Не так давно Лаборатория публичной социологии выпустила отчёт – результат 213 глубинных интервью об отношении россиян к войне в Украине. 21 сентября, в день старта мобилизации, о войне пришлось вспомнить всем. Сотни тысяч проголосовали ногами, покинув пределы страны. Оставшимся придётся забыть фразу «я вне политики»: политика в лице военкомов приходит в квартиры. Как может измениться мышление тех, кто составлял многомиллионную категорию «сомневающихся»?
Материал – сокращённая текстовая версия первой беседы из цикла «Одинокая Россия», организованного телеграм-каналом «О стране и мире» при поддержке Немецкого Сахаровского общества и Фонда им. Фридриха Эберта.
Максим Алюков, научный сотрудник Института России в Королевском колледже Лондона, а также сотрудник Лаборатории публичной социологии при Центре независимых социологических исследований
Мало кто хотел войны, пока она не началась, но когда она случилась, люди начали нанизывать на это событие пропагандистские аргументы – просто чтобы справиться с негативными эмоциями. Ты ничего не можешь сделать с источником этих эмоций, ты живёшь в атомизированном и деполитизированном обществе, и всё, что остаётся – объяснить себе, почему происходящее правильно или как минимум необходимо.
Светлана Ерпылёва, социолог, исследовательница в Лаборатории публичной социологии, научная сотрудница Центра независимых социологических исследований, научная сотрудница Центра восточноевропейских исследований в Бременском университете
Те, кто страдал и переживал 24-го, более подготовлен к новому витку, чем те, кого только что понял, что и его затрагивает происходящее. Они сейчас проживают те же эмоции. Знакомые знакомых, которые довольно быстро пришли в себя после 24 февраля, сейчас в себя прийти не могут.
Наталья Савельева, социолог, сотрудник Лаборатории публичной социологии
24-го очень многие могли отстраниться или даже поддержать войну, потому что государство продолжало выполнять свой контракт: общество не лезло в политику, а государство – в его частную жизнь. Сейчас этот контракт нарушен. Мобилизация пошатнула позицию «политика меня не касается». Друзья, не читавшие раньше новости, пишут мне: «Какой кошмар происходит!». Предыдущие исследования говорят нам, что люди готовы защищать свою частную жизнь.
Олег Журавлёв, социолог, сотрудник Лаборатории публичной социологии
При Путине появился большой слой людей, которые не интересовались политикой, а потом поняли, что ни на что и не влияют. В их жизненной антологии событие войны невозможно. Сейчас на фоне случившейся войны они попали в ситуацию гиперполитизации, пытаются найти этому оправдания, объяснения – и неуверенно воспроизводят доступные им аргументы.
Поломать это может ситуация, когда всё сложнее отстраняться. Даже в глубоко частной жизни военком тебя достанет. Придётся наполнять смыслом ту или иную позицию.
Наталья Савельева
Люди вынуждены реагировать. Речь не об абстрактной политике или системе взглядов – речь о том, что массово меняется опыт сотен тысяч. Мне кажется, это может стать началом для изменения общей диспозиции на деполитизацию.
Придётся наполнять смыслом ту или иную позицию
Максим Алюков
Серая зона между позициями начинает исчезать. Группа сомневающихся так или иначе встанет перед выбором, поддерживать режим или нет. Судя по количеству стресса и желанию от него избавиться, большую часть этой группы будет выталкивать в сторону критичного настроя, недовольства. Вопрос, что с ними будет дальше.
Светлана Ерпылёва
Выступлю с позиции осторожного скептицизма. Да, прямо сейчас группа сомневающихся, тех, кто пытался отстраняться, потеряла эту возможность. Это похоже на пробуждение. Но когда мы брали интервью в марте-апреле, мы обсуждали и самую первую реакцию людей на войну. Многие, кто сейчас стал сторонником или сомневающимся, в первые дни реагировал на происходящее сильными негативными эмоциями. А потом успокоился.
Поэтому мы намеренно приняли решение сейчас просто наблюдать, а систематические интервью начинать через несколько недель – чтобы не схватить сиюминутные эмоции. Возможно, через 2-3 недели люди найдут способ привыкнуть к новой реальности.
Олег Журавлёв
Изучая болотные протесты, мы видели, как люди воодушевлялись, переживая коллективный опыт на многотысячных митингах: до этого они были одиноки. Это ощущение было настолько сильным, что позволило митингующим перенести заряд солидарности на свои районы, создать там локальные активистские группы.
Похожий эффект мы можем наблюдать во время войны. Когда человек цитирует Сергея Бодрова – мол, всегда нужно быть за свою страну, даже если она не права, – в этом есть глубокий смысл. У атомизированного россиянина нет гражданских, политических и иных сообществ, он никуда не вовлечён, живёт частной жизнью. И вот он сталкивается с войной и её не приемлет. В то же время он видит, что большинство войну поддерживает – и в этот момент вспоминает, что у него есть малозаметная, но базовая и необходимая связь со страной, и начинает бояться потерять и её (а это возможно, если он будет высказываться против). А ещё видит возможность сделать эту связь сильнее через артикуляцию провоенной позиции.
Максим Алюков
Проблема не в том, что у людей неправильные факты, проблема в эмоциях идентичности. Когда не доверяешь СМИ, не доверяешь институтам в целом (а в России уровень доверия к кому-то кроме лично знакомых крайне низок), возрастает роль личных контактов.
В начале войны многие обожглись, порвали отношения на фоне резкой поляризации. Но ведь человек меняет мнение не сразу, а постепенно, если ему кажется, что баланс мнений вокруг него меняется. Чтобы не было ощущения, что поддержка режима монолитна, важно озвучивать альтернативные точки зрения.
(Если задача не поменять позицию собеседника, а облегчить душу – то, конечно, можно обращаться к нему как к врагу.)
Олег Журавлёв
Мы видим, что многие находятся в военной самоизоляции. Рано или поздно они будут вынуждены выбираться из своей конуры. Когда это случится, нужно будет говорить с ними убедительным для них языком, искать этот язык – для многих это могут быть личные истории пострадавших украинцев.
Не нужно никого винить, но ответственности не избежать. Наша ответственность в том, чтоб не отделять себя от этих людей, работать с ними, работать с обществом и ради него.
При этом мы не знаем, каким будет общество после войны, с чем мы столкнёмся. Мобилизованные военнослужащие, возможно, будут получать хорошие зарплаты, льготы и гарантии – и если российская армия не будет разгромлена, то смогут сформировать новый средний класс, считающий Россию своей страной. А обнищавшие противники войны превратятся в антимайдан.
Светлана Ерпылёва
Среди сторонников войны меньшинство тех, кто делает это сознательно, чья позиция чётко сформирована. Большинство выступает «за», потому что в принципе не интересуется публичной жизнью. Мы это не оправдываем, но понимаем. И понимаем, что помимо важных вопросов образования, свободы СМИ, пропаганды есть ещё и вопрос политического участия в широком смысле. Выстраивания солидарных связей с кем-то и чем-то за пределами своей семьи. Это учит мыслить шире.
Борис Грозовский, автор канала EventsAndTexts, модератор дискуссии
Дело не в том, что общество заражено империализмом. А в том, что у него отрублена возможность координации, возможность испытывать интерес к политике. Нам придётся работать именно с этим.