Кампании против коррупции обычно связаны с изменением законодательства и обеспечением прозрачности процедур. Они не слишком эффективны, потому что главный вопрос – в акторах. Коррупции станет меньше, лишь когда сами госслужащие будут готовы с ней бороться. В антикоррупционных расследованиях обычно фигурируют взяточники-мужчины. Значит ли это, что женщины не так активно участвуют в коррупции, и если в бизнесе, на госслужбе и в политике станет больше женщин, коррупции станет меньше? И как вообще гендерная принадлежность влияет на склонность брать взятки?
Это текстовая версия дискуссии на канале «Трансперенси Интернешнл – Россия», мы публикуем её с любезного разрешения канала.
Андрей Яковлев, экономист, лауреат премии Егора Гайдара по экономике, приглашенный исследователь Свободного университета в Берлине
Коррупция традиционно характерна для стран с низким уровнем развития. Поэтому исследования, которые касались анализа коррупции, были в большей степени направлены на анализ необходимых реформ, механизмов самоорганизации и пр.
А относительно недавно исследования в разных странах показали: есть заметные различия между мужчинами и женщинами в восприятии коррупции и оценке её масштабов. Мы с коллегами по ВШЭ решили попробовать разобраться, с чем связаны эти различия и можно ли в принципе гендерные различия использовать для борьбы с коррупцией.
Мы провели два опроса, в 2017-м и повторный в 2020-м. Опросили около 200 000 тех, кто отвечает за закупки в организациях-госзаказчиках, получили более 1200 ответов. Спрашивали мы, конечно, не в лоб: респондентам нужно было указать, сколько из названных факторов их тревожат, причём в контрольных группах к общему списку прибавлялось по одному фактору, напрямую связанному с коррупцией.
А ещё мы знали, кто из ответивших мужчина, кто женщина.
Выяснилось, что женщины вдвое чаще воспринимают коррупцию как проблему – в том числе женщины-начальники (при том, что среди респондентов-начальников в целом коррупция реже воспринималась как проблема, что для российского контекста объяснимо).
Расширение возможностей для гендерного равенства может оказаться одним из факторов ограничения коррупции
Почему чиновницы чаще считают взятки проблемой и реже участвуют в махинациях? Возможно, причиной тому альтруизм и меньшая склонность к риску. Но есть и ещё одно объяснение, более прозаическое. Женщинам в принципе сложнее делать карьеру. Они могут быть не совестливее, не честнее мужчин – но тем из них, кто, несмотря на «стеклянный потолок», чего-то добился и вырос до позиции, когда может брать взятки, точно есть что терять. И потому они могут быть более аккуратны и менее склонны рисковать своими усилиями ради извлечения текущей ренты из контрактов, которые через них проходят.
Правда, исследование коллег из Индии говорит, что с течением времени многие женщины во власти тоже начинают вовлекаться в коррупционные сети. Но окно возможностей всё же есть.
В России начальников-женщин меньше, в том числе и в госаппарате, который распределяет деньги, но у них есть шанс ими стать. Можно и нужно говорить про необходимость прямых инструментов борьбы с коррупцией, но не менее важно думать, кто сможет реализовывать антикоррупционные меры, внедрять иную практику, иную культуру. Нам кажется, что расширение возможностей для гендерного равенства может оказаться одним из факторов ограничения коррупции.
Анна Тёмкина, социолог
Есть множество отраслей, где женщин больше и где женщинам карьеру делать проще, чем мужчинам. В этом смысле должно быть резко больше коррупционеров среди женщин в школьном и дошкольном образовании, в медицине. К примеру, заведующая педиатрическим отделением, возможно, столь же склонна к коррупции, как и рабочий на механическом заводе. Можно ли это проверить?
Андрей Яковлев
В нашем списке были и образовательные, и медицинские организации, но мы опрашивали не врачей и учителей, а специалистов по закупкам. В их сфере всё унифицировано. А вот отношения между родителями школьников и учителями, между пациентами и врачами – нет. Пока у меня нет чёткой идеи, как это корректно сопоставить.
Елена Панфилова, основатель и председатель совета «Трансперенси Интернешнл – Россия»
Многие участницы низовой, бытовой коррупции (Андрей рассказывал про административную) никуда не собираются расти. Санитарки, нянечки не хотят становиться руководителями, их привычный уровень социальных взаимоотношений, в том числе коррупционных связей, сохраняется годами. Я бы изучала эти договорённости в средах ниже радара: не врачи, а нянечки, не директора, а низовой персонал. Там женщины устанавливают ценник и ведут себя не вполне антикоррупционно.
Андрей Яковлев
Многие вещи подобного рода не воспринимаются людьми как коррупция. Это особо важно при межстрановых сравнениях. Подарок врачу или учителю (конфеты) в одной стране будет проявлением коррупции, в другой – нормальным элементом повседневного общения, отсутствию которого люди обидятся, частью культуры.
Елена Панфилова
Вопрос, коррупция ли это вообще, правомерен в странах, где плохо развита социальная помощь. Де-факто это скорее компенсация.
Мы с Георгием Сатаровым когда-то придумали формулу «до или после». Если заплачено до, за саму возможность доступа к услуге, – то да, коррупция. После – уже благодарность. Это различие видно по слаборазвитым странам (в пандемию было большое исследование по доступу к медицинским услугам).
На низовом уровне женщины чаще становятся жертвами коррупции
Женщины могут быть на обеих сторонах коррупционного процесса, и если с берущими можно понять методики, то с дающими, с жертвами всё сложнее. Они меньше и хуже отвечают на вопросы, ощущают себя более уязвимыми, особенно в более коррумпированных странах.
Мы знаем, что на низовом уровне женщины чаще становятся жертвами коррупции: в бедных и беднейших странах на их плечах хозяйство, семейный уклад, что выкидает нас в тему врачей, садов, доступа к воде (в Африке огромная коррупция в этой области). Им приходится так или иначе оплачивать доступ к базовым услугам. Мужчины занимаются иными вещами и в бытовую коррупцию вовлечены меньше.
Анна Ривина, основательница «Насилию.нет», руководительница проекта «Лабиринт», автор сериала «Fem is»
Эта дискриминация, конечно, обусловлена навязанными социальными ролями.
Когда в семье кто-то болеет, особенно дети или пожилые, – поиск лечения на плечах женщины. Вопросы поступления – тоже: бегает мама, ищет репетиторов. Женщины вынужденно вытолкнуты в образование и медицину, где коррупция на низовом уровне – привычный язык общения. Такую дискриминацию можно победить не только расширяя гендерные возможности, но и за счёт вовлечения мужчин, разделения с ними обязанностей.
В ситуации неравенства женщины очень язвимы. И когда у них нет денег, у них просят то, что мужчины друг у друга просят много реже (меж тем в прогрессивных странах изнасилованием считается любой акт, где нет активного согласия). В мировой практике такой вид коррупции называется sextortion. Мы ещё недавно считали такие случаи харрасмента проявлениями гендерной дискриминации, но это именно коррупция. Злоупотребление своим положением.
Сейчас всё, что связно с гендерной тематикой, с правами человека – это последствия февраля. И коррупции там будет очень много. Для меня самая больная тема – что десятки тысяч мужчин, видевших смерть, вернутся домой.
Елена Панфилова
По моим наблюдениям, женщин в антикоррупции много больше, чем мужчин. И в основных институтах, и в некоммерческом секторе, и в муниципальной антикоррупции. И в правлениях таких организаций женщин больше половины. Правда ли женщины больше хотят справедливости – или просто не смогли найти себя в чём-то другом? Это честный вопрос, на который у меня нет фактического ответа.
Но есть ещё одно наблюдение. Мы с коллегами по своим надобностям ковырялись в социальных исследованиях и обратили внимание: есть одна страта, где 93-97% выступают категорически против происходящего в стране. Это женщины старше 45 лет, с высшим образованием, руководители. Это малый, средний бизнес, госучреждения. Им просто не нравится, что происходит. Думаю, это связано с темой нашей беседы.