Эпоха Просвещения (Lumière, Aufklärung, Enlightenment) – чрезвычайно важный этап европейской истории, частью которой является Россия, ставшая в начале XVIII века европейской державой. Но Просвещение много больше, чем просто хронологический этап. Это набор установок, возникших и сформулированных в этот период, которые затем смогли воплотиться в западной культуре и в обществе. Среди них равенство, права человека, свобода слова. Почему эти установки не смогли реализоваться в России, «Рефорум» спросил Николая Плотникова, профессора российской интеллектуальной истории Рурского университета в Бохуме.
— Николай, можно ли сказать, что Просвещения в России так не случилось?
— Мне часто задавали этот вопрос европейские коллеги, впервые посещавшие Россию после конца холодной войны: «Неужели в России не было Просвещения?». Я заинтересовался, стал анализировать. И надо сказать, что не заметить отсутствие Просвещения правда невозможно – не как теории, а как набора жизненных практик и культурных установок, которые проникли во все общественные ткани и определяют социальную жизнь снизу и сверху.
— Как коротко сформулировать эти установки?
— Можно сослаться на работу Иммануила Канта «Ответ на вопрос, что такое Просвещение?», манифест этой эпохи: «Просвещение – это мужество пользоваться собственным умом». Человек, который в состоянии пользоваться собственным разумом, не будет терпеть ни самодержавие, ни крепостное право. Он будет стремиться привести свой социальный статус в соответствие со своим мышлением, со своим стремлением к эмансипации.
— А как Просвещение реализуется на практике?
— С одной стороны, под Просвещением мы имеем в виду развитие наук и искусств. Знаменитая Французская энциклопедия Дени Дидро была не просто научным или издательским, а культурным проектом: Дидро верил, что с помощью знаний, основанных на разуме, можно добиться смягчения нравов.
Человек, который в состоянии пользоваться собственным разумом, не будет терпеть ни самодержавие, ни крепостное право
С другой, стороны, Просвещение – это процесс формирования автономного свободного мышления. Отсюда критика религии, но не просто критика официальной религии, а критика суеверий, несамостоятельного мышления, основанного на средневековых принципах, на вере в потусторонние влияния и силы. В Европе предрассудки действительно побеждены, это свершившийся факт: не так давно я менял номера на машине, сотрудник выдал мне номер 666, поздравил – и страшно удивился моему смеху и дальнейшим рассказам про число зверя.
Советская культура воодушевлённо перенимала критику религии в крайней её, французской форме радикального атеизма. Вольтера восхваляли, цитировали. Но Просвещение в его кантовской версии не отрицает религию как таковую, религию как часть картины мира. Оно отрицает её претензию на то, чтоб быть единственным инструментом постижения этого мира. Христианство не хуже и не лучше ислама – они равноценны, как все формы жизни. Идея множественности равноценных культур, которые мы можем сравнивать и изучать, – это тоже одно из центральных убеждений Просвещения.
— Идея равенства – тоже плод Просвещения?
— Да. Все люди равны, ибо все они – носители разума.
Идея Жан-Жака Руссо – ещё одного просветителя – о естественной природе человека, о его универсальных правах критически важна для понимания роли Просвещения в становлении Европы, какой мы её знаем сегодня. Руссо говорит, что человек от природы является свободным, и только общественные институты лишают его этой свободы. Ещё один просветитель, Иоганн Гердер, пишет об общей идее гуманности, которая свойственная всему человечеству и имеет универсальное значение. Кант был солидарен с Руссо, хотя называл этот набор универсальных свойств не природным в человеке, а разумом в человеке. Именно отсюда вышла концепция прав человека.
— Философы придумали Просвещение – или описали?
— С Просвещением связана ещё одна важная идея – идея гласности, публичности. Из неё родилась свободная пресса, современные медиа. Собственно, Просвещение и началось со стихийного возникновения публичной сферы: у буржуазии появилась потребность собираться и обсуждать всё и вся (цены на зерно, новые указы короля, свежие книги и театральные постановки) в салонах, кафе, собраниях, масонских ложах. Всё, что происходит, не остаётся тайной за закрытыми дверями, всё выносится в люди. Просвещение – это эпоха социальной коммуникации, социальной критики.
Кант, Дидро, Руссо, Вольтер не придумали это явление культурной и политической эмансипации – они его зафиксировали в виде набора идей и философских принципов.
— Этот процесс в XVIII веке начался и в России: Пётр I вкладывался в образование подданных, выпустил в 1703-м первую газету и пр., Екатерина II переписывалась с Вольтером. Что пошло не так?
— Реформы требуют активного вовлечения образованного населения, без него они невозможны. В этом вечная проблема авторитарной власти и в XVIII, и в XIX, и в XX, и в XXI веке.
Пётр понимал, что нельзя провести реформы по образцу Запада, не взяв в качестве дополнения концепцию Просвещения. Они идут только пакетом: с заимствованием технологий придётся заимствовать и всю инфраструктуру просвещённого общества. Пётр и потом Екатерина были вынуждены инициировать Просвещение. Но внедряли его сверху, властно, как картошку, и быстро упёрлись в противоречие.
С одной стороны, для эффективного управления нужно расширять образованный слой. С другой – этот самый слой начинает задавать неприятные вопросы и требовать права голоса и соучастия в принятии решений.
Реформы требуют активного вовлечения образованного населения, без него они невозможны. В этом вечная проблема авторитарной власти
И российская власть это хорошо понимала и понимает. При Екатерине просветительские тексты переводятся, публикуется даже Декларация прав человека и гражданина Французской революции. Но процесс Просвещения сознательно ограничивается сугубо дворянской культурой: любое проявление культурной или, не дай боже, общественной самостоятельности вызывало у самодержцев обоего пола отпор. Знаменитая переписка Екатерины с Вольтером – попытка позаимствовать модели рационального управления, так называемого просвещённого абсолютизма, когда государство пытается контролировать все сферы жизни общества. Ни отмена крепостного права, ни свобода печати не входила в её планы.
Дворянская культура меж тем подхватила импульс, заданный сверху. Николай Новиков основал первое независимое издательство и в своих журналах быстро начал полемизировать с Екатериной и даже требовать отмены крепостничества – не только своей критичности в отношении власти, но и в силу логики публичной коммуникации. Публичная, свободная коммуникация всегда полемична. Деятельность Новикова свернули. Вторая попытка создать публичную сферу, где возможна критическая рефлексия над своей эпохой и социальными отношениями, была после Великих реформ Александра II. Она окончилась революцией и новым авторитаризмом.
— Давайте остановимся пока на Французской революции, терроре и роли просветителей в них. Гаврош в «Отверженных» Гюго поёт «Не удалась моя карьера, и это по вине Вольтера». Вольтер виноват?
— Виноват. Это проблема, актуальная и для Франции, и для России: сила общественной критики, происходящей на фоне противостояния между сословиями, неизбежно приводит к конфликту между официальной властью и публичной сферой. Нередко к революционному противостоянию.
Этот риск заложен в концепции Просвещения, и именно поэтому мы говорим о том, что процесс Просвещения нуждается в постоянном развитии. Критика нуждается в оформлении в виде демократических институтов (например, в парламенте), нуждается в институционализации. Её задача – стать составным элементом власти в демократическом государстве.
Критика нуждается в оформлении в виде демократических институтов (например, в парламенте), нуждается в институционализации
Таких институтов во Франции XVIII века не было, а общественный протест оказался силён. Произошёл взрыв, а потом и революционный террор, пытавшийся напрямую воплотить идеалы равенства и братства, очистив страну от врагов. Та же история повторилась после русской революции: слабые попытки 1905 года создать псевдоконституционную монархию не смогли выдержать народного протеста и социальной критики.
Поэтому и в европейской, и в российской консервативной мысли часто встречаются рассуждения о вреде Просвещения: мол, и во Франции всё кончилось террором, и в России интеллигенция договорилась до большевиков. Как сделать Просвещение реальностью, чтобы его идеи и принципы не выродились в «царство ужаса и террора», по выражению Гегеля? Фронтальное столкновение происходит, когда авторитарная власть не готова идти на уступки, на компромиссы с обществом. Когда общество, как сейчас в России, исключается из принятия властных решений. Тогда социальная критика начинает принимать разрушительные формы.
Франция, Западная Европа в целом после нескольких революций выучили этот урок и создали нужные институты. Просвещение было реализовано, воплощено в самой структуре западного общества: оно получило институциональное воплощение и в системе образования (а современный университет – продукт эпохи Просвещения), и в организации публичной сферы. Это воплощение гарантировано Декларацией прав человека и прочими основополагающими документами.
Итак, чтобы Просвещение состоялось, нужны не только общество и философы. Власть должна быть готова идти на компромисс с обществом, иначе получится 1789-й или 1917-й. Иначе будет создано, как в революционной Франции, полицейское государство, управляемое разумом без сердца.
— То есть мы можем говорить и о тёмной стороне Просвещения?
— Разум может быть коммуникативным, основанным на взаимопонимании, или сугубо инструментальным. Идея Просвещения имеет – мы это ясно видим в России – также и это сугубо технологическое измерение. В этом случае он учит наиболее эффективно достигать поставленных целей, невзирая на сомнения, возражения и жертвы. В жертву этой эффективности приносится гуманистическая составляющая, столь значимая для Канта и Руссо.
Гегель в «Феноменологии духа», написанной после революции, назвал это разумом, превращающимся в террор. Представители критической теории Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно говорили о диалектике Просвещения. А Юрген Хабермас в конце XX века сказал, что Просвещение – незавершённый проект: его нужно постоянно гуманизировать, стремиться дополнить инструментальную рациональность рациональностью гуманистической.
Чудовищная идея односторонней, лишь технологической рациональности породила Освенцим, пишут Хоркхаймер и Адорно. Воплотилась в массовом уничтожении. И это очень важно – смотреть на нежно ценимое Просвещение с тёмной стороны. Видеть, какое опасное измерение в нём заложено, что будет, если удалить из Просвещения идеи о человеческом достоинстве и правах. Книга Хоркхаймера и Адорно «Диалектика Просвещения»1947 г. не зря является манифестом критической теории и одним из главных философских произведений ХХ века.
Для Просвещения нужно мужество, оно требует от общества самостоятельности
— А может ли общество не нуждаться в Просвещении? Не дозрело, вообще нуждается в чём-то другом…
— Кант не случайно говорит о мужестве пользоваться собственным разумом и о том, что общество находится в состоянии несовершеннолетия по собственной вине. Для Просвещения нужно мужество, оно требует от общества самостоятельности. Требует выйти из состояния несовершеннолетия, состояния удобного, комфортного, освобождающего общество от тягот принятия на себя ответственности за свои действия, за последствия социальных и политических процессов. Только так получится обрести силу критической рефлексии, а потом и сформировать структуры её постоянной реализации и воспроизводства.
— Какая она – та критическая масса, что способна вызвать социальные изменения?
— Сказать «5%» или «10» – невозможно. Видится, что это может быть небольшая, но не чрезмерно малая группа: у декабристов вот не получилось. Важнее не то, сколь велик образованный класс. Важно, как он организован, насколько институционализирован. Если эти люди действуют и говорят через профсоюзы или иные структуры солидарности – их влияние кратно выше, чем у одиночек. И это тоже некое достижение Просвещения – возможность организации общественных союзов, которые усиливают голос общества.