Нынешнюю войну многие обозначают как поколенческую: геронтократы физически губят молодые ростки. Проблема в том, что никакие исследования этого не подтверждают. Зато говорят о том, что люди, верившие в демократию и западные ценности раньше, со временем склонны в них разочаровываться. Так что тем, кто хотел бы смены политического курса, недостаточно просто ждать естественной смены поколений: время работает против них.
Во время, свободное от того, чтоб позориться с опросами в Херсоне, ВЦИОМ делает много хорошего. Например, недавно он воспроизвёл нашумевшее исследование 2000 года. Тогда и сейчас респондентам был задан вопрос: «Как Вы считаете, западная цивилизация, демократия и западная культура… (а) необходимы, спасительны для России; (б) от них можно взять много полезного; (в) они для нас не подходят или разрушительны, (г) гибельны для России»? Спустя 22 года число тех, кто считает, что от культуры и демократии один вред, сильно выросло: тогда два первых варианта ответов выбирало около 61,8% респондентов, сейчас 35,3%.
Случился мощный сдвиг к изоляционизму. Возможно, действовал какой-то общий фактор, но при этом разрыв между поколениями рос? Это не так.
По оси X отложены года рождения респондентов, сгруппированные по поколениям, по оси Y – доля давших ответы (а) и (б). Линии дают средние значения для данной когорты в данном году. Синяя линия соответствует опросу 2000 года, красная – 2022. По понятным причинам никто из самого младшего поколения не принимал участия в первом опросе – некоторые ещё и не родились, – и лишь один человек из самого старшего принял участие во втором (добавлен к следующему поколению).
Какие выводы мы можем сделать? В тех когортах, которые в достаточных количествах принимали участие в обеих волнах опроса, наблюдается примерно одного масштаба сдвиг к культурному изоляционизм. Он чуть меньше среди родившихся в 1956-1965 гг., чуть больше – среди родившихся в 1966-1975 гг., в среднем – около 41%. Эти 41% значительно больше тех 26,5%, на которые сдвинулось общее среднее. Самое простое объяснение: изменение показателей отражает два эффекта – во-первых, генеральный сдвиг к изоляционизму, который затронул все когорты, во-вторых, сдвиг около 15% за два десятилетия внутри каждой отдельной когорты.
Число изоляционистов среди представителей каждого поколения увеличивалось примерно на 7% каждые 10 лет в результате какого-то неизвестного эффекта жизненного цикла, который действовал независимо от и суммировался с эффектом генерального сдвига.
В поисках средства от облысения
Попробуем сначала понять, откуда взялось падение на 15% внутри каждой когорты опрошенных и при чём тут возраст.
Вместо эффекта поколений (на смену однозначно лысым приходят однозначно волосатые) мы наблюдаем эффект возрастного цикла
Изучая по случаю на своё фото в военном билете и заметив изменения шевелюры, я придумал аналогию. Измеряя количество волос на голове мужчин, можно подумать, что такова генерационная динамика и через сколько-то лет нас будут окружать сплошь молодые люди с пышной шевелюрой. Но мы-то знаем, что это этап возрастного цикла, и шевелюра со временем редеет. Сейчас среди молодых много граждан с пышными волосами – но вряд ли можно надеться, что так оно и останется.
Иными словами, вместо эффекта поколений (на смену однозначно лысым приходят однозначно волосатые) мы наблюдаем эффект возрастного цикла.
Не помню, кто первым выдвинул теорию конфликта поколений (возможно, Шульман), но нынешняя страница истории России часто описывается как война молодости со старостью. Эта гипотеза хорошо согласуется с данными о том, что младшие когорты в России во всех смыслах либеральнее старших – и в отношении к военным авантюрам правительства, и в отношении к западной культуре, и в гендерных установках.
Но работает это не так хорошо, если мы учтём возможность возрастного цикла.
Есть хорошие американские исследования, которые говорят, что люди везде становятся консервативнее с возрастом – меньше хотят быстрых перемен (даже к лучшему), больше ценят порядок и стабильность. Да возьмём русскую литературу: многие, кто начинал как вольнодумец, заканчивал консерваторами, Достоевский начинал петрашевцем и кончил «Бесами». Но в Штатах нет такой быстрой утраты былых ценностей, как в России. Это не 7 пунктов за десятилетие.
Чем Россия отличается от Штатов в этом контексте? В России мы давно имеем дело с периферийным, или провинциальным обществом, для которого всё новое – это что-то, что завезли с Запада. Любое ворчание, что молодёжь отбилась от рук, любое недовольство легко превращается в нечто антивестернистское. Причём если расспрашивать дольше, мы нашли бы многих подобных Мединскому, которые верят, что мы спасаем западную культуру, погрязшую в политкорректности. Вряд ли те, кто против западной цивилизации – по крайней мере люди высокой культуры, среди которых антизападников столько же, что везде, – вряд ли они против Моцарта. Моцарт оказывается за скобками.
При этом референтным объектом также является Запад – такова вторая особенность провинциального статуса. Вот это вот «Цивилизованный мир нам не указ». В России часто приходится идти на этические компромиссы: например, даже хороший учитель, став директором школы, должен заниматься организацией выборов со всеми вытекающими. Он прекрасный педагог и хороший директор, но такова цена статуса. А потом ему говорят про транспарентность, про несоответствие идеалам демократии – и он может либо признаться себе, что поступает плохо, либо сказать, что никто не имеет право бросать в него камни. И постепенно разочароваться в той инстанции, с позиции которой его обвиняют.
Или вопрос плагиата. Российская академическая культура традиционно достаточно терпима к заимствованием, плюс российским учёным приходится очень много писать, живой человек просто не может показать такую продуктивность. И когда появляется кто-то, кто тычет пальцем в мировые стандарты, можно повиниться, а можно вопросить «А судьи кто».
Самая сильная ценностная трансформация, самый существенный отказ от демократии произошёл в когорте тех, кто родился в 1960-е. Можно предположить, что они очень многого ждали от Запада и демократии, проецировали на него свои самые смелые мечты – а потом их опыт, в том числе опыт реального соприкосновения с Западом, эти мечты не вполне оправдал.
Это лучшее объяснение, которое я могу дать тому, как каждая отдельная когорта становилась антивестернистской.
Как Россия ненадолго стала счастливой
Итак, нет особых различий между поколениями, есть повороты возрастного цикла. Но откуда взялся 25-процентный сдвиг к культурному и ценностному изоляционизму?
Американский социолог Лия Гринфельд в начале 1980-х предположила, что развитие национальной идентичности в России шло через политические кризисы: либеральные реформы вслед за поражениями, периоды реакции вслед за победами (Александр I много думает о реформах после Аустерлица и перестает о них думать после Парижа).
Этот цикл, по Гринфельд, проходит три фазы. Момент поражения, когда приходит ощущение, что путь был неправильный и надо всё переделать по образу Запада. Период оптимизма, когда вроде всё получается. И поворот спиной к Западу, как только всему (вроде) научились. Дальше можно диктовать свои условия вплоть до следующего поражения, когда отставание накапливается и превращается в драматическое ощущение, что всё надо начинать заново. Афганская война – Перестройка, попытка имитации, ощущение, что что-то получается – Крым, мы повернулись спиной к Западу и куда-то идём сами. Можно догадываться, куда.
Компания Ipsos каждый год проводит глобальный опрос об уровне счастья (в 2022-м в нём поучаствовало 30 стран).
Подъём с колен компенсировал людям неравенство и неверие в бога
Две группы стран стабильно счастливы: богатая Северная Европа и бедная, но религиозная и поразительно терпимая Латинская Америка. Россия долго была очень неблагополучной страной. А в 2014-м вдруг стала очень счастливой и оставалась таковой до 2018 года и пенсионной реформы. Подъём с колен компенсировал людям неравенство и неверие в бога.
Что вообще влияет на политические пристрастия, кроме источников информации и возраста (эти два фактора доказаны)?
Может быть, уровень достатка? Но среди тех, кто говорит, что доволен военными действиями, начавшимися 24 февраля, больше людей из среднего класса, чем бедных. И в целом нет корреляции между экономическим благополучием и большей частью политических установок.
Образование? В рамках мифа о либеральной интеллигенции оно должно влиять на отношение к западной культуре и демократии. Но никакой разницы в отношении к войне среди образованных и необразованных тоже нет. Более образованные не более либеральны. Гипотеза, что либерализм предполагает жизнь по сложным правилам, а значит, является уделом умных, – очень лестная для либералов, но многие из тех, кто отлично справляется со сложностями в других сферах, либералами не являются.
Правда, есть разница между образованными бюджетниками и образованными работниками частного сектора – но тут влияет не образование, а скорее сам сектор. Частный построен по иным правилам, IT-компания работает не так, как средняя школа. Эта разница коррелирует с политическими взглядами. Но это люди выбирают мир, который построен по симпатичным им правилам, или они, попав в этот мир, приобретают взгляды, отражающие его устройство? Видимо, и то и другое.
В 90-е многим казалось, что универсальный ключик, который должен рассортировать средний класс на патерналистских бюджетников и сторонников демократии, – ответ на вопрос: «События вашей жизни в основном зависит от вас или внешних обстоятельств?». Им старались открыть буквально все двери. Но и этот вопрос ничего не показал.
Была хорошая гипотеза про личный опыт: ожидали, что те, кто много ездит за границу, более демократически ориентированы. Это проверяли на самом ездящем регионе, Калининградской области – но нет, те, кто проводит выходные в Польше или Литве, не более прозападны, чем те, кто проводит их на даче. Да и вообще в России очень неполитизированное потребление. Можно было предположить, что консерваторы будут носить костюмы фабрики «Большевичка» или косоворотки, но даже Дугин, который единственный пытался воплощать на себе патриотический стиль, старался выглядеть на лекциях как американский профессор из фильмов: в джинсах и рубашках с button-down’ами.
Мы не знаем, откуда берутся политические взгляды. Но мы видим, что эти взгляды есть и их влияние очень сильно. Люди предпочитают дружить, сочетаться браком, работать и даже создавать институты с теми, чьи взгляды совпадают с их собственными.
Материал подготовлен по итогам выступления Михаила Соколова на канале «О стране и мире».