Пропаганда 20 лет отравляла российское общество; она воспринимается некритично – и потому сегодня особенно опасна для 50% населения страны, которое не занимает ни провоенную, ни антивоенную позицию, мобилизуясь в ту или иную сторону вслед за контекстом. За эти миллионы людей имеет смысл бороться. Эта борьба эффективна, не когда мы опровергаем нарративы пропаганды, а когда, вооружившись знаниями о её методах, работаем на опережение. 12 октября Антон Михальчук, координатор Free Russia Foundation на Южном Кавказе и стратегического центра FRF, прочёл в Reforum Space Tbilisi лекцию «Экосистема пропаганды Кремля 2023». Мы публикуем тезисы его выступления.
«Фюрер не хочет войны. Он решается на это с тяжёлым сердцем. Но решение о войне и мире зависит не от него. В некоторых жизненно важных для рейха вопросах Польша должна уступить и выполнить требования, без которых мы не можем обойтись. Если Польша откажется, ответственность за конфликт ляжет на неё, а не на Германию». Так Риббентроп оправдывал войну против Польши. Звучит знакомо? Так и есть. В монографии «Основные принципы военной пропаганды» бельгийский историк Анна Морелли сформулировала 10 принципов, которые прекрасно описывают военную пропаганду последнего столетия; в их числе «Мы не хотим войны, мы только защищаемся» и «Наш противник несёт полную ответственность за эту войну».
Пропаганда – это набор средств и методов коммуникации, чья задача – сформировать у потребителя определённое мнение, как правило, в пользу источника коммуникации. Она не всегда вредна (взять хоть пропаганду здорового образа жизни). Всё зависит от того, какой цели она добивается.
Изучить методологию пропаганды и раз и навсегда против неё вооружиться не получится: пропаганда всегда ситуативна. Но есть и стандартные стратегии. Основной стратегией российской пропаганды вплоть до начала войны было максимально запутать тех, кто её случайно или сознательно потребил.
Кремлёвская пропаганда быстра, непрерывна и многоканальна. Она не ограничивается телевидением. Получение одного и того же сообщения из многих источников убеждает сильнее: люди полагают, что такие сведения основаны на различных точках зрения. Вспомните историю с «Боингом», сбитым над Донбассом: из русскоязычных официальных каналов вы не поняли о ситуации ничего. Это была очень успешная пропагандистская кампания: СМИ запутали аудиторию, влили в неё максимум недостоверной, ложной, противоречивой информации. Источники противоречили друг другу и сами себе. Многоканальность широко использовали, когда шла речь о поправках в Конституцию.
Основной стратегией российской пропаганды вплоть до начала войны было максимально запутать тех, кто её случайно или сознательно потребил
Важный канал кремлёвской пропаганды – прокси-ресурсы, которые пишут на локальном языке и работают на локальную аудиторию. Их очень мого, они мимикрируют под местные СМИ, но запускают свои нарративы. Например, пишется колонка в прокси на немецком (реальный случай): мол, я немка, живу в Берлине, боюсь выходить на улицу, так как есть постоянная угроза изнасилования, а полиция ничего не предпринимает. Этот сюжет берёт Russia Today, ссылаясь на источник как на реальный. Такого очень много: fake news активно цитируются в российских изданиях – а что мы, это иностранцы сами пишут, мы только освещаем.
Пропаганда стремится влиять на то, что жители России узнают о происходящем в других странах, вливая деньги в индексирование. Если вы, находясь в России, интересуетесь, что происходит в Грузии или что посмотреть в Риге за выходные, – скорее всего, первыми в поиске вместо локальных сайтов всплывут ссылки на Sputnik Грузия (Латвия) и Russia Today.
С началом войны стратегия поменялась. Ставка, которая делалась на прокси, соцсети, сеть информаторов и инфлюэнсеров, на массовые пропагандистские кампании на востоке Украины, провалились. Война началась с невероятного потока лжи, имперские нарративы двинулись эшелонами. «Военная хунта», «братский народ» – раньше Путин себе таких слов не позволял.
Формат пропаганды, который сложился к осени-2023, таков.
В России ноль независимых СМИ, структура полностью монополизирована. Официальные медиа делают вид, что пишут по стандартам, на деле там всегда позитив: мы хорошие, всегда выигрываем, нацисты – звери. Число этих медиа сжимается, изучать их всё проще; они все пишут по указке, свободного выбора тем там нет. 50-55 миллионов россиян получают информацию из телеграм-каналов, соцсетей, от инфлюэнсеров. Анонимные каналы занимаются конспирологией и запутывают читателя, публичные – поддерживают чей-то движущийся нарратив. 10% пабликов во «ВКонтакте» принадлежат провластным СМИ и администрациям.
Телевизор перестал пытаться догнать интернет; они разделили аудиторию. Кремль стремится не расширить её, а глубже её вовлечь, мобилизовать. Риторика ужесточается. Очень много денег и ресурсов уходит, чтобы развивать существующие форматы. В первый год войны почти исчез развлекательный контент, остались сплошь политические ток-шоу. Вся сетка с той поры несёт нарратив, глобальный идёт неделю, ситуативный – день-два. Например, то, что Гордон встречался с гадалкой, сначала обсудили на ток-шоу, а на ночной эфир на ту же тему пригласили знахарку. Сейчас развлекательные форматы частично вернулись, но изменились. К примеру, ближе к выборам начали чаще показывать что-то позитивное с Путиным (как он катается на кораблике, например), а потом идёт жизнеутверждающий сюжет про то, как у старичков жизнь изменилось к лучшему, построили больницу, школу. Связка прямая: появился Путин – сюжет будет позитивный.
Чаще всего нарративы пускают по одному каналу – Собчак, или Симоньян, или Минобороны и пр. Дальше сюжет запускается в соцсетях, его тиражируют прокси-СМИ. Администрация президента финансирует 224 разных сайта – в том числе блогеров и политтехнологов, и все они послушно распространяют этот нарратив.
Ещё один новый тренд – федерализация информации: первоисточником становятся не СМИ, а губернаторы или мэры. Это начали практиковать во время пандемии (статистика спускалась через губернаторов), а сейчас особенно ярко видно на приграничных территориях. На любое ЧП, которое там произошло, первым реагирует губернатор или уполномоченное лицо; СМИ должны дождаться губернатора и только потом начать распространять новость. Это значит, что у нас есть 1,5-2 часа, чтоб дать правдивую версию, прежде чем свой вариант озвучат официальные лица. Чем сильнее канал, куда вы её закинете, тем выше шансы, что она зацитируется. Наше главное оружие – быстрая правда: если первым дать правдивую информацию, действия пропаганды разобьются об неё. Именно первое впечатление, как правило, остаётся в голове. Любое опровержение будет восприниматься не с такой готовностью. Когда БПЛА атаковали Москвы, все быстро написали, что прилетело 20 беспилотников, а через 5 часов Минобороны написала, что 11. Конечно, им никто уже не поверил.
Кремль соблюдает дистанцию и комментирует последним — только когда ситуация перестала меняться, нарратив стабилизировался и пора его закреплять в качестве официальной версии (в ситуации с Каховской ГЭС, например, в СМИ закрепился нарратив, что это диверсия ВСУ.)
Глобальная система дезинформации сильно сжалась, на Запад стало тяжелее работать, система троллей разваливается. Сейчас общая задача всех СМИ, которые работают на иностранную аудиторию, – закреплять нарративы, нормализующие политику Кремля. В русских СМИ по-прежнему охотно цитируют прокси-медиа стран-партнёров (например, китайские People’s Daily и Global Times), где поддерживается позиция России, не Украины.
Кремль последовательно подчиняет инфлюэнсеров. Такого не было до полномасштабного вторжения, а сейчас сохранить нейтральный статус, обладая собственной аудиторией, стало невозможно
Есть ещё приём «случайные союзники»: редакторы Russia Today ищут тех, кто сознательно или несознательно реплицирует российскую пропаганду, вырезают фрагменты их критических выступлений и везде ставят, не ставя, конечно, людей в известность. Американские левые комментаторы, например, часто критикуют американскую власть, а пропагандисты пользуются этим и делают из них российских лидеров мнений. Но если спросить у пулитцеровского лауреата Сеймура Херша, обильно цитируемого в кремлёвских медиа, не российский ли он пропагандист, он сильно удивится.
Тролли прошлой осенью вкидывали в соцсети Грузии посты вроде «Я сегодня изнасиловал 7-летнюю грузинскую девочку», а потом скриншот вместе с комментариями «Классно, пойдёмте вместе насиловать грузинских детей» распространяли по грузинской блогосфере. Начинались призывы к насилию, в бесконечные чаты добавляли всех подряд. Мы фиксировали прямую работу на разжигание ненависти и в Армении, и в Казахстане. В чате Верхнего Ларса вообще собрались все тролли мира. Сейчас российские тролли активировались в американских соцсетях – например, генерируют нарратив, что Израиль уже в первые часы конфликта привлёк больше внимания, чем Украина за всю историю (потом Маск на это отреагировал — и понеслось).
Кремль последовательно подчиняет инфлюэнсеров. Такого не было до полномасштабного вторжения, а сейчас сохранить нейтральный статус, обладая собственной аудиторией, стало невозможно. Идут мощные кампании по выдавливанию неугодных артистов, иногда многомесячные (Галкина и Пугачёву, например, осознанно и в разных нарративах очерняют уже больше полугода). Военкоры – новый вид инфлюэнсеров поствоенной России, который появился с запросом на альтернативную, независимую от власти информацию, якобы правдивую, – уже сидели за кремлёвским столом во время кампании «Дайте снаряды «вагнерам»», а после мятежа Пригожина независимых от Кремля военкоров в стране не осталось.
Кремль, столкнувшись с Пригожиным, решил больше не играть в патриотов и не делать ставку на человека – поняли, что процесс может выти из-под контроля. Политическая аудитория Пригожина, Гиркина, прочих патриотов – всего 2,7% населения, и кажется, наша команда наблюдает за ними пристальнее, чем их читатели. Запрос на свежую альтернативную информацию у людей остаётся, но удовлетворять его всё сложнее.
Любопытно, что публичный образ Путина исключает войну: хотя свою кампанию в феврале он и начал с посещения оккупированных территорий, потом они этот нарратив забросили. Путин накануне выборов – это серьёзный мужик в очках, отец народов, менеджер. Всю прошлую неделю пропагандисты тестировали нарратив про отмену выборов вообще: запустили его через Кадырова, потом его поддержала патриотическая аудитория, в телеграм-каналах сделали опросы (ядерная аудитория поддержала, политизированная московская высказалась критично). Они сами не знают, что будут делать ближе к выборам – хотя его команда уже зарегистрировала товарный знак, то есть бюрократическая машина готова к вливанию денег.
Никто сейчас не может до конца ответить на вопрос, как воздействовать на большие массы (а если бы мог, всё человечество было бы одним муравейником и жило бы по одним стандартам). Но мы научились работать с пропагандой точечно: подбираем аудиторию (пусть это будет и несколько тысяч человек) и инструменты под неё. Например, мы хотим, чтоб мамы мобилизованных Бурятии получили номера телефонов правозащитников, которые спасут их детей. И мы знаем, как выстроить эту кампанию.