В кровожадном XX веке детские писатели-гуманисты создали внушительную галерею антивоенных персонажей. Впереди этого мирного воинства выступает, папиросу куря и волоча за собой чешуйчатый хвост,Крокодил Крокодилович из первой сказки Корнея Чуковского. Крокодил и его создатель – герои очередной статьи участницы акселератора антивоенных инициатив Reforum Space Vilnius Ольги Канунниковой из цикла «Сказка под знаком войны». Вроде бы детские стихи Чуковского в этом году цитирует Екатерина Шульман, и не только она: их язык, их явно мирный пафос сейчас нужны и важны.
Осенью 1910 года сотрудник кадетской газеты «Речь» Корней Чуковский попросил известных деятелей культуры ответить на «анкету о смертной казни». Льву Толстому он писал: «Мне кажется, было бы хорошо, если бы в одно прекрасное утро в какой-нибудь распространенной газете сразу, внезапно появились краткие… протесты против казни, подписанные именами наиболее авторитетных в России и за границей людей». Чуковский обещает «с благоговением» напечатать в своей газете «этот единовременный протест лучших людей России против неслыханного братоубийства, к которому мы все привыкли и которое мы все своим равнодушием и молчанием поощряем».
Получив письмо Чуковского, Толстой начертал на оборотной стороне конверта «Отвечать» и сделал первый набросок ответа. Закончил он, уже покинув Ясную Поляну, в Оптиной пустыни, меньше чем за месяц до смерти: «…думаю, что, главным образом, нужно не выражение негодования против убийства себе подобных, не внушение ужаса совершаемых казней, а нечто совсем другое. …Какие же знания нужно сообщать заблуждающемуся уму человеческому о необходимости, полезности, справедливости смертной казни, для того чтобы заблуждение это уничтожилось само собой. Такое знание, по моему мнению, есть только одно: знание того, что такое человек, каково его отношение к окружающему его миру, или, что одно и то же, в чем его назначение и потому, что может и должен делать каждый человек, а, главное, что не может и не должен делать».
Думается, был ещё один повод, заставивший Чуковского обратиться к Толстому. В 1904 году, после начала русско-японской войны, Толстой – бывший боевой офицер, прошедший Кавказскую и Крымскую войны, – написал резкую антивоенную статью «Одумайтесь!». Статью отказались публиковать все русские газеты, и издатель Толстого Чертков опубликовал её в Англии отдельной брошюрой; также статья вышла в английской «Times». «Опять никому не нужные, ничем не вызванные страдания, опять ложь, опять всеобщее одурение, озверение людей» – так начиналась статья. По мнению Толстого, наряду с политиками и дипломатами существенную роль в развязывании войны играют журналисты, которые оправдывают милитаристскую идеологию. Статья быстро распространилась и на тогдашнюю читающую публику произвела огромное впечатление. Чуковский, который внимательно следил за творчеством Толстого и который к тому же в 1904 году находился в качестве журналиста в Англии, антивоенный памфлет Толстого вряд ли мог пропустить мимо внимания.
На призыв Чуковского также откликнулись Репин, Короленко, Леонид Андреев. Их протест должного действия не возымел, но само обращение к гуманистической проблематике в публичном поле дорогого стоило. (Напомним, что Россия ввела мораторий на смертную казнь лишь в 1996 году в связи с вступлением в Совет Европы, и тогда же была подписана Европейская конвенция о правах человека.)
Протест против смертной казни был только одним из элементов многосоставного гуманистического высказывания Чуковского, которое складывалось и обретало все новые формы во время войны. Посмотрим, что входило в него.
В 1911 году выходит книга Чуковского «Матерям о детских журналах». Писатель озабочен милитаристской обработкой детских умов: «Вспоминая, например, с умилением «взятие Риги», зачем оно (журнал «Задушевное слово». – О. К.) рассказывает детям, что осада этого города «стоила русским войскам 10 тысяч человек», а неприятелям – «60 или 70 тысяч человек» и что когда, «истомленные продолжительной осадой, болезнями и лишениями в пище и одежде, разрушительной бомбардировкой, рижане наконец сдались», – то «радостно отозвалась рижская победа во всех концах русской земли»?
– 80 тысяч трупов – и радость? – изумится каждый ребенок. – Болезни, голод, холод, убийство – и радость?»
Дети-солдаты. Открытка времён Первой мировой войны.
В июле 1914-го началась Первая мировая, и милитаристские мотивы в периодике и книгах зазвучали с новой силой. Исследовательница детской литературы Ольга Мяэотс пишет: «После чтения книг того времени складывается впечатление, что взрослые мужчины, отправляясь на войну, представляли её себе похожей либо на детские игры, либо на спортивные состязания. Именно так рисуют войну иллюстрации в детском новогоднем альманахе 1914 года. Всем верилось, что война будет быстрой и завершится славной победой – конечно же, именно их армии».
Дети-добровольцы. Слева направо – Иван Казаков, 15 лет, георгиевский кавалер 2-й, 3-й и 4-й степеней, и Антон Пшеводский, 14 лет, георгиевский кавалер 4-й степени.
В 1915 и 1916 годах в журнале «Нива» вышел цикл публикаций Чуковского «Дети и война». Всё больше детей под влиянием патриотических публикаций и книжек бежали на фронт; Чуковский со всей решительностью настаивает, что дети не должны участвовать в войне.
«Преподаватели истории и географии должны быть благодарны войне. Она – их величайший помощник. Политические взаимоотношения держав изучены учениками до тонкости. Дети нынче доподлинно знают, что думает Швеция и что замышляет Голландия. Для них нет дипломатических тайн. Карту Бельгии они рады приласкать и погладить, а карту Германии бьют кулаками… Ужасные призраки войны скрыты от их внимания той блестящей, красочной и шумной декорацией, которая прежде всего привлекает детские взоры», – пишет Чуковский. И как мы, взрослые, будем смотреть в глаза этим детям, вернувшимся калеками с войны?
Во время Первой мировой Чуковский входил в состав делегации русских журналистов, которая по приглашению английского МИДа ездила в Лондон. Они присутствовали на приёме у короля Георга V, встречались с Гербертом Уэллсом, Конан-Дойлом. В программу поездки входил полет на самолётах над фронтами.
Корней Чуковский и Владимир Набоков-старший, члены российской делегации.
Чуковский беспокоился, что широкие круги русских людей не знают Англии, чуждаются её «и, по старой привычке, перешептываются о “коварном Альбионе”» (читатель ждёт уж «англосаксов», но нет – слово ещё не было в ходу. – О.К.). С юности влюблённый в английскую культуру, Чуковский стремится разрушить навязываемые милитаристской пропагандой мифы об Англии и англичанах. В опубликованной в 1915-м книге «Заговорили молчавшие» («Англичане и война») он пишет: «Мы, русские интеллигенты, до всяких трактатов давно уже в союзе с англичанами: английская литература, поэзия, живопись, не говоря уже о гениальной английской гражданственности, чаруют нас магнетически с юности. Задача этой незатейливой книжки – привлечь к английскому народу симпатии тех широких обывательских кругов, которым наша бульварная пресса внушала из года в год о британских интригах и кознях».
В самый разгар Первой мировой, в 1916-м, Чуковский начал сочинять свою первую сказку – антивоенную «поэму для маленьких детей» «Крокодил». Журнальная публикация «Крокодила» продолжалась весь 1917 год и сразу сделала имя автора знаменитым.
Как журналист превратился в сказочника?
Как-то раз Чуковский и Горький оказались в одном поезде. Горький завёл разговор о нужности новой сказки для детей, «вроде Конька-горбунка, только из современного быта». В то время Горький редактировал «Летопись» – единственный русский легальный журнал, пытавшийся протестовать против войны. Вот как описывал Чуковский эту поездку и разговор, повлиявший на всю его дальнейшую судьбу: «В вагоне он был пасмурен, и его чёрный костюм казался трауром. Чувствовалось, что война, которая была тогда в полном разгаре, томит его, как застарелая боль».
«Сказка нужна была для сборника, выходившего в горьковском издательстве “Парус”, которое было создано прежде всего для выпуска антивоенной литературы. Общая ненависть к милитаризму и войне стала серьезной платформой для вагонной беседы Горького с Чуковским – в этом смысле они и впрямь ехали в одном поезде», – пишет об этой встрече литературовед Мирон Петровский в «Книгах нашего детства».
От этой встречи историю принято отсчитывать возникновения «Крокодила». Правда, в итоге сказка, которую Чуковский, по его рассказам, начал писать, чтоб подбодрить приболевшего сына, была опубликована не в «Парусе», а в детском приложении к журналу «Нива».
Когда кинематографисты собрались экранизировать «Крокодила», Чуковский так разъяснял им смысл своей сказочной поэмы: «Автор в своей поэме хотел прославить борьбу правды с неправдой, доброй воли со злой силой. В первой части – борьба слабого ребенка с жестоким чудовищем для спасения целого города. Победа правого над неправым. Во второй части – протест против заточения вольных зверей в тесные клетки зверинцев. Освободительный поход медведей, слонов, обезьян для спасения порабощённых зверей. В третьей части – героическое выступление смелого мальчика на защиту угнетённых и слабых. В конце третьей части – протест против завоевательных войн. Ваня освобождает зверей из зверинцев, но предлагает им разоружиться, спилить себе рога и клыки. Те согласны, прекращают смертоубийственную бойню и начинают жить в городах на основе братского содружества… В конце поэмы воспевается этот будущий светлый век, когда прекратятся убийства и войны…Здесь под шутливыми образами далеко не шуточная мысль».
Сказка Чуковского обращена не против конкретной войны, современником которой ему случилось оказаться; она – против войны вообще, войны как таковой. Сказка заканчивается всеобщим миром и гармоническим единением цивилизации и природы – чем не мечта гуманиста, которому довелось жить в военную эпоху? Мирон Петровский называет «Крокодил» поэтическим «декретом о мире» для детей. Детская сказка в стихах, полагает он, «давала возможность Чуковскому, не изменяя своим антимилитаристским убеждениям, изменить только жанр и в нём, новом, говорить всё то же, сохраняя неуязвимость среди разгула военной пропаганды. Менялись лишь “средства доставки” – доставляемый груз и конечные цели оставались прежними:
Мы ружья поломаем,
Мы пули закопаем,
Довольно мы сражались
И крови пролили…»
Эта сказка стала первой в череде сказок Чуковского, которые он сам иронично именовал «мои крокодилиады». Но до «Крокодила» было кое-что, подготовившее его появление на Невском проспекте.
«Было бы в книге убийство – а лучше бы два или три, – и массовый, многомиллионный читатель накинется на книгу, как на лакомство»; «Идя навстречу требованиям этой широкой читательской массы и стремясь выполнить её нетерпеливый заказ, издатели наперебой публикуют душегубные книги»; «Массовый психоз, эпидемия, которую не только не лечат, но ежедневно, ежечасно разжигают криками тысячеголосых реклам, кинокартин»; «Роковая… черта всей этой кровавой словесности заключается, я думаю, в том, что она куда больше интересуется техникой истребления людей, чем теми, кого ей приходится истреблять». Это цитаты из незаконченной статьи Чуковского «Триллеры и чиллеры», где он продолжил исследование феномена массовой культуры, начатое в книге 1910 года «Hат Пинкертон и современная литература».
В книгах самого Чуковского – тоже написанных для «массового, многомиллионного читателя» – убийства или умерщвления если есть, то мнимые. Множество Крокодилов и крокодильчиков глотают и невоспитанного барбоса вместе с полицейским («Крокодил»), и солнце («Краденое солнце»), и самовар, и много чего еще – кажется, только для того, чтоб потом, как Иона из чрева кита, проглоченный вышел из чрева глотателя живым и невредимым. «Утроба крокодила ему не повредила». «Крокодилиады» оказывались вполне бескровными, в отличие от исторических событий, на фоне которых они были написаны – хотя там есть и захватывающий сюжет, и борьба добра и зла, и полнокровные герои, и завораживающий ритм повествования.
Так, в противостоянии войне и растущим милитаристским настроениям в обществе, складывалось страстное чуковское «Не убий!» – целостное антивоенное высказывание, включающее в себя кампанию протеста против смертной казни, книгу-мост между двумя культурами, переводы с английского (о которых мы не успели тут сказать), антимилитаристские статьи о детских журналах и гуманистические сказки, по сути своей – антивоенные манифесты. Анализ и синтез. Теория и практика. «Задушевное слово» – и «один весёлый крокодил».