Героиня подкаста «Агенты перемен» Анна Барне – искусствовед, оставившая профессию ради работы пожарного. Бывшая сотрудница Авиалесоохраны, добровольный пожарный «Гринписа» с десятилетнем стажем рассказала Полине Колесниченко о тех, кто поджигает, тех, кто тушит и какая гуманитарная помощь не нужна ни в коем случае. «Рефорум» публикует фрагменты беседы.
О том, как стать пожарным в 46 лет
Когда я неудачно пошутила в соцсетях про пожары в 2010 году, подруга сказала, что все приличные люди сейчас помогают пожарным и шутить на эту тему, мягко говоря, неприлично. Я всю ночь проворочалась и решила, что соберу сумку вещей для погорельцев, отвезу их в сгоревшую деревню и этим успокою свою совесть. Опубликовала пост [с призывом помочь], потом мне позвонила та самая подруга и сказала, что подержанные вещи собирать не надо, надо собирать для пожарных добровольцев рукава, стволы, ранцевые лесные огнетушители… Я быстренько переправила пост, написала, что ещё нужна крупа, жидкое мыло, туалетная бумага. Мне позвонила известная блогер Юля Рублёва, про которую я тогда ничего не знала, и сказала: «Анна, я к вам еду, везу вам 50 клетчатых сумок». Пока она ехала, ко мне начали приходить люди.
Мне позвонила известная блогер Юля Рублёва, про которую я тогда ничего не знала, и сказала: «Анна, я к вам еду, везу вам 50 клетчатых сумок». Пока она ехала, ко мне начали приходить люди
И пока горели пожары, постоянно шёл поток людей. Мой маленький сын показывал приходящим, где что лежит. Из лагерей периодически звонили, говорили, что нужно, я стала сама это всё это распределять и выучила постепенно терминологию. В какой-то момент мне написали из лагеря: «На нас идёт стена огня, мы в лесу, что нам делать?» А я не знала, что им делать! Слава богу, всё обошлось. Как только всё это закончилось, я сразу же пошла учиться на курсы пожарных-добровольцев в «Гринпис Россия». Мы ходили на лекции, учились обращаться с пожарным оборудованием. Потом стали выезжать на пожары, и в какой-то момент я поняла, что вся моя основная деятельность уже там. А остальное ей вредит, мешает. Сейчас жалею только об одном – что я не пришла в эту деятельность, когда мне было 20, когда у меня было больше физических сил и я могла дольше в этой профессии пробыть.
О письме Шойгу
У меня было чувство ярости и отчаяния, что этим всем должны заниматься люди, которые ничего не знают о пожарах, не умеют, что государство не смогло позаботиться об этих людях, чтобы им не пришлось стоять под огнём, рисковать своей жизнью. И я села к компьютеру и написала очень злобное письмо [тогда министру по чрезвычайным ситуациям Сергею] Шойгу в «Живом журнале» – у меня был нечитаемый маленький журнал для своих. Утром меня разбудила подруга: «Ань, ты в курсе, что теперь ты известный блогер?» Когда я вышла из дома, вдруг оказалось, что меня внизу ждут журналисты. Я подумала, что раз так, то надо начать собирать деньги. Мы много собрали. Лесничества тогда стояли абсолютно голые, не было ни бензопил, ни мотопомп, ни спецодежды у тех, кто должен был тушить пожары. И мы несколько лесничеств полностью всем этим снабдили, а они были страшно нам благодарны. Мы закупили им семена сосны, они потом вырастили лес из этих семян.
О тех, кто прыгает в огонь
Проблемы с лесом, с которыми мы имеем дело сейчас, начались во времена СССР. Вместо того, чтобы думать, как можно лес одновременно использовать и сохранять, лес начали хищнически вырубать, абсолютно не думая о том, что будет потом. Безжалостно вырубается лес, мелеют реки (потому что лес и река – это очень связанная система), начинаются засухи, из-за засух начинаются пожары. И если не изменить систему лесопользования, то мы так и будем иметь дело с катастрофическими пожарами.
Ещё очень серьёзная проблема – это развал Авиалесоохраны. В СССР была очень серьёзная служба, которая тушили лесные пожары. В 30-х годах Георгий Александрович Макеев первый в мире придумал, что пожары в лесах надо тушить с парашютом. Поскольку до пожара добираться очень долго, а в те времена было совсем долго, без вертолётов-то, он придумал, что надо пожарных сажать в самолёты и сбрасывать на парашютах к пожару вместе с оборудованием. Он создал такую службу, она разрослась, стала очень мощной, её скопировали все пожарные службы мира. Американские smoke jumper’ы, на которых молится вся страна – это копия тех самых русских парашютистов.
Американские smoke jumper’ы, на которых молится вся страна – это копия тех самых русских парашютистов
Во времена СССР страна была поделена на участки, в каждом из этих участков летал самолёт с парашютистами на борту по определённому графику. И если обнаруживался пожар, то тут же спрыгивали парашютисты, тут же его тушили. Когда рухнул СССР, службу поделили на части: сейчас есть федеральная и региональная. Далеко не все регионы могут себе позволить содержать Авиалесоохрану, во многих местах она очень сильно урезана или её нет вообще.
Федеральная – великолепная служба, там профессионалы, я с ними работала. На них можно просто молиться, это герои из сказки! Но они, к сожалению, часто приезжают с запозданием. Потому что региональные службы до последнего стараются не вызывать, думая, что справятся сами. Если на место прилетают федералы, то региону потом приходится выделять деньги на то, чтобы компенсировать это. Ну и чиновники могут просто получить по голове за то, что у них там такой сильный пожар, что пришлось вызывать федералов.
Я туда пришла в 46 лет. Как доброволец я работать могла, но в Авиалесоохране нет, потому что валить деревья вместе со всеми, прокладывать минерализованные полосы – это когда в тайге среди камней и корней прокладывают небольшую канавку и потом от неё начинают тушение – это очень тяжёлая работа. Я на неё уже была неспособна, максимум была на подсобных работах: деревяшки откатывать, сучья отбрасывать…. Но я утешалась тем, что я довольно хорошо знала теорию: рассказывала об их деятельности, фотографировала, ходила на пожары, и даже это было нелегко физически – за день намотать 25-30 километров по тайге, по звериным тропкам. На пожарах с добровольцами я работала в том числе и как пожарный и тушила.
Авиалесоохрана – это не МЧС, это подразделение Рослесхоза. Лесной пожарный и пожарный, который тушит дома – это два разных специалиста. Как гинеколог и окулист: оба врачи, но выполняют абсолютно разную работу. Лесой пожарный – профессия кастовая, потому что часто наследственная. О ней вообще мало кто знает, потому что парашютист-пожарный работает вдали от человеческого жилья. Как правило, те, кто там работает, приводят туда своих детей, и они там с удовольствием работают, говоря: «У меня ещё дедушка прыгал».
Есть шутка, что парашютист-пожарный пять минут орёл, а потом месяц ишак, потому что ты прыгнул с парашютом, потом месяц живёшь на этом пожаре
Есть шутка, что парашютист-пожарный пять минут орёл, а потом месяц ишак, потому что ты прыгнул с парашютом, потом месяц живёшь на этом пожаре.
Остаются люди, которые любят природу, лес и ценят красоту, потому что там есть чем любоваться. Это очень интересная работа: ты летаешь по всей России, видишь самые разные леса, безумно красивые пейзажи, природу, в которой совсем нет человека. Правда, ты во всей этой красоте вкалываешь как ненормальный, но это вполне достойная плата. Как ни странно, эти внешне, может быть, даже грубые люди очень ценят красоту, постоянно фотографируют закаты, восходы, друг с другом делятся, до чего красиво.
О поджигателях и работе с детьми
В 95% случаев причиной пожара является человек. [При этом] поджигатель на пожарах – это экзотика. Они бывают, я даже раз в жизни видела, как поймали поджигателя. Это был какой-то сумасшедший ролевик, у которого потом нашли арбалет чуть ли не со стрелами, которые он зажигал. А так обычно люди поджигают свой лес сами.
В Сибири я встречала такое поверье: «Костер – это лешему погреться». То есть костер нельзя тушить, чтобы леший потом погрелся.
Я видела пожары размером с небольшой европейский город. Это очень страшно. Ты над ним летишь-летишь-летишь, а он всё не кончается. Один из таких пожаров, я его видела в Якутии, устроили охотники на уток. Просто люди посидели у костерка, и получился пожар, который потом тушили всё лето.
Видела целые сгоревшие деревни, это очень страшное зрелище: темная земля, горящие трубы, горящая пшеница – пшеница горит много-много дней. Обожженные коровы, которые пытаются в этой горящей пшенице найти еду. К сожалению, [в головах людей] нет связки между тем, что я пошел поджег сухую травку, или сжигал мусор у себя на участке, или поджег помойку, и тем, что потом сгорел лес.
Единственный выход, который мне представляется – больше работать со школьниками, им гораздо проще многие вещи объяснить, в том числе в игровой форме. Одно из важнейших направлений в пожарном добровольчестве – это работа с детьми. Если у человека с детства в голове прописано, что вот это делать нельзя, он этого делать уже не будет. Детям преподают очень опасные вещи: есть учебник [по ОБЖ], очень популярный, в котором написано, что если ребёнок в лесу увидел пожар, нужно спасаться против ветра. Спрашиваешь у детей, куда нужно на пожаре убегать – все хором отвечают «Против ветра!» Если учесть, что пожар идёт по ветру, а ты идешь против ветра, то ты попадешь прямиком в огонь (в большинстве случаев от пожара лучше уходить вбок). Мы придумываем игры, где часть детей – пожар, [а остальным говорим]: вот у нас пожар движется по ветру, идите сейчас против ветра. Они пугаются, не хотят сгореть, запоминают, в какую сторону надо на пожаре бежать.
О нужной и ненужной помощи
Едва ли не самое страшная вещь, которую приходится наблюдать на ЧС, это поток так называемой гуманитарной помощи. Понятие трактуется абсолютно неправильно. Когда человек лишается своей недвижимости, это воспринимается как потеря социального статуса, это очень больно: я только что был хозяином дома с колоннадой, у меня был семейный альбом, красивая посуда на кухне, большой телевизор, на который я долго копил, а сейчас у меня нет ничего. И [когда человек в таком положении] вынужден копаться в большой куче поддержанных вещей, часто грязных, часто немодных, не приспособленных к тому, чтобы взять их и надеть, это очень большое унижение. В зоны стихийных бедствий можно отправлять только новую одежду или [в крайнем случае] она должна быть постирана, висеть на плечиках и выглядеть как в хорошем секонд-хенде. Надел и пошёл, ничего чинить не надо, потому что у них нет ни сил, ни времени, ни запасных молний. Ещё там очень нужны тазы, потому что надо мыться. Часто бывает проблема с водой, даже в наводнение: вся вода заражена фекалиями. Очень нужно нижнее белье, только новое. Нужны тонометры, нужны инсулиновые шприцы. Одеяла, раскладушки.
Я видела на каждой ЧС, как копятся многотонные кучи поддержанных вещей, которые потом сжигают
Такие неочевидные вещи не приходят людям в голову: я видела на каждой ЧС, как копятся многотонные кучи поддержанных вещей, которые потом сжигают. Сделать с этим почти ничего нельзя. В Тулуне мы смогли справиться – там очень быстро удалось вбросить списки нужного, силами нескольких благотворительных фондов быстро сняли помещение, закупили стиральные, сушильные машины. На месте там было замечательное НКО. Они несколько месяцев все это стирали, гладили и раздавали не только в пострадавших населённых пунктах, но и в других. На моей памяти это, кажется, был единственный случай, когда гуманитарную помощь не сожгли. Но это очень дорогой проект, достаточно сложный, ресурсный.
О задачах добровольцев
У нас прекрасная профессиональная служба, которая работает на пожарах и наводнениях. В Тулуне я была потрясена тем, что Росгвардия может прекрасно восстанавливать, видела там кинологов Росгвардии, которые строили вольеры для собачек, что остались без хозяев в результате наводнения. Единственное, не всегда бывает, что они оперативно прибывают на место: пока стало понятно, что произошло, пока все эти службы собрались, пока прибыли… День или несколько дней местным жителям очень тяжело, и очень хорошо, когда эту лакуну заполняют добровольцы, которые оказываются на месте в самый нужный момент.
Добровольцы работают не вместо всех этих прекрасных служб, они помогают профессионалам, и это здорово: профессионалы не могут успеть на всю страну
Добровольцы работают не вместо всех этих прекрасных служб, они помогают профессионалам, и это здорово: профессионалы не могут успеть на всю страну. Это общемировая практика, в Германии значительная часть всех пожарных – добровольные пожарные службы. И в России пожарная служба началась именно с добровольческой. [Добровольцы] еще и вдохновляют профессионалов: обеим сторонам очень хочется не ударить в грязь лицом, всем хочется показать, как они хорошо работают. У добровольцев бывает оборудование, которое профессионалы никогда еще не видели, опыт тоже свой. У профессионалов грех не поучиться, там всегда есть что почерпнуть. Байки послушать – пожарные друг друга обучают с помощью баек, это такой устный учебник.
На уровне среднего профессионала добровольцы вполне обучены. Кто плохо подготовлен физически, тоже найдем занятие: народ и на телефонах сидит, и со школьниками работает, даже пожилые люди могут себя найти – у нас полно обучающих мероприятий, и писать нужно, и фотографировать, и блоги вести. Многие отучились на руководителя тушения лесного пожара, у них есть соответствующие корочки. У меня она тоже есть.
О поддержке погорельцев
Проект «Феникс» фонда «Лавка Радостей» создан, чтобы помогать пострадавшим от пожаров. В России не очень отработана система помощи погорельцам. С одной стороны, у нас едва ли не единственная страна в мире, где погибшее незастрахованное жилье очень часто компенсируется государством. Если это было государственное жилье, и оно сгорело, то человеку обязаны выдать новое. Но если дом был частный и он не был застрахован – а у нас в большинстве случаев дом не застрахован, потому что страховка дорогая, – человек остаётся на улице. И у многих не возможности построить новый дом. «Феникс» нужен, чтобы человеку помочь встать на ноги. Кроме того, я в рамках «Феникса» занималась организацией помощи жертвам стихийных бедствий. Я сейчас подытоживаю свой 10-летний опыт в книжке, которая называется «Работа добровольцев во время стихийных бедствий».