Испании удался мирный переход от автократии к демократии, основанный на компромиссе, в том числе временном отказе от переходного правосудия. Португалию «трясло» намного сильнее. России едва ли светит испанский сценарий: страна не может себе позволить отказаться от проработки трудного прошлого, а Владимир Путин, в отличие от Франко, не собирается готовить Россию к последующему демократическому транзиту.
Недавно «Альпина Паблишер» издала в России книгу «Конец режима» Александра Баунова. Книга сразу стала бестселлером, тираж закончился за считанные дни. Развитие ситуации в России подталкивает интерес читающей публики к тому, как заканчиваются диктатуры и что бывает потом. Баунов, журналист-международник, автор и редактор в Carnegie Politika, воздерживается от прямых аналогий с Россией, описывая авторитарные режимы Испании, Португалии и Греции и их последующий путь к демократии. Но читая книгу, избавиться от аналогий невозможно.
И в Испании, и в Португалии сохранение авторитарных режимов обосновывалось «особым путём» этих стран, их «особенной культурой» и идеологией. После Второй мировой войны режим Франко выглядел в Европе анахронизмом, но просуществовал ещё три десятилетия. Испания не участвовала в плане Маршалла; её не пригласили ни в НАТО, ни в ООН, ни в зарождавшийся тогда европейский общий рынок. Испанские идеологи проповедовали, что страна стоит на страже католических ценностей, а англосаксы просто «придираются к форме правления, на деле мстя Испании за суверенный внешнеполитический курс». Похожими конструкциями оправдывает свою диктатуру и Путин.
Диктатура Салазара обрушилась во многом в результате бесперспективной войны, которую страна вела в своих африканских колониях (Ангола, Мозамбик, Гвинея-Бисау). Португалия первой из европейских стран колонизировала Африку и последней ушла с континента. Идеологи режима внушали португальцам, что они – особая межконтинентальная нация, целая цивилизация, а не рядовая европейская империя с колониями. Португальские солдаты должны были умирать, убеждая ангольских повстанцев, что они с ними – единый народ. Сторонников мира (то есть ухода из бывших колоний) репрессировали. Российские солдаты тоже убивают украинцев, не согласных быть с ними единым народом, и погибают за это мнимое единство.
Чтобы сохранить власть в настоящем, Франко вводил новшества, которые работали на демонтаж режима в будущем
Книга Баунова рассказывает не только о том, как гибли последние диктатуры южной Европы, но и о том, как на их обломках росли молодые демократии. Тут параллели с возможным развитием событий в России становятся ещё более тревожными. «Конец режима» рисует два полярно противоположных сценария развития событий.
Португальский диктатор Салазар сопротивлялся переменам до последнего, даже когда они «перезрели». В итоге перемены пришли в форме революции и последующего хаоса. На краткосрочной дистанции могло показаться, что Португалия, где постреволюционный политический порядок не оставил от прежнего камня на камне, выиграла у Испании, где перемены продвигались путём неспешных компромиссов, а у власти даже после смерти Франко долго оставались его соратники и единомышленники. Казалось, никакой передачи власти не происходит. Испанскую демократизацию называли «договорной»: способ правления сменился, а политические лидеры согласно пакту о забвении остались теми же. Ради будущего испанские политики договорились на время отодвинуть прошлое в сторону.
Франко, по сути, сам выстраивал архитектуру будущих перемен. Изнутри диктатуры прорастала демократия, режим адаптировался к современности. В середине 1950-х Франко раскрепостил экономику, и за полтора десятилетия Испания из одной из беднейших стран Европы превратилась в среднеразвитую. Бурное развитие туризма привело и к культурным новациям – раскрепощению нравов. Испанцы стали более терпимы к политическому и культурному инакомыслию. Начали открыто обсуждаться политические реформы. Были ослаблены ограничения для медиа, разрешили неполитические забастовки.
В Португалии Салазар, утративший после инсульта память и умственные способности, умирал, думая, что ещё руководит страной: его мистифицировали, издавая в единственном экземпляре газету с «правильными новостями». Легко представить, как престарелому кремлёвскому вождю докладывают в 2030 г. о взятии очередного села под Бахмутом, в то время как в Крыму и на востоке Украины давно стоят базы НАТО.
Отсутствие в Португалии реальных реформ при Салазаре сделало революцию неизбежной: противодействовать режиму могло лишь радикальное меньшинство. Это обеспечило Португалии последующую чехарду правительств и многолетние популистские попытки строить социализм. Португалия чуть не стала европейской Кубой и долго оставалась «разгневанной демократией».
Напротив, Франко против своей воли «отделял режим от самого себя», пишет Баунов: «Чтобы сохранить власть в настоящем, Франко вводил новшества, которые работали на демонтаж режима в будущем». Это сделало все преобразования намного более плавными в сравнении с Португалией, позволив вырастить «демократию без гнева».
Казалось бы, это принесло и множество проблем. После смерти диктатора преступники, виновные в гонениях на их политических оппонентов, не были наказаны, а партия франкистов не была запрещена. Не были расследованы совершённые при Франко преступления против человечности. Правящие лица остались теми же. Франко умер в 1975-м, а первое правительство, которое формировали оппоненты франкистов, начало работу лишь в 1982-м. Младшим соратникам Франко удалось демонтировать его режим своими руками и по принятым им юридическим нормам.
Драматическим моментом в испанском переходе к демократии стало одобрение испанским парламентом (Генеральные Кортесы) в 1976 закона о политической реформе. Многим тогда казалось, это политическое самоубийство франкистов, которые своими руками отказываются от политической монополии, впуская на политическую арену своих заклятых врагов. На деле это было не самоубийством, а наоборот, шагом, который позволил франкистам войти в элиту будущей демократической Испании.
Многие ожидают, что падение авторитарного режима автоматически вознесёт его противников на вершину власти. В странах, которые описывает Баунов, этого не произошло. Ещё одна иллюзия, распространённая среди противников диктатуры: когда свободы нет, она кажется панацеей от всех бед. Однако сама по себе свобода не решает социальных, экономических проблем, не снимает национальных противоречий. Одно лишь раскрепощение не решило и российских проблем ни в 1861-м, ни на рубеже 1980-90-х. Свобода – необходимое условие, без которого решение множества проблем невозможно, но одной свободы недостаточно.
Важнейшим фактором успеха в Испании стало то, что противники режима Франко подавили в себе желание «довоевать гражданскую войну». Они были готовы к постоянным переговорам и даже частичному примирению со своими бывшими обидчиками. Функционеры режима Франко и их армейские соратники не подверглись за свои действия гонениям даже через 20 лет после краха режима.
Это позволило нанести воинственной в прошлом консервативно-бюрократической диктатуре мирное поражение, превратив её в парламентскую демократию. Демократическую испанскую конституцию писали не «победители», а разные политические силы вместе. Старые элиты стали вынуждены играть по новым правилам. Это не избавило Испанию от попыток бунта со стороны недовольных демократическими новшествами силовиков. Но люди уже не были готовы возвращаться в прошлое, где у них не было политических свобод.
После краха СССР у новой власти подход был диаметрально противоположным. «Мы теперь у власти – это и есть демократия», – говорил в 1990 Анатолий Собчак, тогда председатель Ленсовета. Российские «демократы» начала 1990-х стремились к максимизации власти, а не к выстраиванию демократических институтов. В 1990-х на фоне экономического спада и развала государства максимизировать власть было крайне сложно, но в XXI в. сделать это удалось.
На длинной дистанции эволюционный подход к демократическому транзиту выигрывает у революционного, уверен Баунов. Деятели прежнего режима остались частью элиты, но демократия победила. Это была демократия «без мести», она предпочла социальный мир и свободу справедливости. Но чем дальше в прошлое уходил страх возобновления гражданского конфликта между сторонниками и противниками диктатуры, тем более громкими становились требования воздать должное и жертвам, и злодеям периода диктатуры, которые остались безнаказанными. Договорённости, которые позволили осуществиться мирному переходу к демократии, начали казаться частичным и уже не нужным компромиссом.
Может ли такой подход сработать и в России? Едва ли. Испанский случай – исключение из правил: в других странах, переживших диктатуру, построение устойчивой демократии потребовало тщательной проработки своего прошлого. Главным фактором успеха стала готовность противоборствующих частей испанской политической элиты к договору с бывшим врагом. Социальный мир требует от политиков и отдельных социальных групп самоограничения. И путинской власти, и многим членам оппозиции присуще представление о политике как игре с нулевой суммой, где победитель получает всё. Это подход, максимально далёкий от того, чтобы договариваться с противниками, достигать и придерживаться компромисса, ограничивать свою власть в интересах своих же противников. Отсутствие суда над советскими руководителями не обеспечило россиянам антитоталитарной прививки и сделало возможным путинскую реставрацию чекистского политического режима.
На длинной дистанции эволюционный подход к демократическому транзиту выигрывает у революционного
Переходное правосудие нужно не для того, чтобы отмстить деятелям диктатуры. Оно необходимо, чтобы заложить фундамент социальной системы, основанной на верховенстве права. России нужно будет изживать не только тоталитарное прошлое, но и империализм. Без суда над прошлым это совершенно невозможно. Испания оказалась исключением – ей построить демократию помог не расчёт с прошлым, а его временное забвение. Возможно, так получилось из-за тяжести Гражданской войны в Испании в 1936-39 гг. и готовности испанского общества жить по общеевропейским правилам. И главное – благодаря тому, что Франко и его соратники заранее озаботились тем, что будет в Испании после их ухода.
Есть гигантская дистанция между стремлением общества к демократии и реальной возможностью сохранить демократию на протяжении длительного периода времени, показывали социологи и политологи Рональд Инглхарт и Кристиан Вельцель. Для построения устойчивой демократии важны политическая культура (толерантность, готовность к политическим дебатам, гражданскому и политическому участию), готовность к совместным социальным действиям. В России рубежа 1980-90-х годов со всем этим было крайне плохо. К моменту, когда закончится путинский режим, островки демократической политической культуры и гражданские структуры тоже, скорее всего, будут разгромлены (к примеру, масштабную программу обучения российских школьников дебатам поддерживал фонд Сороса, изгнанный из страны 20 лет назад).
Ещё один важный фактор демократизации – восприятие людьми своего физического и экономического выживания как само собой разумеющегося. Когда людям не грозит массовый голод или бедность, для них важнее становятся эмансипация, права человека, политическое участие – то, что нужно для демократии. По всем этим направлениям агрессивная и несправедливая война с Украиной откинула российское общество далеко назад. Путин не будет готовить Россию к последующему демократическому транзиту. Поэтому он окажется намного более сложным, чем испанский.