Война заставила нас постоянно думать и говорить о границах – тех, которые неожиданно возводятся, и тех, которые трагически разрушаются. Увы, мы не всегда можем влиять на эти процессы. Но есть граница, пролегающая ближе всех – граница нашего внутреннего мира. Кто и как ей угрожает, почему ей требуются свои часовые и зачем нужны реформы внутренней политики нашего собственного мира, рассказывает философ Анна Винкельман.
Тезис этого текста в том, что человек должен охранять, бдить, караулить свою собственную границу между внешним и внутренним миром, а пролегает она в языке. Собственно, это единственная граница, которую человек вообще может контролировать и осознавать.
В этом тезисе есть три идеи, я проясню их в тексте.
Во-первых, граница между мои внутренним миром и миром внешним сформирована языком, который состоит из слов. Слова, вопреки интуитивному представлению, вовсе не нейтральны. У слов есть сила, они могут быть опасными и манипулятивными. Поэтому на нашей внутренней границе должен всегда стоять караул. Некий разумный генерал нашего сознания должен регулярно проверять, кто пришёл, кто ушёл, выгонять шпионов и вражеских разведчиков.
Во-вторых, так как внутренний мир человека определён словами, которые никогда не приходят извне без контекста, нужно проводить «языковую перепись населения», учиться занимать дистанцию по отношению к своему собственному языку. С этим может помочь изучение гуманитарных наук, а в некоторых случаях – психолог.
Наконец, я проясню связь между внутренним миром человека и политическим устройством государства. И то, и то – структура, которая держится на понятиях, которые определены контекстом. Однако и сами они являются определяющими для того, что я называю нашей внутренней политикой. Внешняя и внутренняя политика государства неразрывно связана с внутренней политикой самого человека. В обоих случаях сейчас время думать о реформе этих структур, в противном случае нас ждёт опасность очень кровопролитной революции.
Слово и воробей
«Мышление – это познание через понятия», – писал Кант в «Критике чистого разума». Студентов эта формула веселит, они рисуют коллажи, где Кант сидит на корточках с пакетом семечек. Но Кант говорит важную вещь: мы действительно думаем в словах. Но (внимание): не всегда, когда у нас в голове мелькают какие-то слова – мы думаем. Думать – сложно.
Сам Кант, хотя много говорил о мышлении и личности, мало обсуждал тему инструмента мышления – языка. Настоящую популярность этот сюжет получил только в XX веке; в философии дебаты по поводу языка были обозначены как «лингвистический поворот».
Выяснилось, во-первых, что хотя мышление дано в языке, сам язык –не только слова или связь слов. С одной стороны, это расширяет сферу того, как мы можем понимать друг друга и общаться. Люди начали изучать язык тела и язык эмоций, сделать из этого отдельные дисциплины. На анализе языка во многом основана психология: как и что говорит пациент – предмет для анализа в самом прямом медицинском смысле слова. С другой стороны, если язык – это не только слова, появляется и вопрос о том, только ли человек может мыслить. Если нет, то нам придётся серьёзно пересмотреть наши этические установки по отношению буквально ко всему – от природы до политики.
А ещё стало ясно, что слова не нейтральны.
Обычно мы думаем, что слова – просто инструмент. Действительно, в языке слова означают предметы, затем складываются в предложения, которые образуют картину мира. Вроде бы всё очень инструментально: слову «воробей» соответствует воробей на ветке. И не вполне соответствует «его Воробейшество» или «капитан Джек Воробей». Язык воспитывает нас: в мире всё не воробей, кроме воробья. Поэтому кажется, что отношения между словом и предметом устанавливается мышлением. Однако всё сложнее. Оно взаимное.
В самом общем виде язык, с одной стороны, отделят нас от природы, а с другой стороны, связывает нас с миром, который мы сами выстроили над природой. Это граница между нами и миром: он и разделяет, и объединяет одновременно. Это главный способ человека создать дистанцию, т.е. некоторое осмысленное отношение к реальности или ситуации, своё, продуманное отношение. Дистанция – вид границы, и этой границей мы можем управлять.
Объединение и разделение, совокупность разных дистанций образуют любую структуру или организацию, от школьного класса до мировых союзов. В этом смысле внутренний мир человека – это тоже организация. Он имеет свою внутреннюю структуру и собственную политику в том же смысле, в каком её имеет, например, государство. А слова здесь являются базовыми строительными кирпичиками: в них нам в прямом смысле дана реальность, и в них же организована политика (в значении управления процессами и структурами).
Так почему всё-таки слова не нейтральны? Исследования языка зафиксировали, что на самом деле мы никогда не связываем только слово и предмет. Слова усваиваются только в контексте их употребления. Чтобы оторвать слово от контекста – а это возможно, – требуется сознательная и непростая мыслительная процедура.
Первый шаг – вообще увидеть эти контексты.
Слова усваиваются только в контексте их употребления
Например, в русскоязычном пространстве слово «ненависть» звучит сейчас повсюду, причём в определённом контексте. Человек перенимает его со всеми этими контекстами, они бессознательно «подтягиваются» в наше мышление вместе с самим словом. Это же слово со всеми «подтянутыми» контекстами мы переносим и в другие наши размышления – например, о себе самом или о личных делах. Контексты начинают смешиваться, путается и наше понимание ситуации. Нам кажется, что в конкретном случае всё намного хуже и тяжелее, чем есть на самом деле – хотя дело не в реальной трудности, а в том, что принёс с собой контекст.
В мирное время зависимость мышления от культуры и политики – тех самых контрактов – тоже высока. Но в накалённой, катастрофической ситуации слова начинают в прямом смысле воевать. Как между собой в качестве внешних политических позиций, так и за человека. Они либо хотят перетащить его на свою сторону, либо запутать до полного ментального уничтожения.
Язык, таким образом, совершенно не нейтрален. Свою главную задачу – наведение порядка – он выполняет всегда. Но что именно имеется в виду под порядком?
Порядок души
Способность языка организовывать и упорядочивать делает возможным психологию и психотерапию. В дискуссии из цикла «Одинокая Россия» Юлия Лернер пояснила, что существует два смысла слова психология: во-первых, это наука, во-вторых, это человеческий способ понимания себя, то, как мы сами с собой устанавливаем отношения. Именно в языке, таким образом, выстраивается то, что я вначале обозначила как внутренняя политика.
Однако любая внутренняя политика зависит от внешней. Слова, как мы уже знаем, не нейтральны и определены контекстом. Если я говорю о своём ментальном состоянии в словах, слово это нагружено теми контекстами, в которых мы с ним имели дело. Это касается не только реального мира, но и медиа, литературы и так далее.
Эту определённость слов контекстом мы часто упускаем в рамках нашей внутренней политики.
Чтобы не обрушиться под тяжестью валящихся извне контекстов и сохранить порядок в своей внутренней стране, требуется, во-первых, видеть контекст как контекст, т. е. изучить его. Во-вторых, на протяжении всей жизни внимательно следить за своим языком – как он образуется, откуда берутся слова. Тренировать его, воспитывать. Без порядка во внутреннем языке нет порядка во внутреннем мире. Когда его нет, мы всё время сталкиваемся с ментальным бардаком, даже не понимая, почему. А суть несовпадения проста: инструмент (слова в навязанных контекстах) не годится для задачи. Есть для этого хорошее русское выражение – гвозди микроскопом забивать.
Иногда во внутреннем мире всё запутано настолько, что нужно обратиться за помощью к профессиональным дипломатам внутреннего мира – к психологам.
Психологу, который работает с пациентом, нужно как-то проникнуть в его внутренний мир, а для этого получить разрешение на въезд. Для этого он внимательно слушает, как говорит пациент, какие выражения и конструкции использует. Так можно разобраться с одной из главных проблем, которая сейчас настигла русскоязычный мир: наши собственные беды перемешаны с бедами мира. Отсюда не следует, что мы должны игнорировать беды мира – не должны. Но иметь с ними дело, в том числе пытаться как-то и на что-то повлиять мы можем только тогда, когда у нас есть осознание порядка в собственной личности, знание нашей автономности и чувство цельности.
Можно попробовать решить вопрос самостоятельно. Для этого есть как минимум два способа, которые следуют из самого языка.
Во-первых, так как язык – это не только слова, то занять дистанцию по отношению к контексту можно с помощью конвертации одного языка в другой. Например, с помощью творчества. Это, конечно, не решит проблему эмоционального восстания во внутреннем мире или проблему слития человека с контекстами языка, но в качестве первой помощи и комендантского часа в смутное время – поможет.
Пытаться как-то и на что-то повлиять мы можем только тогда, когда у нас есть осознание порядка в собственной личности
Во-вторых, важный шаг наведения порядка в сознании – волевая дистанция. Это значит, что нужно оградить себя от поглощения того материала, который заведомо определяет язык, или того, где язык уже политически определен. В той же дискуссии Полина Аронсон тревожно упоминает, что хиты продаж в России – «Хочу и буду» Михаила Лабковского и «Тонкое искусство пофигизма» Марка Мэнсона. Две, с точки зрения философа, совершенно чудовищные книги. Если прочитать их вместе, получится не менее жуткая формула, точно сформулированная Полиной: «К себе – нежно, а к миру – со средним пальцем». В рамках аналогии «политика – психическая организация» только представьте, как живёт страна, которая относится к себе нежно, а к другим – со средним пальцем.
Язык и политика
Связь языка и политики дана в самой идее организованной структуры, которой можно управлять. До сих пор я исходила из очень общего определения политики, понимая её как целенаправленное управление процессами в некоторой области. Термин «область» удачно отделяет внешнюю политику от внутренней.
В разделе о психологии мы видели, как «внутренняя политика» происходит в мышлении. Видели и то, как сильно она зависит от внешней. Главный принцип внутренней политики – что нельзя целенаправленно управлять ею, не имея к ней дистанции. Эта дистанция дана нам с помощью того же самого инструмента, с помощью которого дана и самом политика – с помощью языка. И это не очень хорошая новость. Потому что внутреннее не просто оказывается под влиянием внешнего – внешнее, если оно находится в агрессивном, например в военном состоянии, стремится подчинить себе каждое отдельное внутреннее, сделать его своей частью.
Из истории мы узнаём трагические примеры того, как выглядит потеря дистанции. Как игра «внешних» политиков формирует сознание граждан и самих политиков. В художественной литературе это описано у Артура Кёстлера в «Слепящей тьме», у Замятина в «Мы», это есть и у Ремарка, но в более общем виде. Один же из самых впечатляющих и увлекающих читателя философских анализов связи языка и политики был дан Ханной Арендт в «Банальности зла» (1963), где она освещала судебный процесс над Эйхманом.
Совершавший чудовищные преступления Эйхман постоянно прикрывается языком: «“Бюрократический стиль (Amtsprache) – это единственный доступный мне язык”. Но этот бюрократический стиль стал его языком потому, что он действительно не был способен произнести ни одной неклишированной фразы». Арендт говорит о и том, что сторонникам Гитлера требовалось соблюдать строгие «языковые нормы». Например, в некоторых военных документах нельзя было написать слово «убийство»: «Предписанными кодовыми обозначениями убийств были такие слова, как “окончательное решение” или “принудительное переселение”».
Дело уже не только в дистанции: дистанция – естественная диспозиция мышления по отношению к реальности. Подменяя одни слова на другие, политики нарушали естественное соотношение слова и события, извращали эту дистанцию, выворачивали ее наизнанку. Озлобленный контекст зазывал за собой и уничтожал границу между внутреннем и внешним. По этой же причине становилось почти невозможно отличить ложь от правды. А ведь правда – это совпадение понятия и предмета вне контекста. Таким образом, мышление как естественный процесс уничтожалось. Дошло до того, что формулировка «гарантировать милосердную смерть» сформировала менталитет убийц, а зло перестало быть преступлением и искушением.
В 2023 году этот пример должен служить напоминанием о том, что государство – большая сложноустроенная организация, данная и в языке, но за языком государства нужно следить не меньше, чем за своим. Сегодня стало возможным ежедневно читать самые разные медиа. С одной стороны это замечательно, с другой опасно: медиа дают нам свои слова и определяют тем самым наши отношения с реальностью. Философ скажет: если у человека есть – а она должна быть – потребность отделять себя от внутренней и внешней политики страны, он должен не только консумировать медиа, но и брать дистанцию по отношению к разным медиа. А иногда и паузу от них.
Если взять дистанцию в психологии можно при помощи психотерапевта или какие-то творческих занятий, то как взять дистанцию в области политического, кроме временной паузы (на которую сегодня, когда новости напрямую влияют на то, что происходит или может произойти с тобою лично, способен не каждый)? Ответ – читать и слушать дискуссии учёных и публичных интеллектуалов.
Сегодня каждый из нас должен проводить реформы своей внутренней политики. На что-то даже налагать санкции
Быть публичным интеллектуалом – это значит не приходить к осознанию ситуации посредством размышления, а исходить из неё и размышлять. Интеллектуал занимает дистанцию к целым структурам и их кризисным ситуациям. Интеллектуальный диалог создаёт пространство перспектив, соотнесение которых есть и работа для публичных интеллектуалов, и упражнение в дистанции для читателя. «Перед лицом катастрофы» под редакцией Николая Плотникова – пример такой интеллектуальной дискуссии и свободного пространства для слова. Рефлексии и перспективы философов, собранные под одной обложкой – хороший способ учиться брать дистанцию не для того, чтобы сбежать от реальности, а для того, чтобы осознано к ней прийти.
Часовые слова
Связь языка, мышления и политического – естественна. Но из этого не следует, что над ней не надо работать, что ей не нужно (учиться) управлять. Кроме физического существования, это единственное, что есть у человека, и, как показывает опыт истории, свободу мышления можно сохранить даже тогда, когда её пытаются отнять.
Сегодня каждый из нас должен проводить реформы своей внутренней политики. На что-то даже налагать санкции. Учиться договариваться с тем, что раньше казалось не таким важным. Например – читать классику, философию, интеллектуалов и интеллектуальные дискуссии. То, что человечество уже не первый год стоит «перед лицом катастрофы», не вывод, а реальность.
Разрешение катастрофы будет не только в языке – но в языке оно будет тоже. Беречь и воспитывать свой язык – тоже вид сражения. В помощь нам – часовые, которых расставляет по границам нашего внутреннего мира внимательное и трудное чтение серьёзной литературы. Людвиг Витгенштейн сказал: «Границы языка означают границы моего мира. И это единственный мир, который я нахожу». И который, добавлю я, нужно ни в коем случае не потерять.