Помогает ли вера пережить ужасы войны

Редакция проекта «Рефорум» попросила меня принести читателям под ёлочку размышления о том, как вера в Бога помогает нам пережить творящийся ужас. Проблема в том, что вера не только помогает, но и мешает. Попробуем разобраться.

Вера. Этим словом называют достаточно разные вещи. Помните первый советский эротический фильм? Мне довелось его посмотреть во время срочной службы в советской армии, солдатам он очень понравился. Он назывался «Маленькая Вера», и понять название можно было по-разному: с одной стороны, главная героиня, дерзкая девчонка, носила имя Вера и была, с точки зрения окружающих, ещё слишком мелкой. А с другой – всем этим людям хотелось верить во что-то: в большую и чистую любовь, в крепкие семейные узы, в бескорыстную человеческую дружбу. В светлые идеалы коммунизма, наконец, но в них к концу 80-х никто уже не верил. Верить хочется, но не получается. Вера этих людей слишком мелка, приземлена, прагматична. Её восполняют водка, секс и в конце – поножовщина.

Кстати, знаете, что за город показан в этом фильме (оттуда родом и режиссёр Василий Пичул, там и проходили съёмки)? Мариуполь. Завод «Азовсталь», тот самый – первое, что мы видим на экране. И последнее.

Но мы говорили о вере. Я спросил друзей и знакомых, помогает ли им сегодня вера в Бога. Получил очень разные ответы, зависящие от того, как люди понимают слово «вера».

Прежде всего, наверное, это вера во что-то хорошее: в помощь родных и близких, в добрых людей, в светлое будущее. В то, что новый 2023-й год пусть и будет наверняка не легче уходящего, но, может быть, принесёт надежды на перемены. Пусть что-то сдвинется и свет в конце туннеля не окажется фарами летящего нам навстречу поезда, Дед Мороз, ну пожалуйста. Без такой веры невозможно выжить.

А вера в Бога? Не выглядит ли она чем-то вроде наигранной веры в того самого Деда Мороза, раздающего подарки? Идеальный Дед Мороз, как мы знаем, приносит именно то, чего ты хочешь, о чём его просишь, если только ты хорошо себя вёл(а) и соблюдал(а) нехитрые правила. Вера некоторых людей устроена примерно так. А поскольку мы все в чём-то да неправы, под ёлочкой мы не находим ожидаемого благополучия. У нас есть много общих слов, которым можно заболтать боль: вот если бы все покаялись, все искренне возлюбили ближнего, тогда… Наверное, это тоже помогает жить.

Для кого-то Бог и Его царство – это прежде всего высшая, конечная справедливость. В мире творятся страшные вещи, причем нередко они прикрываются словами о высоком, но будет суд, и справедливость восторжествует. Даже без отсылки к далекому эсхатологическому будущему человек с Богом в душе не чувствует себя покинутым и одиноким ни в нетопленном подвале под обстрелом, ни в радостно зигующей толпе, ни на улицах чужого города, где ты никого не знаешь и никому не нужен.

Бог в душе – как часто иронизировали над этим выражением глубоко воцерковлённые люди! Рассказывали анекдоты: «Скажите, вы поёте? ­– Ну, только в душе. – А в Бога верите? – Только в душе». Суть анекдота в том, что настоящая вера нуждается в церковности, в обрядовой стороне, иначе она нелепа и бесполезна, как одинокое фальшивое пение под струёй горячей воды.

Но вот пришло страшное. И один человек, которого мы прежде не видели в церкви, пишет из тюремного штрафного изолятора, что к нему в довершение прочих издевательств подселили вонючего бродягу, из тех, что мы обходим по другой стороне улицы. А тут им день за днём сидеть на расстоянии вытянутой руки. И, казалось бы, есть простой выход: припугнуть его, слегка побить (эти люди обычно совсем беззащитны), тогда его переведут в другую камеру. Но, пишет Алексей Навальный (это он), «такое совсем не проходит важный тестовый вопрос: а что бы сделал Иисус?».

Сколько раз я слышал этот вопрос из уст лощёных проповедников, и почти всегда он звучал как откровенная манипуляция недовыросшими мальчиками и девочками: а что бы сделал Иисус на твоём месте, съел бы полезный супчик или стащил из шкафа банку варенья? И вот впервые он прозвучал из такого пыточного места, что ты понимаешь: да, Иисус тоже был там. Именно там. И Алексей обращает вопрос не к нам, а к себе самому. И я понял: всё, что я написал о Библии и вере, всё вместе взятое – весит меньше, чем один этот его пост.

Вера у него в душе. А где ещё ей быть в штрафном изоляторе?

Вера у него в душе. А где ещё ей быть в штрафном изоляторе?

Удивительно, как много в эти страшные времена открылось прекрасных людей, которые являют настоящие евангельские ценности. Я бы, конечно, предпочёл и сегодня проживать в своём замечательном Красносельском районе, и чтобы наши муниципальные депутаты Илья Яшин, Алексей Горинов, Михаил Бирюков, Елена Котёночкина и другие решали бы, в какой цвет покрасить лавки и правильно ли установлен шлагбаум у нас во дворе. Теперь мне остаётся лишь восхищаться их мужеством и надеяться, что я ещё проголосую за них на честных выборах, и совсем не муниципального уровня. И потихоньку отмечать про себя: Евангелие – оно ведь тоже про твои решения, а не про внешнюю обрядовость.

Убавлю пафоса и скажу: вера даёт критерии для выбора, как поступить. С одной стороны, это ничуть не облегчает жизнь, а с другой… Узники концлагерей, рассказывал Виктор Франкл, больше всего страдали от бессмысленности своих мучений. Солдат на передовой нередко мёрзнет и голодает ничуть не меньше такого узника, а шансы погибнуть у него выше. Но он видит, как его усилия день за днём приближают победу, и это даёт ему новые силы – а заключённому приходится находить свои цели и смыслы самому. И вера совершенно точно может ему помочь, может показать, какую Победу приближают его усилия, сколь бы ничтожными они ни казались по сравнению с мощью Левиафана.

С какой верой в уходящем году точно возникло множество проблем, так это с верой институциональной, с верой, которая опирается на проповеди патриарха, епископов или других подобных руководителей (потому что в русском протестантизме происходит нечто очень похожее, а про мусульман, буддистов, иудеев говорить не берусь). Вот человек годами ходил в церковь, у него был свой храм, священник, которому он доверял. И вдруг он слышит на проповеди нечто не просто такое, с чем он не согласен (в конце концов, у каждого есть право на своё мнение), но прямо противоположное евангельским заповедям. Или включает православный телеканал, а там батюшка в бронежилете цитирует книгу Иисуса Навина как самую актуальную для православных, восхищается, как израильтяне уничтожали целые народы, призывает им в этом подражать. Причём батюшка этот – настоятель известного в Москве «интеллигентского» прихода.

Что делать с этим? Можно уйти в общие слова о духовности, о несовершенстве каждого. Можно ходить только к тем священникам, которые не произносят зверообразных проповедей – а такие, поверьте, есть. Можно перейти в другую конфессию или просто собираться для молитвы у кого-нибудь дома (такое и прежде бывало). В общем, много чего можно сделать. В конце концов, можно отказаться от всякой веры или перейти в разряд тех, у кого она в душе, чьё христианство нецерковно и, по сути, вообще нерелигиозно. Таких людей достаточно много, и назвать их неверующими язык не повернётся – например, Борис Пастернак, создавший самые пронзительные поэтические комментарии к евангельским текстам во всей русской поэзии, в церкви практически не бывал.

Но это не снимает главный вопрос: а как быть с церковностью, православной ли, протестантской ли, которая на тридцать каком-то году «духовного возрождения» оказалась послушной игрушкой в руках кремлёвских пропагандистов или же ничего не смогла им противопоставить, не посмела возразить? Да, есть отдельные миряне и священники, которые выступили против, но именно что отдельные. Выглядят они как отщепенцы, и любой разговор о том, что убивать всё-таки нехорошо, тут же тонет в хоре голосов, ревностно вещающих что-то про козни Запада, святую Русь и верховного главнокомандующего в чине архистратига, как гласит новейший армейский молитвослов.

Наверное, такая церковность помогает её носителям пережить смутные времена. По-своему отгородиться от неудобных вопросов и смущающих новостей благочестивой риторикой, цитатами, общий смысл которых – не высовывайся, смиряйся, помалкивай, начальству виднее:

— Всякое начальство от Бога.
— Демократия в аду, а на небе царство.
— Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик.
— Кому церковь не мать, тому Бог не отец.
— Христос терпел и нам велел.
— Послушание превыше поста и молитвы.
— Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного.

И прочая, прочая, прочая. То и дело то один, то другая отшатываются с изумлением: нам казалось, это риторическое преувеличение, а оно обернулось ракетами во славу «русского мира».

Мира, который худо-бедно существовал до нынешнего февраля, больше нет. Нет и мира прежнего православия: он откровенно раскололся на части, и при абсолютно любых политических переменах в стране этот раскол будет институциализирован. Кстати, раскол мирового православия на русскую и греческую части происходит прямо на наших глазах, прямо в эти дни. Последняя из новостей – Константинопольский патриарх прямо и откровенно обвинил Московского в ереси.

Хорошо быть в эти дни церковным историком: мало кому удаётся застать на своем веку события масштаба 1054 года, когда православная церковь разделилась с католической. А мы переживаем, я уверен, явление именно такого уровня. Но это уже тема иного и совершенно не праздничного разговора.

Вообще, не слишком ли утилитарна сама постановка вопроса? Почему вообще вера должна помогать, быть полезной в домашнем хозяйстве? А что, если она просто есть, если человек с ней живёт, даже когда она становится для него не слишком-то комфортной? Пожалуй, больше всего мне понравился ответ моей близкой подруги: «Мне есть, с Кем ругаться и Кого спрашивать: “Ты зачем всё это устроил?”». Если вам кажется, что это слишком дерзко, значит, вы не читали книгу Иова. Очень советую: она именно про такой разговор с Богом, обвинительный и честный. Помог ли он Иову? Не знаю. Но обойтись без этого разговора Иов не смог.