Мы уже рассказывали, как муниципальные депутаты, уехавшие из России из-за войны и репрессий, обучаются вовлекать граждан в самоуправление на опыте Германии. Сегодня поговорим о том, как они продолжают работать с избирателями и коллегами внутри России. Каково быть политиком одной страны, находясь в другой? Почему разногласия неизбежны, и понимают ли именитые оппозиционеры важность местного уровня управления? Отвечает координаторка направления политического развития Reforum Space Berlin и сопредседатель ассоциации «Депутаты мирной России» Ольга Галкина.
— Ольга, в Германии ассоциации есть, кажется, у всех — волейболистов, пчеловодов, садоводов и так далее. Ощущение, что пока ты не создал тут структуру, тебя не видят. Ваша ассоциация депутатов в вынужденной эмиграции «Депутаты мирной России» создана в этой немецкой логике?
— Да, основа основ немецкой культуры — если люди собрались, чтобы вместе что-то делать, они формируют официальное объединение. Так что если российских депутатов пришлось убеждать, что ассоциация нужна, то немецкие политики нашу инициативу одобряют: они не понимают, с кем разговаривать, если нет объединения, нет субъектности. Когда субъектность есть, проще продвигать свои задачи.
— Откуда участники ассоциации?
— Это только те депутаты, кто вынужден был уехать из России — вопрос безопасности. Большая часть в Германии, есть в Штатах, в Финляндии, во Франции, на Балканах и пр.
— Чем вы занимаетесь?
— За рубежом два вектора — политический и адвокационный.
Общаемся с политиками разных уровней в странах пребывания, помогаем разобраться, что происходит внутри России. Пазл у многих ещё не сложился — слишком удобно и хорошо было работать с Россией до 24 февраля 2022-го. Они надеются, что всё не так страшно и как-нибудь можно вернуться в 23 февраля (мы шутим, что «партия 23 февраля» есть и в России, и за рубежом). Приходится объяснять, что точка невозврата пройдена, рассказывать, как работает политическая, избирательная система и пр. внутри России. Для кого-то это откровение.
Адвокация — защита и поддержка россиян за рубежом в странах присутствия нашей ассоциации. Санкционная политика, например, больно бьёт рикошетом по россиянам, которые вынужденно покинули страну. Тут есть чем заниматься.
Но главная работа идёт внутри России.
В ассоциации около 100 участников в вынужденной эмиграции. Мы все продолжаем сотрудничать с коллегами в России. Среди членов ассоциации много действующих депутатов, которые принимают участие в заседаниях своих муниципальных советов, коммуницируют с избирателями через разные каналы. На примере «Европейского Петербурга», куда входят и оставшиеся, и уехавшие муниципальные депутаты, организаций наподобие «Свободной Бурятии» мы видим, как эту работу развернуть и что потребность в ней очень большая.
— Ваши мандаты ещё действуют?
— В Москве мандаты уже кончились, в Петербурге закончатся осенью, многих принудительно лишили мандатов. Но ничто не мешает продолжать работать внутри своего региона. У уехавших ресурса для такой работы, возможно, даже больше, чем у оставшихся. Нам не нужно быть настолько осторожными, вести себя в рамках репрессивного законодательства.
У нас есть YouTube- и телеграм-каналы, мы разбавляем z-повестку. Занимаемся поддержкой политзаключённых внутри регионов, взаимодействие с адвокатами, семьями. В Петербурге сделали «коричневую книгу» — фиксируем, кто из политиков, чиновников, деятелей образования, культуры, медицины «топит» за войну. В «белой тетради» пишем, кто продолжает бороться в публичном пространстве.
В сентябре выборы в регионах, будем принимать участие в избирательных кампаниях, оставшиеся в качестве кандидатов, уехавшие — в качестве помогающей структуры.
Действующей «Власти важно поставить границу между уехавшими и оставшимися, а мы её успешно стираем». Важно, чтобы когда появится возможность что-то менять внутри страны, возможность вернуться в свои регионы, в каждом регионе была слаженная, сработавшаяся команда — не имеет значения, в России сейчас эти люди или нет.
— У ассоциации есть задача собрать всех выехавших депутатов?
— Было бы хорошо, но эта история, конечно, абсолютно добровольная. Для нас всех это первый опыт. Мы работали под прессингом, но дома, уехали в никуда, пробуем выстроить антивоенную и антипутинскую работу. Есть нехватка понимания, как наша деятельность должна выглядеть, зато нет разногласий по её основным направлениям.
У Максима Каца, например, было своё видение, как развивать ассоциацию: нам хотелось, чтобы регионы на равных правах участвовали в принятии решений, была идея квотирования, а он возражал, что принятие решений происходит в Москве. В итоге получилось соблюсти баланс при выборе сопредседателей: Елена Русакова из Москвы, я из Петербурга, Андрей Фатеев из Томска. Хотели соблюсти такой же баланс при выборе совета организации (там 15 человек), но тут сложнее, в основном всё же Москва-Петербург.
Вступить можно по рекомендации членов совета. Внутри много участников Земского съезда, мы сотрудничаем со всеми здоровыми оппозиционными политическими силами в России и за рубежом.
— Сложно быть политиком одной страны, находясь в другой?
— Очень. Но мы все уехали не за хорошей жизнью, а для самосохранения, каждый прошёл свой сложный путь. Я дважды была муниципальным и один раз региональным депутатом. Когда я рассказала своему психологу в Берлине, как мы последние годы работали в России (слежки, провокации, давление, административные и уголовные дела, попытки убежать на акциях от ОМОНа) — он был в шоке, сказал, что мы всё это время живём в состоянии хронического стресса, а это пагубно для организма. Люди, которые когда-то получили мандат от муниципального депутата и выше — это люди с определённым характером, силой, навыками и уровнем бесстрашия. Возможно, отсюда трудности с коммуникацией, с которыми мы столкнулись при создании ассоциации «Депутаты мирной России» (и которые я в принципе наблюдаю среди оппозиции). Каждый чувствует себя борцом-одиночкой, степень недоверия высокая, все привыкли быть настороже, очень сложно поверить, что мы не конкурируем, что мы вместе за общее дело.
На нас ответственность за то, что происходит в России и будет происходить в перспективе, мы её понимаем и принимаем. Когда начнётся демократизация России, муниципальная реформа и муниципальные органы власти будут играть не менее важную роль, чем реформирование всех других институтов. В 90-е этому уровню уделили слишком мало внимания, эту ошибку нельзя повторить.
Местный уровень власти — тот, с которым мы чаще всего соприкасаемся. Это не какая-то далёкая и абстрактная власть. Тут решаются вопросы, непосредственно касающиеся нас, наших детей, наших стариков. Сейчас у этого уровня забрали деньги, полномочия и сказали — занимайтесь только вот этим и этим, а мы вас будем всё время одёргивать. Депутаты ничего не могут и вынуждены подчиняться тем, у кого эти бюджеты остались.
А ведь этот уровень должен быть самым большим, в него нужно вовлекать максимум людей, отдать туда максимум полномочий и возможностей их реализовывать. Так люди на местах смогут принимать решения в своих интересах. В Германии после краха нацистской системы первыми восстановились местные органы власти: что бы ни происходило, людям нужно ездить по дорогам, лечиться, водить детей в сады и школы. Поддерживать этот уровень в рабочем состоянии — огромная ответственность, но не боги горшки обжигают. Чтобы всё получилось, большинство должно понимать, зачем он нужен.
— А, условно говоря, лидеры оппозиции понимают важность местного уровня?
— Начинают постепенно. Все видели, что централизованная система формировалась много раз — и много раз разбивалась о коррупцию и слепую готовность подчиняться. Возможно, со стороны местный уровень не такой увлекательный, как написание новых законов. Наша задача — чтоб людей, которые готовы делать что-то простое и понятное на местах, становилось больше.