Интервью с патриотом: что россияне думают о войне и друг о друге

Десятки опросов, вышедших с 24 февраля, показывают: большинство россиян поддерживают войну. Но опросы опираются на количественные данные, а восприятие большинства не укладывается лишь в «за» или «против». Репортажная журналистика, которая готова вникать в нюансы, имеет обратный изъян – она не работает с материалом систематически. Лаборатория публичной социологии объединила подходы и уже 27 февраля начала брать социологические интервью. Результатом полугодовой работы стал аналитический отчёт «Далёкая близкая война».

Мы задумали этот отчёт сразу после начала войны. Это не первый случай, когда мы экспресс-методом собираем волонтёров и делаем исследование по текущим событиям: мы и начинали как группа, которая изучала протесты, чтобы понять, что происходит.

Данные соцопросов – важный аргумент, который используется в России и вне России. Но картина, конечно, более сложная: эмоции людей не сводятся просто к поддержке войны или её отсутствию. В авторитарном обществе есть несколько уровней искажения, которые не позволяют понять до конца, как люди думают. Проблемы с количественными исследованиями (такими, как стандартные опросы общественного мнения) в том, что люди могут соврать или сказать что-то случайно, особенно когда ситуация поляризированная и за ответ можно получить срок.

Наше исследование – качественное, оно построено на 213 полноценных интервью длительностью до трёх часов. За это время позиция человека становится понятной, а утаить детали сложно: сам контекст не даёт исказить ситуацию.

Сторонники, противники, сомневающиеся

Собеседников мы искали по социальным сетям, через рекомендации знакомых или самих информантов, на антивоенных митингах и даже просто на улицах. Это даёт определённые искажения: соглашаясь на разговор, люди знали, что мы – противники войны. Сторонники войны уверенно говорили о своем опыте, но некоторые из них подозревали, что мы провокаторы, и поэтому отказывались разговаривать.

Сложнее всего было с сомневающимися. Это люди, которые не чувствуют себя уверенно, им кажется, что вместо интервью у них просят экспертную оценку. Есть подозрение, что группа сомневающихся в стране – самая большая.

Соответственно, и в структуре информантов есть перевес в сторону противников, а значит, результаты вряд ли можно экстраполировать на всю страну. Но можно говорить о некоторых типах, механизмах (пусть и не о количественных соотношениях).

У некоторых сторонников войны были даже положительные эмоции, но в целом картина достаточно депрессивная. Противники в шоке, сторонники в меньшем шоке. Общий фон негативный.

Мы брали интервью в разное время. От февраля к июню эмоции менялись, затягивание войны стало важным фактором. Тревожности стало больше и у тех, кто поддерживает вторжение.

Все три группы объединила необходимость сталкиваться с эмоциями и нежелание их переживать

Все три группы объединила необходимость сталкиваться с эмоциями и нежелание их переживать. Сторонники начали конфликтовать с окружением, сомневающиеся старались себя оградить, а противники, пока была возможность, протестовали – таков был их способ справиться с чувствами.

Среди тех, кто поддерживает войну – люди с более высоким доходом. Это неочевидно, потому что кажется, если у тебя бизнес, ты много зарабатываешь,  то война ставит все это под вопрос. Но когда мы говорим про Россию, надо понимать, что большая часть среднего класса – это работники госкомпаний. Если у тебя нет денег, то тебя затрагивает эффект войны, сама экономическая ситуация будет выталкивать из провоенной позиции: еда дорожает, инсулина нет. Богатых людей эти последствия напрямую не касаются, поэтому они могут довольно долго поддерживать провоенную позицию.

Не верь и не говори

Среди активных сторонников почти нет тех, кто слепо верит телевизору и официальной информации. У них уже есть некоторый политический опыт, они долго читали военные телеграмм-каналы, многие именно там берут информацию. В целом же они не верят никому. Даже когда им говоришь о фактах, они утверждают, что это чья-то манипуляция.

Идея недоверия к информации вообще – это часть кремлёвской идеологии. Это то, что нам постоянно говорят по телевизору: никто не может информировать, все хотят манипулировать.

В авторитарном контексте это усиливается. Если людям постоянно говорят про манипуляцию, легко использовать эту схему восприятия мира для объяснения действий политического оппонента. Если он действует не так, как я, и думает не так, как я, логично предположить, что его зомбировали.

Противники считают, что сторонники стереотипно мыслят и именно поэтому поддерживают войну, сторонники то же думают о противниках. Это некая часть естественной политической психологии: так, консерватор думает о либерале, что его мышление основано на эмоциях, а не на логике, и наоборот. Чем сильнее стереотипизация, тем менее осмысленной кажется дискуссия: о чем с зомбированными разговаривать?

Сомневающиеся хотят диалога. У них есть желание занять комфортную позицию. Это люди, которые достаточно аполитичны, часто хотят быть в курсе событий, знать, что происходит в мире и в стране, но не хотят сильно вдаваться.

А противники войны и её сторонники, в отличие от сомневающихся, склонны рассуждать о происходящем с экспертной позиции. Сторонники и сомневающиеся при этом похожи в своём отождествлении любви к родине и поддержки действий государства. Все три группы объединяет критика социально-политической ситуации в стране, и – с какого-то времени – избегание разговоров о войне.

Мы сделали это исследование, чтобы показать, что в ситуации навязанной поляризации люди неизбежно разделены, но при этом продолжают быть людьми, независимо от их позиции. Во время интервью мы увидели темы, через которые к человеку можно приблизиться, говорить с ним. Это важно делать. Война закончится, а нам друг с другом жить.