Когда наши ребята с прекрасными баллами ЕГЭ поступают в европейские вузы, они сталкиваются с одной и той же проблемой: выясняется, что нет абсолютных истин, которые можно озвучить и получить оценку. Что отныне их баллы зависят не от того, что они знают, а от того, умеют ли они отстаивать свою точку зрения и слушать оппонента, от их soft skills. Почему в российских школах этому не учат и как нужно изменить систему образования, чтобы дети умели быть свободными в свободном мире, рассказывает Ася Штейн, филолог, преподаватель, создатель образовательного проекта «Ваганты».
— Российская школа гордится своими традициями, а прогрессивные преподаватели упрекают её в архаичности. Кто прав?
— В своё время советская система образования, к которой восходит и нынешняя российская, позволила всего за одно поколение искоренить неграмотность. Но общество изменилось, задачи образования – тоже, а школа осталась практически там же, где была 90 лет назад. В ней удобно учителю – не так сложно учить одинаковых детей одинаковым навыкам (и ничего, что слабые выбывают, а сильные скучают). Эффективность его работы просто проверить – достаточно сравнить уровень подготовленности ребёнка со стандартами. Правда, учителя вынуждены треть рабочего времени тратить на отчётность.
Школа по-прежнему декларирует себя как единственный источник знания для ребенка, хотя давно этим источником не является. Любой первоклассник может за минуту получить в сети любую информацию в намного большем объёме, чем её даёт (и знает) учитель. Школе пора стать не только и не столько местом получения информации, сколько пространством её верификации, пора обучать работать с этой информацией (ведь ребёнок не знает, что делать с тем, что он только что нагуглил) – но школа этого не умеет. Я не раз наблюдала, как немолодые учительницы цепенеют перед необходимостью заполнять электронные формы, тем более им сложно научиться и научить других полноценно работать с информацией. Таких педагогов не переучить. Ещё меньше к принципиальным изменениям системы готовы родители. Они воспитаны в ней, в массе своей консервативны и хотят воспроизведения тех же навыков.
— А что скажете про сами ФГОСы – стандарты, по которым «учат в школе»?
— В российских образовательных стандартах прописаны очень хорошие вещи – там есть и про индивидуальные образовательные траектории, и про личностно ориентированный подход. Но всё перечёркивает тот факт, что главный критерий оценки школы – то, как дети сдают ВПР, ОГЭ, ЕГЭ. Обучение в школе во многом сводится к подготовке к тестированиям. К 7 классу дети не умеют писать, говорить, аргументировать, рассуждать, потому что всю школьную жизнь их учили ставить галочки в тестах. Человек не имеет пространства для самостоятельного рассуждения, у него нет времени пожить с тем, что он изучает. Его всё время гонят вперед. Учительница рада бы учить другому, но нельзя.
Эта стандартизация губит и хорошие школы: пространство свободы постоянно сужается, потому что если ты работаешь в рамках системы – ты вынужденно поставлен перед необходимостью постоянной отчётности, должен соответствовать тем же формальным критериям, что и остальные школы. Должен подводить своих учеников к тем же стандартным показателям.
Правила нормальных школ вполне похожи на правила нормальных демократий
Школа, как и российский парламент, не место для дискуссий: детям не говорят, что ответ может быть не один – или его вообще может не быть. Ребенку не объясняют, что это нормально, когда учитель чего-то не знает, зато может рассказать, где искать знания и как с ними потом работать. Образно говоря, в современной школе учитель должен раздавать удочки и учить ловить рыбу, а не подавать готовые столовские рыбные котлеты из биомассы. Иначе потом дети отшатываются и от рыбы, с которой ранее не сталкивались, и от удочек.
И кстати о котлетах. В школах Скандинавии ожидаемо шведский стол: дети сами из простых продуктов собирают себе обед. Человек учится выбору – простая вроде вещь, но вдумайтесь, как эта привычка влияет на всю дальнейшую жизнь. Благодаря возможности выбирать ребёнок становится субъектом.
— На учёбу этот принцип свободы выбора тоже должен распространяться?
— Да. Понимая, что чтение, письмо и счёт – не самоцель, а инструмент, европейская, в первую очередь скандинавская школа предлагает ребенку выбирать тот уровень компетенций, который он может освоить (например, в математике задания посложнее, в чтении полегче). При этом результат тот же: ребенок считает, читает, пишет. Но свобода выбирать меняет всё. Уходит иерархия: учитель становится не начальником, а партнёром.
Образовательных стандартов в Скандинавии тоже нет. Финны заявили «У нас лучшие в мире учителя, которые лучше всех знают, как учить наших детей», и вообще убрали систему проверяющих органов в образовании. Школа отчитывается только перед муниципалитетом за потраченные деньги, а каждого ребёнка сравнивают только с ним самим, никакой конкуренции.
При этом во многих европейских странах (в Германии, например) очень строгие требования к посещению садов и школ: только так государство может гарантировать, что ребёнок к окончанию школы в полной мере реализует своё право на бесплатное образование и получит нужный набор навыков. Но это никак не противоречит разнообразию образовательных траекторий внутри системы.
— Что, на ваш взгляд, нужно в первую очередь изменить в российской школе?
— Самое главное – нужно уменьшить контроль государства за школой. Задача учителя современной школы – отпускать ребенка так далеко, как он может пойти сам, а не преподносить готовые истины.
Если учитель запуган начальством – он так же будет запугивать и учеников. А если видеть в ребенке личность и с ней взаимодействовать, понимать, что герой праздника не учитель, а ученик, и исходить из его потребностей и его выбора – будет другой результат. Но в классе, где 33 человека, сложно найти время и пространство для такого взаимодействия. Учителя сами признаются, что им некогда перечитывать программу литературы: рады бы, но успевают только методичку. Со временем (очень быстро) такой учитель становится некомпетентен в своем предмете, точнее, компетентен от и до: он знает и рассказывает только то, что от него требует образовательный стандарт. А это сразу чувствуется. У учителя должно быть больше времени для самообразования и меньше учеников. Это означает больше учителей – а значит, на образование должны выделяться совсем другие деньги. Хорошее образование в тех странах, где это приоритетная статья бюджета.
Но главная проблема не деньги. Можно влить в школу миллионы и получить пространство, где никому не будет хорошо. Главная проблема – что ни учитель, ни ученик в школе не ценны как личности. Учитель, как и его ученик, должен быть среднестатистическим: выполнять стандартизированные функции, не говорить лишнего, не применять свои подходы в отступление от привычных (родители напрягутся). Вот с этим нужно работать. Нынешние учителя не могут работать без внешнего контроля, их этому не учили. Нужно обучить новое сообщество учителей, готовых осуществлять контроль на горизонтальном уровне.
— Что не так с нынешним педагогическим образованием?
— Сейчас система на 100% воспроизводит саму себя, причём воспроизводит в наиболее архаичной версии. Нынешних учительниц учат учительницы 90-х, их учили учительницы 70-х – и так далее, до 30-х годов, когда сформировалась советская школьная система. Методисты тоже наследуют друг другу. Даже если где-то (например, в институте образования НИУ ВШЭ) и разрабатываются свежие проекты, там не готовят практикующих учителей, и в массовую школу они не попадают. Как не попадает, заметим, и большинство выпускников педвузов. Так что реформирование школ нужно начинать с реформирования педагогических вузов – точнее, открытия новых на иных основаниях.
Каждый регион должен иметь возможность формировать свои образовательные программы. Где-то это уже делается: в богатой и довольно автономной Якутии совершенно потрясающие школы. Отличные школы в Казани, очень ориентированной на прогрессивный Восток: они много берут, например, из сингапурской системы.
— Отсутствие контроля тревожит и грозит хаосом. Как строить систему без вертикали?
— Отдельный учитель не может учить детей, учить может только социум. А значит, нам нужно договориться, чему мы хотим научить детей, что получить на выходе, как мы будем к этому идти. Сформулировать компетенции и алгоритм их развития. Выработать механизмы обратной связи, чтобы и ребёнок, и родители понимали, чему он научился, как развивается. Например, израильская школа каждую неделю присылает родителям письмо, где рассказывается об успехах ребенка.
Человек в принципе ленив и склонен к деструктивной деятельности. Поэтому нормальная школа, как и нормальная демократия, предполагает наличие оговоренных правил и границ. Если просто убрать контроль, сказать «Дети и учителя, делайте что хотите», – всё развалится. Отсутствие внешнего контроля предполагает, что есть механизмы внутреннего контроля и самоконтроля. И прежде чем ослаблять контроль, эти механизмы, эти принципы нужно прописать.
Например, у меня есть железное правило: каждый человек в классе имеет право слышать и быть услышанным, включая учителя. Даже если Вася говорит ерунду – потом можно встать и сказать «Вася, ты не прав», оспорить его, дополнить, возразить. Но он должен иметь право высказаться. Ещё одно моё правило: твоё домашнее задание – твоя интеллектуальная собственность. Воспользоваться им – значит совершить кражу (в Германии, кстати, школьники вообще не поняли, когда я рассказала им о практике списывания: это же чужое). Хотите сделать работу вдвоём – напишите, что её сделали Вася и Маша, хотите втроём – подпишитесь Машей, Васей и Петей. Ты умеешь, он не умеет – помоги ему, он потом научится.
Если есть правила – дети их, конечно, будут нарушать, особенно подростки. Но они будут ждать, что рядом всегда будет взрослый, который их остановит, который установил границы нормального мира и следит за их соблюдением. При такой открытости и субъектности границы должны быть чёткими и понятными. По сути, так всё устроено и во взрослой жизни. И правила нормальных школ вполне похожи на правила нормальных демократий.