Война с Украиной полностью изменила жизнь и работу гражданского сектора России. Сеть инициатив, возникших за рубежом, помогает как украинцам, так и несогласным с войной россиянам, НКО внутри страны сталкиваются с усиливающимся давлением государства, спадом донатов и оттоком людей. Как третий сектор переживает этот год, и что с ним будет дальше?
Борис Грозовский, обозреватель, автор канала EventsAndTexts, модератор дискуссии
В конце 2022 года просветительский проект «Теплица социальных технологий» выпустил онлайн-сборник «Социальные проекты, которые изменили Россию. Вдохновляющие истории десятилетия (2012-2022)»: истории 18 российских проектов, которые успешно использовали технологии для увеличения социального эффекта, от «Ночлежки» до «Мемориала» и «Диссернета». Это десятилетие стало временем, когда к людям вернулась способность коллективного действия, пропавшая в 90-е. Возникло множество проектов, меняющих мир, которые сталкивались с сопротивлением, но смогли набрать аудиторию и изменить общественные установки.
Но Алексей Сидоренко в заключении к сборнику пишет: «Социальный контракт, в рамках которого активисты чинили мир по частям, оказался расторгнут. Починить Россию по чуть-чуть уже не получится – вся российская общественная система нуждается в переосмыслении и перенастройке». Удастся ли её пересоздать? В какой ситуации находятся сейчас гражданские инициативы, оставшиеся в России?
Наташа Баранова, контент-продюсерка «Теплицы социальных технологий», активистка Феминистского антивоенного сопротивления, автор телеграм-канала «Переживание активизма»
Ситуация внутри очень тяжёлая, мы зачастую не представляем, насколько. Зарубежные доноры уходят, SWIFT отключили, идёт спад пожертвований. Внутри не осталось свободных медиа, и НКО некуда пойти, чтоб рассказать свои истории. Часть команд работает в смешанном режиме: например, IT-отделы уехали, а юристы, психологи, специалисты помогающих профессий продолжают работать на местах. Новые законы провоцируют страх сотрудничать с правозащитными проектами, идёт сильная стигматизация многих тем, например, темы пыток.
Алексей Сидоренко, руководитель «Теплицы социальных технологий»
Мы наблюдаем несколько моделей поведения.
Первая – выживание. Полный комплаенс со всеми законами, самоцензура, самоограничение. Переждать – наименее рисковая, но и наименее активистская позиция.
Вторая – коллаборация с режимом. Сам факт регистрации НКО не означает принадлежности к гражданскому обществу. Достаточно много организаций устраивают сборы на военное снаряжение, продукты и др., привлекают волонтёров, чтобы отвезти «гуманитарную» помощь в оккупированную Украину. Мы называем такие организации милитаристами и считаем, что они ведут захват терминологии, пытаются выставить себя гражданским обществом, хотя не разделяют гражданских ценностей и действуют в рабской модели мира. С таким же успехом можно назвать Аль-Каиду актором гражданского общества. Политолог Шери Берман показывает, что некоммерческие организации Веймарской республики никак не препятствовали развитию нацизма.
Де Токвиль говорит, что любая ассоциация людей – это уже хорошо, особенно в посттоталитарных странах, которые пытаются всех атомизировать. Но война и особенно то, как люди на неё отреагировали, показало, что Шери была права: недостаточно ассоциаций, нужны ассоциации плюс ценности.
Третья модель – рисковые подпольные организации, переходящие на полностью автономный и анонимный режим.
Четвёртый режим – вымывание сектора. За 10 лет он стал престижным: мы наблюдали интересные траектории, когда люди приходили в сектор из бизнеса, бросая крупные работы. Сейчас они просто уходят. Становятся инструкторами по лыжам, идут делать сайты и мероприятия. Видимая часть сектора внутри страны сокращается. В 2020 году мы с Наташей прогнозировали, что сейчас третий сектор так разовьётся, что будет производить экспансию. Она и случилась, но эмигрантская.
Наташа Баранова
Государство сделало всё, чтоб НКО были зависимы только от одного источника финансирования. Ни одна из сотни организаций, подписавших письмо против войны, не получила гранты из Фонда президентских грантов, им приходится перестраивать все процессы в условиях жесточайшей нехватки ресурсов.
Когда живёшь не в демократии, все твои усилия по исправлению проблем – это политическое участие
Всем хочется отгородиться от участия в политике, но когда живёшь не в демократии, все твои усилия по исправлению проблем – это политическое участие. Я хочу фокусироваться не на разделении, а на том, как мы можем друг другу помогать. Как мы вовне и внутри можем выстраивать систему помощи, какого рода эта помощь – ресурсная, информационная. Задача уехавших – быть голосами тех, кто остаётся, и слушать их запросы.
Алексей Сидоренко
Мы недавно общались с ветеранами польского движения «Солидарность». Их основной тезис касался осознанной солидарности с любыми жертвами. Это очень важный объединяющий принцип, он даёт надежду и тем, кто остается, и тем, кто уехал, что их связи не оборвутся, что у них есть высшая цель, совпадающая с риторикой прав человека.
Если мы посмотрим на негативные эффекты войны – а у нас за неделю до годовщины вторжения будет хакатон на эту тему, – то с точки зрения развития гражданского общества окончание войны принесёт самый большой позитивный эффект. Куда больший, чем поддержка единичных и даже каких-то групп некоммерческих организаций, которые остались в России. В нынешнем состоянии России единственное возможное решение в плане развития гражданского общества – это работа по завершению войны и освобождению украинских территорий.
Наташа Баранова
Гражданские инициативы находятся на разных уровнях профессионального развития. Продвинутые «Служба поддержки» и «Ковчег» сумели быстро запустить продукт, который востребован, объединяет множество волонтёров и даёт понятный инструмент. А есть те, кто только пришёл в активизм, многочисленные стихийные сообщества. Это другие запросы, менеджмент и коммуникации, другие инструменты. Мы работаем с разными уровнями. Скоро у нас будет мастерская по хелпдескам – если вам надо работать с запросами в соцсетях, наш тренер с этим поможет.
Алексей Сидоренко
Многие организации, которые прекрасно себя чувствовали в ситуации растущего авторитаризма, полностью сломались. Мы видели эти драмы последнего года. Далеко не все выдержали испытание.
Проблема в том, что многие акторы стали заниматься гуманитарной антивоенной деятельностью без ресурсов, которые вырабатываются десятилетиями. Это серьёзный риск и неустойчивость. Мы говорили о вымывании внутри страны – но вымывание может произойти и среди уехавших. Если ситуация застопорится, через пять лет сформируются устойчивые дисапоральные организации, но в будущем году мы можем войти в долину смерти. Надо поддерживать и тех, кто находится снаружи.
Наташа Баранова
Это вопрос расширения наших сообществ. Среди уехавших много тех, кто раньше не очень интересовался общественной жизнью, но 24 февраля открыло им глаза. Задача релоцировавшихся диаспоральных организаций – попытаться вовлечь этих людей в активизм, рассказать про возможности волонтёрства.
Алексей Сидоренко
Речь не только о волонтёрстве, но и об экономике. Сейчас выезжающий журналист не может опубликовать книгу за рубежом: платёжеспособный спрос не такой большой. И это не потому, что рынок маленький, а потому, что он неорганизован. Мы наблюдаем вывоз капитала, эмиграцию в том числе богатых людей – есть перспективы, потенциал насыщения информацией и создания экономически устойчивых экосистем. До войны в России начали формироваться достаточно устойчивые системы финансирования гражданского общества: после «московского дела» ОВД-Инфо собрал миллионы на адвокатов и поддержку жертв репрессий. Сейчас очень важно воссоздать те бизнесы, те экономические системы. Чтоб возникали медиа, которые могли бы не просто работать на гранты, но и продавать подписку. Это и вопрос доступа к донорам. По белорусской диаспоре мы видим, что те, кто уехал, умеют находить общий язык с богатой диаспорой, и она становится спонсором инициатив. Для этого необходимо создание общего для всех нарратива идентичности. Вопрос, выживает ли антипутинская российская идентичность, огромный, и он завязан на долгосрочную устойчивость антивоенного движения.
Если ситуация застопорится, через пять лет сформируются устойчивые дисапоральные организации, но в будущем году мы можем войти в долину смерти
Наташа Баранова
У нас у всех затяжная депрессия, и это нормально: мы никогда не были в такой ситуации. Более-менее конструктивные практики диалога требуют очень много ресурса. Но если нам важно объединяться, то важно друг с другом разговаривать. Думаю, необязательно всех объединять в одно движение, в одну сеть. У нас есть общие цели, и в какие-то моменты мы объединяемся. Не во все.
Алексей Сидоренко
У нас может не быть единой территории, но есть единое пространство общения. Многие не понимают, как общаться с другими, это реально проблема: поругаться в чате проще, чем при живом общении, и мало кто это осмысляет, часто коммуникационные системы по умолчанию небезопасны. Но если мы сможем осознать ограничения технологий, которые единомоментно связывают людей, мы сможем очень многое в контексте объединения, выборов, легитимности, принятия решений и формирования демократически созданной общности вокруг ценностей демократии и прав человека.
Можно ли в таких условиях создавать уровень доверия, необходимый для легитимности? Скорее всего, мы увидим, что будут формироваться параллельные правительства в изгнании.
Наташа Баранова
Нужен ли гражданскому обществу один лидер, оно должно решить само. И вопрос в процедуре принятия этого решения.
Хочу сфокусироваться на социальных связях и уровне доверия. Сейчас очень многое будет зависеть от того, как внутри регионов, внутри отдельных городов сформируются устойчивые сети сообществ. Весной у нас выходила статья хорватско-боснийского правозащитника Игоря Блажевича, где он говорит: первый шаг антивоенного движения – услышать другие голоса, понять, что ты не один здесь сходишь с ума.
Алексей Сидоренко
Нынешняя ситуация напоминает мне «тёмный лес» Лю Цысиня: китайский фантаст отвечал этой метафорой на вопрос, почему мы не видим разумной инопланетной жизни. Высокоразвитые цивилизации не выдают факт своего существования, потому что иначе на них нападут. В каком-то смысле нынешнее гражданское общество – это молчаливые группки, затаившиеся в «тёмном лесу», где страшно высунуться, так как непонятно, кому доверять. Если создать правильные условия, если они убедятся, что после их активации ничего не произойдет, что она безопасна, мы увидим очень много людей, которые поймут, что они не одни. Как подойти к этой задаче – нерешённый пока вопрос.
Материал подготовлен по итогам дискуссии на канале «О стране и мире».