. Бояться же нужно другого – нужно бояться запоздать. Если мы опоздаем, то все наши действия будут выглядеть попыткой оправдаться, захватить чужую повестку. Страх понятен, очень часто оправдан, но он редко приводит к правильным решениям.
— Ваша инициатива не запоздала?
— Допускаю, что запоздала. Но мы высказались, и реакция на нашу декларацию уже показывает, что не зря. Мы не можем сказать, насколько она будет поддержана юристами, правозащитниками, общественными деятелями, но приложим все усилия, чтобы быть услышанными.
— Это первая причина, почему вы создали декларацию. А вторая?
— Второй момент – мы хотим поддержать Украину в важном вопросе, где поддержки пока недостаточно. Я говорю о дискуссии о международном трибунале.
Это не просто теоретическая дискуссия, какая модель лучше. Это вопрос о том, состоится ли значимое правосудие в отношении преступления агрессии или нет. Сейчас решается не вопрос формата трибунала, а сам его факт. Мы поддерживаем Украину не просто потому, что испытываем моральную обязанность это сделать, но и потому, что она права в этом вопросе. Это поддержка правого дела.
Есть и третья причина, которая делает наше заявление значимым. Это очень важно для России, её настоящего и будущего.
Агрессивная война российского режима против Украины как раз такая, которая 70 лет назад вызвала необходимость формирования международных норм об агрессии. Преступление агрессии – это не просто нарушение положений Устава ООН и атака на другое государство. Это главное зло, которое открывает ворота ада и позволяет остальным преступлениям совершиться. В Украине миллионы были вынуждены оставить свои дома, нанесён огромный вред окружающей среде. Всё это очень сложно описать юридическим языком как военные преступления или преступления против человечности. Но это именно преступление агрессии. У этого преступления есть конкретные имена, и они должны быть названы.
— Главное имя мы и так знаем.
— Да, и нас часто спрашивают – так что вы хотите узнать, всё же понятно? Но мы на самом деле не знаем, кто ещё принимал эти решения, стоившие жизни сотням тысяч, если не миллионам человек, как они приминались. Ответственность, которая не имеет имён, приводит к безнаказанности.
Ответственность государства важна, она позволяет решить какие-то вопросы. Но государство – это юридическое лицо, абстракция, фикция. Очень важная фикция, за ней многое стоит. Но решения об управлении системами вооружений, пусках ракет, выстрелах из огнестрельного оружия, – это действия людей. Роман Руденко, советский прокурор в Нюрнберге (сам, конечно, злодей, но в том случае обращавшийся к другим преступникам, нацистским), говорил, что нацисты завладели государством и сделали его орудием своих преступлений. Так это происходит в подобных режимах. Проблема в том, что вся система международного права основана на презумпции того, что государства цивилизованные и добропорядочные. Задача и обязанность государства в рамках международного права – служить людям и защищать их права. Но государства очень часто ведут себя противоположным образом.
Мы требуем международного правосудия, чтобы получить ответ на вопрос, что произошло с Россией. Но это и маленький шаг в сторону примирения с Украиной. Эта позиция – установление истины и распределение бремени ответственности – одна из немногих, где у Украины и России общий интерес. Суды Украины и других государств со всем не справятся, здесь должно быть место для российского правосудия.
— Преступление агрессии зафиксировано в международном праве?
— Оно есть даже в УК России. И да, преступление агрессии чётко определено в Римском статуте МУС, в статье 8-бис, которая была одобрена в 2010 г. не только странами, которые ратифицировали статут, но и всеми государствами, участвовавшими в его разработке, в том числе Россией. То, что произошло в 2014-м и в 2022-м, безусловно соответствует этому определению.
Из-за того, что Россия и Украина не являются участниками МУС, этот суд не обладает юрисдикцией в отношении преступления агрессии в Украине: и государство-агрессор, и государство-жертва должны быть участниками статута. Это можно было бы обойти, если бы Совет безопасности передал в МУС рассмотрение ситуации, но в Совбезе есть Россия и Китай, и он этого, конечно, не сделает (и потому один из важных вопросов на будущее – вывести юрисдикцию МУС из-под Совбеза). Возникает пробел.
Через несколько дней после начала открытой агрессии – и жаль, что так поздно, что почти никто не говорил о преступлении агрессии эти 8 лет, – группа известных юристов и учёных (первым озвучил эту идею крупный исследователь, британский адвокат и писатель Филипп Сэндс) поддержала создание специального международного трибунала по агрессии, чтобы заполнить этот пробел.
— Что сейчас мешает организовать трибунал?
— Во-первых, тот же Совбез. Самый проверенный вариант – организация трибунала через Совбез: согласно уставу ООН, именно Совбез правомочен определять агрессию. Но был в истории и другой вариант, когда трибунал создавался по международному договору ООН и пострадавшей страны, в нашем случае Украины. После того, как такое решение одобрит Генассамблея ООН, генеральный секретарь ООН заключает его от имени государств-членов.
— Для того, чтоб трибунал был легитимным, нужна поддержка большинства стран-членов ООН?
— Здесь нет какой-то волшебной цифры. Решение о его создании будет основано на нормах международного права, преступление тоже не новое. Напомню и о резолюции, осуждающей вторжение России в Украину, принятой ООН в марте 2022 г. 141 государством: подавляющее число стран мира уже охарактеризовало это как акт агрессии.
— Часто используется аргумент, что трибунала не хочет глобальный Юг.
— Это неправда, позиция глобального Юга – скорее спекулятивный концепт. Это очень разные государства. В первую очередь этого не хочет ряд влиятельных западных стран, в том числе США. Государства, среди которых члены G7, не горят желанием создавать прецеденты ответственности за преступление агрессии, совершённые крупными державами. Думаю, многие не хотят отбрасывать вариант переговоров с Путиным. Кто-то говорит, что это слишком дорого (на самом деле нет). Такие практические соображения очень хорошо работают на публику, на избирателей.
Конечно, чем масштабнее будет поддержка трибунала, тем лучше. Задача дипломатов – обеспечить, чтобы те, кто сегодня колеблется, завтра могли присоединиться.
— Гибридный вариант трибунала (Украина проводит процесс сама, судебные системы других стран ей помогают) вы не рассматриваете? Он упоминается как альтернатива международному.
— На мой взгляд, это просто попытка сохранить лицо, создать иллюзию, что вопрос решён и Украина поддержана. Украине навязывается решение, которого она сама не хочет. Все понимают, насколько язвим к критике и противодействию процесс, который будет осуществляться национальными судами государства-жертвы в отношении агрессора. В отличие от международного трибунала, его шансы состоятся – нулевые. Это вовсе не «самый практически простой вариант», как говорят в США, а вариант опасный, который, вероятно, дискредитирует саму идею международного правосудия.
— Ваша группа может принять участие в работе будущего трибунала?
— Два из подписантов – адвокаты, которые допущены к практике в Международном уголовном суде, много других людей, обладающих знаниями и опытом в сфере международного и национального правосудия. В любом случае российские специалисты там потребуются, и стороны это понимают. Ведь легитимность процесса будет зависеть от того, как обеспечиваются права подсудимых, насколько серьёзно к ним относятся, качественно ли осуществляется защита.
— То есть у российских оппозиционных юристов есть шанс защищать Путина?
— Конечно, и тут нет ничего смешного. Мы не хотим судов Линча или оккупационного правосудия – его мы и так имеем на оккупированных территориях, где под видом борьбы с военными преступлениями вершатся новые военные преступления. Мы мыслим правосудие по-другому.
— Многие воспринимают международное право как что-то абстрактное и далёкое.
— Большая часть мира после оккупации Крыма не понимала, почему юристы так обеспокоены: где мы, а где право. Мы видим, к чему приводит такое отношение: сегодня даже скептики не отрицают связь захвата Крыма и вторжения в феврале 2022 года.
Особенность агрессивной войны – что население государства-агрессора зачастую становится её жертвой. Несмотря на унижение Первой мировой, Германия вполне могла стать лидером не просто Европы, а всего мира – так велик был её научный и культурный капитал. Она проиграла Вторую мировую не только потому, что была разгромлена: ещё до войны государство потеряло лидерскую роль, разгромило свой интеллектуальный класс. Нынешний уровень внутренней эскалации, внутренних репрессий в России беспрецедентен и рационально необъясним. Мы видим, что ожесточение в адрес антивоенно настроенных граждан чуть ли не более сильное, чем против украинцев, видим дегуманизирующий язык, прямые призывы к насилию.
— Мы говорим о праве, но не всё регулируется правом – многие вопросы решаются логикой power politic, или Realpolitik.
— Да, в том числе большинство идей соглашений, которые звучат с начала вторжения, предлагают проигнорировать международное право, сохранить агрессору лицо и даже какие-то украденные земли. Многие государства и правительства рассматривают Россию как потерянную для мира территорию и считают, что им легче общаться с диктатором независимо от его легитимности и того, что он делает, чем пытаться помочь людям. Это предательство не только украинцев и россиян, но и всех ценностей, о которых мы говорим. Именно такая политика, идея, что можно действовать, не обращая внимания на право, на гуманитарные соображения, приводит к мировым войнам. Надо стремиться решать вопросы в соответствии с нормами права, объяснять людям, почему правовой путь не просто лучший, а более выгодный для них. Что международное право – это не про абстрактные понятия, а про людей, в интересах людей.
Мы видим, к чему приводит господство Realpolitik над правом, не только в Украине и Восточной Европе, но и в Афганистане, на Ближнем Востоке. Мы воспитывались в марксизме, который ставит во главу экономические отношения и принижает духовную сферу. В 90-е к власти пришли другие фундаменталисты, по сути своей марксисты с противоположным знаком: они считали, что рыночные законы сами по себе всё решат. И это ключевая проблема. Они разбазарили огромный моральный капитал, недооценив институты правосудия, подотчётности, развития гражданского общества. Наиболее одиозные фигуры режима Путина – так называемые технократы, их перерождение происходило на наших глазах, в его основе неверие в ценности и вера в то, что всё решает сила, в том числе экономическая. Но это не так. И то, что мы видим в Украине, демонстрирует нам, что это не так.
— Право – это ценность?
— Безусловная ценность, если мы понимаем под правом именно право, а не законы, произвольно написанные непонятно кем и зачем. Важно понимать, как соотносятся право и закон, что является правовой нормой, а что – тестом, составленным нейросетью (пусть иногда у неё есть имя и фамилия). В основе права всегда лежат принципы: недискриминации, регулирования отношений в интересах общества. Международное право тоже не возникает в женевских кабинетах, в умах отдельных юристов. В основе его норм – многовековой опыт, человеческая мудрость, они проникнуты гуманистическим содержанием.