Хотя законопроект о домашнем насилии далек от идеала, как и от воплощения в жизнь, НКО уже проводят обучающую работу с МВД и Департаментом соцзащиты. О преодолении равнодушия чиновников и о том, что обязательно должно быть в законе, рассказала директор центра «Насилию.нет» Анна Ривина.
— Прошлый год был важной вехой в дискуссии о необходимости закона о домашнем насилии.
— Безусловно. Тема домашнего насилия наконец начала обсуждаться на первых полосах – из-за скандальной декриминализации побоев, громких дел, подобных делу сестёр Хачатурян, изменения глобальной повестки. Общество начало задавать государству неприятные вопросы. Все это прибавило смелости многим пострадавшим, а главное – донесло до большинства наших сограждан всю тяжесть ситуации с домашним насилием в стране. Мои слова подтверждает опрос «Левады», согласно которому почти 80% населения поддерживают принятие этого закона.
Тем не менее та версия, которую в конце ноября представил Совет Федерации, не устроила ни нас, ни даже наших оппонентов. Нынешний вариант законопроекта вызывает только разочарование и ужас – напомню, к примеру, что он предлагает профильным НКО, видимо, подобных нашему «Насилию.нет», примирять пострадавших от насилия с агрессорами, чтобы сохранить семью. Да и само то, что данный законопроект собирается регулировать всё, что не подпадает под действие уголовного и административного кодекса, фактически означает, что он вообще ничего не собирается регулировать. Ясное дело, что и работать он не будет. Нужны реальные и действенные механизмы, а не имитация, созданная по принципу «Приняли мы ваш закон, отстаньте».
— Есть ли у вас понимание, как должен выглядеть и, главное, функционировать закон?
— Конечно, есть же четкие международные стандарты. Наше законодательство, как правило, отсылочное – то или иное направление «покрывает» документ, содержащий не полные ответы на все вопросы, не решение всех возможных ситуаций, а отсылки к другим документам, где все это есть. Так, видимо, будет и с законом о домашнем насилии. Там будет расписано, как понимать домашнее насилие, какие существуют виды насилия и каковы механизмы борьбы с ним. Например, в тексте законопроекта будет обозначено, что такое охранный ордер и в каких случаях он используется, а сама процедура его получения и применения будут содержаться в должностных инструкциях МВД, в процессуальных нормативно-правовых актах.
— Каким должен быть алгоритм действий по внедрению закона в жизнь?
— Он должен быть четко прописан в законопроекте: нужна подготовка профессиональных кадров, обучение профильных спецслужб, должны быть разработаны механизмы взаимодействия между полицией и медицинскими сотрудниками.
Опыт такого обучения у нас уже есть: консорциум женских неправительственных объединений много лет подряд проводил тренинги в рамках повышения квалификации МВД. Обучали участковых, проводили с ними просветительскую работу.
В прошлом году я по приглашению Совета Европы писала вместе с Мари Давтян адаптивный курс по Стамбульской конвенции (Конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием – прим. «РеФорум») к российскому правоприменению – самый передовой документ на сегодняшний день. А потом ездила в Иркутск, Хабаровск, Нижний Новгород, Казань, где обучала судей, прокуроров, адвокатов, судебных приставов тому, что такое домашнее насилие и почему это нарушение прав человека.
Сейчас карантин поставил на вынужденную паузу наш проект по предотвращению домашнего насилия в Москве, тем не менее до конца нынешнего года мы планируем активно работать с московским МВД, московскими профильными департаментами – разбираться, как информировать и обучать специалистов.
Радует, что МВД готово нас слышать, готово приглашать и учиться – несмотря на то, что в этой структуре лишь у единиц есть понимание, что такое домашнее насилие, в основном же полиция оперирует выражениями вроде «дело семейное», «баба сама виновата», «чего пришла, иди домой».
Очень плохо, что сегодня дела о домашнем насилии, повторные побои и причинение легкого вреда здоровью – это дела частного обвинения, когда пострадавшие должны самостоятельно инициировать разбирательство, собирать доказательства, да еще и на любой стадии могут забрать заявление и примириться. Этого не должно быть.
Один из ключевых моментов в нашем законопроекте – то, что как только женщина подает заявление, государство встает на ее защиту и она уже не может от страха и под психологическим давлением обидчика забрать заявление: дальнейшее от нее не зависит. Как показывает международный опыт, когда мужчина это понимает, осознает, что никакие уговоры и просьбы его не спасут, он намного реже распускает руки.
Забыла упомянуть, что мы активно взаимодействуем с Департаментом социальной защиты Москвы. Они поражают своей адекватностью, и у нас большие планы совместной работы. Например, в Москве есть круглосуточный телефон психологической помощи 051, уровень подготовки к жалобам на насилие, к работе с такими случаями у них пока совсем не соответствует необходимым стандартам. Мы готовы на базе нашего центра обучить всех их сотрудников и вскоре будем обсуждать, как это устроить.
— Департамент нашел вас или вы пришли к ним с идеей?
— Мы подались на грант города Москвы, смогли его получить и планируем провести на эти деньги большую конференцию, где соберем представителей исполнительной власти и полицейских, чтобы всерьез поговорить о проблеме домашнего насилия в Москве и что мы вместе можем с этим сделать. Для нас этот грант стал неким ключом от дверей, к которым мы сами не стали бы подходить.
Сотрудники Департамента соцзащиты оказались в числе тех, кто активно заинтересовался тем, что мы делаем. Государство, власть состоит из людей. И люди эти, как и прочие граждане, в большинстве своем равнодушны и не слишком интересуются проблемами других. Но в любой группе есть и те, кто на проблему отзовется. С департаментом у нас получилось именно так: среди его сотрудников есть люди, говорить с которыми хочется и получается. Такие люди и меняют реальность.
— Департамент может помочь с другими проблемами, которым власть уделяет недостаточно внимания? Или нужны низовые инициативы?
— Я вообще убеждена, что всё должно функционировать иначе. Должно быть так: есть неравнодушные люди, которые обладают экспертизой, есть государство, которое покупает их экспертизу или привлекает их к работе над проблемой.
Именно государство должно открывать кризисные центры или платить деньги тем частным кризисным центрам, которые готовы брать на себя его функции по защите граждан. Именно государство должно заказывать исследования и оплачивать труд исследователей, и так далее. Мы платим налоги для того, чтобы государство поднимало социальные вопросы, решало их и защищало жизнь и здоровье граждан.
Очень многое на этом пути уже сделано: пять лет назад, когда я начала заниматься этой проблемой, про домашнее насилие массово не говорили вообще. Но я вижу, что ситуация меняется: легко не замечать проблемы, не вызывающие общественного отклика, но сейчас, когда комментарии про закон против насилия нужны журналистам не только «Дождя» или RTVI, но и России-1 и НТВ, не замечать не получается. Аудитория готова слышать о том, что проблема домашнего насилия существует, и мне совершенно очевидно, что в какой-то момент на трибуну выйдет уже президент Путин и скажет, что домашнее насилие – это плохо. И нет сомнений, что сразу все те, кто сейчас нас игнорирует или вообще выступает оппонентами, начнут кричать, как ужасно домашнее насилие и что они всегда были против него.
Мы уже видим, как некоторые депутаты, голосовавшие за декриминализацию побоев, говорят, что это была ошибка, но надо понимать, что большинство депутатов – мужчины средних лет, советской закалки, которым женская повестка вообще неинтересна, а порой вызывает только смех и пренебрежение. Конечно, тут еще немалую роль играет РПЦ, мощная, богатая и обладающая большой властью организация, пропагандирующая патриархальный уклад, смирение и молчание.
Люди в нашей стране настолько привыкли плохо жить, жертвовать собой и терпеть, что назвать себя жертвой у них (у нас!) язык не поворачивается, жаловаться, а точнее обращаться за помощью и защищать свои права, нет привычки. В России уже много веков тот, кто высунулся, выдвинул инициативу, получает по голове. Люди привыкли к этому, и нынешняя власть, сама продукт такого положения вещей, не породила это – только зацементировала.
— Самые уязвимые группы в плане домашнего насилия – женщины, дети и пожилые люди. Как защитить стариков?
— Я мечтаю о проектах, направленных на пожилых. К нам приходят пожилые женщины, которых бьют их дети, причем обычно не с желанием наказать этих детей, а с просьбой прекратить насилие и помочь с ними разъехаться. Люди в пожилом возрасте чувствуют себя чудовищно бесправными, они всего боятся и вдобавок очень редко в ладах с интернетом. Отсюда проблема – как доносить до них информацию о нас. Хотелось бы делать это системно, ведь разовые случаи показывают, что знание – сила: как-то раз к нам обратилась пожилая женщина, прочитавшая статью о центре в газете «Метро», которую бесплатно раздают каждый день. Но это, конечно, капля в море.
Тема насилия над детьми еще сложнее, потому что органы опеки – это отдельный ад и ужас, но и с этим есть планы разбираться.
— А что государство может сделать для российских мужчин, подвергающихся насилию?
— То же, что и для женщин. Защищать их нарушенные права, делать все возможное, чтобы работали с причиной, а не со следствием. То, что от домашнего насилия страдают и мужчины тоже – факт, пусть они и в меньшинстве (данные ВОЗ и соцопросов свидетельствуют, что 75% жертв – женщины). Но чтобы о них заговорили, чтобы калечащая самих мужчин токсичная маскулинность вышла на повестку дня, должны заговорить сами эти мужчины, найти своих представителей во власти, тех, кто верит в семью без насилия. Ясное дело, что мужчинам, привыкшим, что «нормальные мужики» не ноют, еще сложнее говорить о том, что они оказались жертвой, но и им просто хочется, чтобы подобные проблемы решали за них – как часто бывает, что с армией вопросы решают не молодые мужчины, а солдатские матери. Прецеденты в мире есть – в Швеции работает кризисный центр для мужчин, подвергшихся насилию, в Германии во время карантина открыли горячую линию для пострадавших от домашнего насилия мужчин. К нам тоже обращаются мужчины, которых мы готовы не менее активно поддерживать.
Так что представление, что мы помогаем только женщинам, ложно. Мы помогаем всем, кто к нам приходит. Напомню, что мы, помимо прочего, первыми в Москве открыли программу по работе с авторами домашнего насилия, так как и им тоже нужна профессиональная помощь.
— Громкие кампании в поддержку жертв насилия способны зацепить многих – кампания в защиту сестёр Хачатурян тому пример. Как вы относитесь к активизму?
— Это точно не моя история, не моя механика. Хотя ту кампанию, о которой вы упомянули, придумывала и я в том числе: с художницей Дашей Серенко мы обозначили, где и как это сделать, я приехала к месту за пару часов до начала, чтобы все было под условным контролем, а потом начали приходить люди, образовывать пикетную очередь, что замечательно.
Кому-то важен его личный вклад, кому-то – масштаб. Я из второй категории. Люблю создавать работающие системы. И мне, надеюсь, удалось создать такую систему, которая работает и помогает десяткам тысяч людей. Проблему домашнего насилия уже возможно обсуждать, есть информация, есть профессиональная помощь, есть место, куда всегда можно прийти и услышать, что не ты виновата.
Когда я начинала проект в 2015 году, мне хотелось, чтобы он вырос до масштабов всей страны. Чтобы в каждом городе был наш центр или партнерская организация, которую мы поддерживаем. А потом поняла, что так у меня ничего не получится, надо взять одну грядку и на ней пахать. Я не могу разорваться и за всем уследить.
Нужно жить в конкретном городе, знать его специфику, его обитателей. А еще я очень хочу, чтобы все регионы жили своей жизнью и не думали, что только в Москве все всё знают, приедут и всё сделают, научат. Есть регионы, где наши коллеги справляются лучше, чем в столице, так что нам очень нужна взаимная поддержка и дружба, но также и децентрализация, и отсутствие филиалов, вертикали.
Так что «Насилию.нет» – с недавних пор исключительно московский проект, помогающий всем, кто к нам обратится в Москве или онлайн. Что касается других городов, то мы готовы обучать, помогать с информационными кампаниями, поддерживать, но нам бы для начала разобраться с городом, где живет 15 миллионов человек и насилия ничуть не меньше, чем где-то в условной глубинке.
Честно признаюсь: если бы мне сейчас дали возможность и сказали – вперёд, поезди по стране с лекциями про домашнее насилие и работу НКО – я была бы счастлива. Для меня это наркотик: я слишком верю в просвещение и распространение информации, я обожаю объяснять и видеть, как люди учатся, начинают менять что-то в себе и вокруг себя. Но рассказывать такое я готова только тем, кто готов услышать.