По оценке Росстата, 20 миллионов жителей России получает меньше 14 000 рублей ($140) в месяц. Это нищета. Официальная статистика лукава, и таких людей, скорее всего, намного больше. Они находятся в слепой зоне, но именно оттуда власть черпает ресурсы для мобилизации. И именно на этих людях годами экономит, удерживая их в страхе, униженности и бесправии и накапливая миллиарды на войну. Андрей Лошак, автор «Разрыва связи» и «Возраста несогласия», полгода снимал кино о жителях «Пентагона» – общежития в Саратовской области, похожего на декорацию к фильму ужасов. «Рефорум» поговорил с ним о том, что это за люди, есть ли у них шанс выбраться из ямы, как им можно помочь, почему они не верят Путину – и вообще ни во что не верят.
— Андрей, почему вы решили снять историю про дом в Новоузенске и его обитателей?
— Я до войны снимал коммерческий проект к 15-летию «Тинькофф банка». Попросил дать мне персонажа не из топ-менеджмента – и они мне дали очень классную героиню, которая сумела вырваться из чудовищной бедности и сделать карьеру в колл-центре. Мы приехали в её город в Саратовской области, она показала нам общежитие, где жила раньше. Даже меня, репортёра, который очень много ездил по России, впечатлило, в каких условиях там живут люди: отсутствие канализации (туалеты на этаже, половина засорилась, отходы выливают с балконов), отопления. Само здание похоже на декорацию для фильма ужасов. Но внутри я увидел нормальных людей. Людей, как потом выяснилось, с разными взглядами, разными характерами, в основном очень порядочных. В этот же визит мы познакомились с Наташей, будущей главной героиней «Пентагона».
Когда началась война и я сделал «Разрыв связи», «Настоящее время» дало мне карт бланш на новый проект. Наташа взяла на себя обязательство быть нашим посредником: говорила жителям, что мы хорошие ребята, нам можно верить. Сам я в «Пентагон» не приезжал больше, я не был в России с марта 2022-го. Снимала моя команда, оператор Саша полгода наездами прожил в Новоузенске, ночуя в гостинице и проводя дни в «Пентагоне». Жители там непуганые, журналистов ни разу не видели и быстро привыкли к камере. Камера всегда становится центром притяжения, вокруг неё всё начинает вертеться. Я так снимал в деревнях: ставишь камеру на центральной улице – и за день-два получаешь материал.
— Сложно работать репортёром на удалёнке?
— Максимально странно, но что делать. Заодно пришлось ежедневно работать Сашиным психотерапевтом: ему было очень тяжко там находиться. Он, кстати, ушёл из проекта после бурной третьей серии про встречу нового года. Нервы не выдержали. Заключительную четвёртую серию доснимали две девушки.
— О чём вы хотели снять? Была сюжетная задумка?
— У меня была идея снять людей на грани выживания, снять, как живут 20 миллионов беднейших россиян, о которых мало кто помнит и знает – а ведь это фундамент общества. Они находятся в слепой зоне; их никто не снимает, про них мало пишут и государственные, и антигосударственные медиа. Мне всегда казалось очень важным рассказывать про таких – люди же страдают, живут в чудовищных условиях, и их действительно очень много. Когда пришла война, они стали основной мобилизационной базой. Почему солдаты тащат из Украины стиральные машинки и унитазы? Потому что они, их семьи нищие.
Когда делаешь реалити, не знаешь, что будет дальше, но в голове есть некая структура, представление, что будет двигать твой сюжет. Изначально была идея (и договорённость с Наташей), что героиня будет сопротивляться среде: ходить в администрацию, пытаться что-то изменить, настоять на правах жителей дома, а мы будем снимать реакцию. Наташа хороший и сильный человек, в чём-то я ею восхищаюсь (хотя в чём-то и ужасаюсь). Но оказалось, что она так же сломлена и так же всего боится, как остальные обитатели «Пентагона». Оказавшись без двигателя сюжета, мы тоже начали увязать в болоте, я начал сомневаться, что кино вообще получится. Но оно получилось – ровно про это болото.
Я-то был уверен, что им нечего терять и бояться. Оказывается, за такую не-жизнь тоже можно держаться, хотя это полная жуть. Люди боятся пойти в городскую администрацию и сказать, что дверь отвалилась, балкон упал, канализация не работает. А ведь дом на балансе города, город обязан делать там ремонт. Но их останавливает страх, что в ответ на требования получат репрессии, что их расселят в заброшенный дом в деревне, где нет работы.
— Говорить им, что России нужны реформы и демократия, видимо, бессмысленно?
— Бесполезно. Это для людей пустые звуки: у них нет возможности ощутить ценности демократии, свободы слова. Как будет развиваться твоя страна, какие выборы, какие экологические проблемы? Дожить бы до завтра, дальше они не загадывают. Когда люди думают только о выживании, с ними можно делать всё, что угодно, и власть этим пользуется, специально держит их в таком состоянии.
Надо думать о том, как у тебя в стране люди живут, а не о том, как вернуть былое величие. Величие возвращается только через качество жизни людей. А качество жизни моих героев ужасно. Их всех очень жалко.
— Что их объединяет?
— Страх и выученная беспомощность. Позиция «мы никого не трогаем, нас не трогают». Правда, этот договор нарушен войной: в доме двое мобилизованных, в соседний дом привезли гроб. Их тронули, и им это не нравится; никакого патриотического подъёма я не замечаю. Другое дело, что у них часто странная аргументация и чудовищная каша в голове, нет цельного мировоззрения. Оно не проговорено, не продумано, состоит частично из выводов из личного опыта, частично из исторического опыта, частично, конечно, из обрывков пропаганды; телевизоры у всех работают. После обращения Путина к федеральному собранию (он там 33 раза произносит слово «Запад» и только 12 раз слово «Россия») героиня говорит, что не будет он заниматься ЖКХ, хоть и обещает. Когда мы спросили её про Запад, она ответила: «Про Запад мы и сами знаем». – «Что знаете?» – «Что он наш враг». – «А почему?» И тут она подвисает. Она явно не знает, почему, но у неё есть мыслеформа, которую ей вколотили кувалдой. А потом говорит: «Ой, что-то холодно, надо чаю согреть».
— Пропаганда работает на повторении?
— На повторении и авторитете. И дело совсем не в уважении к Путину. Дело в том, что за ним стоит армия, полиция, Росгвардия, ФСИН, все эти страшные люди с оружием. Автоматическая стратегия обывателя-выживальщика – быть с ними на одной стороне. Проще поверить силе, чем диссиденту на нарах.
При этом в «Пентагоне» на удивление много людей, критически настроенных в отношении власти. В отличие от тех, кто устроен получше, личный опыт этих людей критически не совпадает с тем, что говорят по телевизору. Они понимают, что им врут, что Путин несёт чушь. Там просто искрит от несоответствия. Есть среди них, конечно, упрётые, которым лучше в дерьме, чем без Путина, – но их не так много, не больше, чем в любом социальном срезе; я думал, что будет больше.
Плохая новость в том, что на данный момент это ничего не меняет. Они не способны ни на какое действие. Но если власть посыпется – никто с вилами защищать её не пойдёт. Это иллюзорная картина, что вся Россия поддерживает Путина и войну. Но как дать этим людям голос, я не понимаю, и главное – они не хотят его поднимать. Они будут шептаться на кухнях, но не громче. Они ни во что не верят, ничего хорошего не ждут ни от государства, ни от других людей. Такой печальный остров невезения. И надо сказать, окружающие эту позицию часто подтверждают: пожарный в финале говорит, что во всем виноваты сами люди – и вот я читаю комментарии под видео и понимаю, что это общее мнение. Комментаторы из крохотного Новоузенска знают этих бедолаг из «Пентагона» – но не проявляют к ним никакого сочувствия.
— В фильме и комментариях настоящая Россия в миниатюре.
— Мы в фильме показали Россию с одной стороны, а в комментариях, от сочувствующих до «сами виноваты», – она же с другой стороны. Комментарии очень хорошо дают понять, какими болезнями болеет общество в целом.
Нищета – это жребий, крест: среди героев нет тех, кто скатывался в неё постепенно, они живут в ней всю жизнь. Из порочного круга бедности очень сложно вырваться. Если у тебя нет от природы сильных качеств, невероятного интеллекта и т.п., то ты вынужден тратить все силы на то, чтобы просто держаться на плаву. И когда люди начинают их стыдить и унижать – это некрасиво говорит о них самих. Всем бог отмерил по-разному разных качеств. Есть инертность, есть отсутствие предприимчивости (и откуда ей взяться – в СССР её выжигали калёным железом). Кто-то выбирается, кто-то нет, но считать тех, кто не выбрался, уродами и отщепенцами несправедливо. Эти россияне – зулусы времён апартеида. У них нет вообще никаких возможностей.
— Но вы показали и историю успеха – ваша героиня из фильма про «Тинькофф» рассказывает, как выбралась, причём без посторонней помощи.
— Было бы неправильно её не рассказать: мне бы хотелось, чтобы люди понимали, что они не обречены. Но повторюсь, дело не в них, дело в государстве. Это государство, будучи обязано дать им жилье, дало вот такой дом и устранилось – мол, выживайте как хотите с нищенскими пенсиями, зарплатами, полным отсутствием перспектив в области и в регионе.
Если бы государство само про этом еле дышало, так нет! Мы живём в богатейшей стране, видим, какое безумное количество денег тратится на полную ерунду: на силовиков, которыми окружила себя власть, защищаясь от людей, на безумную войну. А во чтобы расселить дом на 50 человек, денег нет. У путинской России, как выяснилось, были гигантские кубышки, можно был повысить МРОТ, пенсии, поднять уровень жизни в стране.
Надо думать о том, как у тебя в стране люди живут, а не о том, как вернуть былое величие. Величие возвращается только через качество жизни людей
— Винить людей в их бедах – вообще неправильный рефлекс.
— Неправильный. Правильный – когда мы, общество, помогаем друг другу, протягиваем руку помощи тем, кому хуже. Так устроены здоровые государства, так устроен западный мир.
К счастью, есть и нормальные сердобольные люди, которые увидели жителей в беде и начали им сострадать вместо отвращения и жажды самоутвердиться за их счёт. Мы открыли чат для желающих помочь «Пентагону», там сейчас 900 участников. Кто-то готов помогать деньгами, оплачивать поездки, мальчику Роме, который рисует NFT-проекты, купили компьютер. Но в комментариях побеждает партия социал-дарвинистов: выживает сильнейший, падающего толкни, вы сами виноваты в своих проблемах.
— А что это – отсутствие эмпатии?
— Пусть не эмпатия – но рационально необходимо представлять, а что будет, если я окажусь на месте этого человека. Анализировать, как люди живут, какие у них есть возможности. Умение ставить себя на место других спасло бы нас от многих бед, в которых мы уже оказались и которые причиняем другим людям и странам.
— Государство в России традиционно насильник, а человек жертва. Это ведь не при Путине началось?
— И даже не при СССР. Российская государственность с самого начала пошла по пути насилия и квазиэтатизма. Главная доблесть – умереть за родину, нет ничего важнее, чем сдохнуть за этого идола. Почему? Мне никогда не было это понятно, не было понятно преклонение перед государством, которое только унижало, уничтожало, насиловало, преследовало свои интересы, противоположные интересам людей.
Такого эксперимента над собой, как при СССР, не проводил ни один народ, такой аутогеноцид не мог пройти бесследно. В перестройку мы не добились свободы – она действительно свалилась нам на голову; мы пришли к ней в очень плохом состоянии. Не было лидера, который понял бы важность развилки, на которой мы оказались, и взял бы на себя всю меру ответственности за движение в нужном направлении. И начались джунгли. Хищники поедали травоядных, причём хищниками стали те же, кто до этого был обычными законопослушными гражданами, но почуяли запах наживы и превратились в зверей.
И у граждан не возникает даже мысли, что должно и может быть иначе. Все известные истории способы народного представительства обрезаны, государство существует для себя, и люди – для него.
— Когда люди сами придут к пониманию, что с этим жить нельзя, что-то изменится?
— Всё изменится. Когда множество людей говорят «Мы больше не хотим так», получается, как на Майдане. Но в Украине близко не было таких репрессий и такого давления государства на человека. Один из комментаторов на YouTube написал: «Суть тут не в доме и не в алкоголиках. Главный герой фильма – страх. Страх перед администрацией, участковым, начальством, камерой… «как бы чего не вышло, как бы случайно не ляпнуть то, что думаешь». Не осталось потомков революционеров, не победить им царя. Вот потому мы не братские народы. Нет в Украине такого животного страха перед начальством. И не было никогда. Привет из Херсона, Украины, которая никогда не согласится так жить».
Этот страх специально сеется, чтобы граждане сидели и молча дрожали, он разобщает.
— К предыдущим выборам вы сняли «Возраст несогласия» про молодёжь из команды Навального. В «Путешествии из Петербурга в Москву» одни из самых симпатичных героев – молодые оппозиционеры из Твери. В «Разрыве связи» за войну, за Путина выступают в основном пожилые герои. Нет риска, что молодые через несколько лет автоматически, в силу возраста разделят мировоззрение нынешнего старшего поколения?
— Думаю, нет. Это поколенческая история, она не про возраст, она про опыт. Если бы Путин не совершил чудовищный насильственный разворот истории на 180 градусов, лет через 10 бумерское поколение со своим ресентиментом, который не даёт им жить спокойно, вымерло бы, и общество бы изменилось. Даже провластные опросы показывают, что с каждым десятилетием поддержка войны снижается.
Самые активные, самые непослушные, к сожалению, уехали. 20-летним вся эта ерунда про великий СССР и враждебные Запад и НАТО, про традиционные ценности и «гейропу» органически чужда. Они другие. Они выросли в глобальном мире, где все одинаково смотрят мистера Биста и слушают американский рэп. Мальчик Рома 13 лет живёт в этом ужасе, но при этом, как я уже говорил, рисует NFT-проекты, увлечён аниме, битбоксит. У него ровно те же интересы, что у моего 12-летнего крестника из Москвы: интернет, который отлично развивался в России последние 20 лет, стёр разницу между провинцией и большими городами, создал единое культурное поле. Но когда заходит разговор о войне и его друг начинает говорить, что если надо будет идти воевать, он пойдёт и всех порвёт, Рома соглашается, хотя чувствуется, что это не его мысль. То есть внутренне он уже готов к конформизму. Власть сейчас сильно взялась за школьников, чувствуется, что их будут ломать через колено.
— Вы снимаете Россию, хотя это технически сложно. Не хотите снять фильм за рубежом?
— Пока есть возможность снимать в России, буду снимать там. В России есть герои, про которых интересно снять – например, меня завораживает Лида Мониава. Но должна появиться потребность снимать героя; пока же мне хочется делиться ужасом от происходящего и фиксировать его.