Суверенитет – безусловный фетиш Владимира Путина и его окружения. Для его охраны власть готова использовать ядерное оружие, его защитой прикрывается весь спектр насилия, творимого российским государством. Что Путин понимает под суверенитетом, что понимает под ним свободный мир, а главное – почему нам важно это знать?
Евгений Рощин, сотрудник университета Принстона, автор книги Friendship Among Nations
Уже в XVII-XVIII вв. формулируется, что суверен – это член большого общества, и именно внутри общества у него рожаются определённые права и свободы. Задаваясь после Первой и Второй мировых войн вопросом, как побороть зло национального суверенитета, создатели Евросоюза противопоставляют Гоббсу, который переносит свободу на уровень отношений между суверенами, идею обеспечить свободу внутри – чтобы ни одна власть не узурпировала принятие решений, когда начинать войну и начинать ли. Для этого нужно перераспределить власть и обеспечить приоритет международного права. Без этого невозможно решение ни одной глобальной проблемы.
Когда распалась модель двухполярного мира, в международном дискурсе окончательно сформировалась идея порядка, основанного на правилах, а не на силовых центрах. Россия с этим не соглашается. С 2000-х мы видим дрифт в другую сторону: вспомним Мюнхенскую речь, конфликт вокруг Бронзового солдата в Эстонии, вторжение в Грузию, газовый конфликт с Украиной, разумеется, 2014 год. В последние годы российский МИД позволяет себе утверждения, в которых отрицается суверенная субъектность Восточной, а то и всей Европы.
В международном дискурсе окончательно сформировалась идея порядка, основанного на правилах, а не на силовых центрах
Эта риторика может объясняться бессилием, обидой на мнимую русофобию и потому считаться незначимой. С 2014 г. справедливо называть её риторикой международного булли, оппортуниста, обладающего достаточной для устрашения соседей мощью. Важно, что в этой риторике выкристаллизовываются два принципиальных момента, которые в дальнейшем скажутся на понимании отношений между суверенным государством и международным правом.
Первый – отрицание субъектности тех, кто присоединился к блоку так называемых недругов. Вместе с обличением «вашингтонского обкома» происходит непризнание того, что во власти суверена и власть самоограничения. Второй момент – непринятие понятия порядка, основанного на праве. Но любой порядок – это свод правил. Россия не формулирует никакого свода правил, она предлагает только идею многополярности. Тут она, во-первых, ломится в открытую дверь: никто не отрицает значимость крупных игроков. Во-вторых, мы помним, что на последнем саммите G20 в Индонезии России встретили весьма прохладно – виной тому, конечно, вторжение в Украину.
Действия России и реакция на них говорят о том, что в качестве содержания идеи порядка она хотела бы видеть не правила, а чистую волю и влияние. Большая часть мира в генассамблее ООН дважды проголосовала против того, что делает Россия, но все попытки запустить механизм коллективной безопасности через Совбез ООН были заблокированы, так как один из постоянных членов Совбеза использовал право вето. Привилегия постоянного члена позволяет ему остановить действие всех остальных правил. Это важно зафиксировать.
В российской внешнеполитической риторике происходит отмежевание от долгой традиции обуздания национального суверенитета, одновременно происходит исключение России из международного порядка. Конституционный суд соглашается, что решения международных инстанций не могут её противоречить, Россия исключает себя из Конвенции по защите прав человека. А международное сообщество отказывает ей в признании существующих после 30 сентября границ, европейские политики говорят и о возможной трансформации роли России в системе ООН.
Для Путина суверенитет – это абсолютная свобода, на подписании договоров о присоединении новых территорий он говорит о защите будущих поколений от порабощения
Одновременно рушится связь с внутренним источником легитимации. В 3 ст. Конституции написано, что народ – единственный носитель и источник власти в стране, но учитывая, как организуются выборы, этот пункт можно поставить под сомнение. Связь с народом очень слаба. Даже в монархии проговорен механизм передачи легитимности от народа к монарху – в России этого нет, как нет и теологической интерпретации природы власти. Таким образом, носитель суверенитета отрезается от двух доменов конститутирования, внешнего и внутреннего, и остаётся его единственным источником. Для Путина суверенитет – это абсолютная свобода, он бросает вызов всем попыткам обуздания национального суверенитета и на подписании договоров о присоединении новых территорий говорит о защите будущих поколений от порабощения.
Олег Журавлёв, сотрудник Scuola Normale Superiore (Италия) и Лаборатории публичной социологии
Есть два понимания суверенитета: абсолютистская трактовка (право правителя перечерчивать границы, отдавать приказы о начале войны и пр.) и народный суверенитет – способность к самоорганизации, появившаяся вместе с публичной сферой городской жизни, куда у правителя не было доступа. Мы живём в эпоху народного суверенитета и наблюдаем возврат к его абсолютистскому пониманию. Правитель эмансипируется от народа, как когда-то народ через городское самоуправление и революции эмансипировался от власти.
Как в России возникло это непознаваемое для общества пространство самоорганизации государства, которое начинает делать что заблагорассудится? Народ и власть живут в параллельных мирах – вспомним огромное неравенство. Когда в нашем аполитичном обществе начались массовые протесты, они запустили волну политизации, непознаваемой для властей (помним лозунг «Вы нас даже не представляете»). Власть ответила на это собственной политизацией в русле параллельных миров, без попытки опереться на общество. Боялись мобилизовать даже сторонников: вдруг мобилизованное общество начнёт самоорганизовываться и выступать источником суверенитета?
В итоге как когда-то народ, эмансипировавшись, создавал новую власть, так власть, эмансипируясь, пытается создать новый народ, который поддержит спецоперацию. Экономика отворачивается от среднего класса и занимается адресной помощью бедным.
Олеся Захарова, политолог, автор и член редакционной коллегии Riddle Russia
Идея, что настоящий русский народ готов героически положить жизнь ради государства, звучит из года в год, и это безусловно можно рассматривать как попытку запрограммировать население.
В послании-2012 Путин попытался сформулировать концепцию суверентитета в России в XXI веке. Он определял его как геополитическую востребованность со стороны других стран в сфере экономики, культуры, науки, как неприемлемость любого вмешательства (под вмешательством уже тогда рассматривалось наличие любых конкурентных идей) и обязанность людей соотносить свою жизнь с интересами государства. В дальнейшем упор делался на право выбора своего пути развития без всякого влияния и ограничения.
В декларации ООН о международных принципах, на которую Путин часто ссылается, сказано, что принцип суверенного равенства государств не является доминирующим и должен применяться в сочетании со всеми остальными принципами, главные из которых – сохранение мира и недопустимость агрессивных действий в отношении других государств. Концепция суверенитета, сформированная в российском политическом дискурсе, никак не соответствует современным международным отношениям – и делает Россию одинокой.
В политическом дискурсе 2022 г. суверенитет стал священной коровой. В июне на встрече с молодыми предпринимателями Путин говорил о четырёх элементах суверенитета (якобы такова его современное трактовка): военно-политический суверенитет, под которым Путин понимает внутреннюю и внешнюю независимость в решении своих вопросов, экономический, технологический и общественный суверенитет. Общественному президент уделил наибольшее внимание, он определил его как «способность общества консолидироваться для решения общенациональных задач». Это эвфемизм для обозначения обязанности, долга общества. Обращаясь к народу, он представляет суверенитет как вопрос жизни и смерти, вопрос будущего детей, семей. Несмотря на мечту о безусловном обладании властью, Путину всё же важно, чтобы общество поддерживало его идеи и курс.
Анна Нижник, филолог, политическая исследовательница
Мы живём в слоёном пироге времен, в мультивселенной, где история развивается не по прямой. Представление теоретиков в том, что у нас есть рациональная публичная сфера, где мы пользуемся достижениями новейшей риторики, не совсем верно: в каждом уголке мира продолжают действовать свои неотрефлексированные демоны и духи. И российская власть – хороший пример того, как с новейшими достижениями техники или дисциплинарного насилия может сосуществовать представление о том, что власть имеет иррациональную природу. Отсюда панический ужас перед представителями разных мистических учений, борьба с шаманом, преследование Pussy Riot: а вдруг богородица сделает то, о чем они её просили, и фортуна отвернётся от этих замечательных фартовых людей?
Попытка государства продвигать патриархат – это попытка установления власти вообще
Или Жан Боден. Автор трактатов о том, что суверенная власть монарха должна быть абсолютной и подчиняться только божьим законам, будучи судьёй во французском городке, успел сжечь 200 ведьм. Он легитимировал это тем, что еретички представляли перевёрнутый мир. У них, у «других» всё наоборот: где у нормального порядок – у них хаос, где у обывателя верх, у них низ. Я вижу странное совпадение борьбы с ересями и риторики, которую Путин выстраивает в отношении Запада. Там перевёрнуто, по его мнению, буквально всё, и главное – семья.
Как и философ XVII века Роберт Филмер, российская власть очень часто и очень подробно апеллирует к гендерной политике и политике семьи. Всякая власть монарха над поданными является отеческой, как власть отца над детьми, говорит Филмер в работе «Патриарх», отец не может желать зла своей семье народов. Но отеческая власть начинается с насилия. В этом плане показательно выступление Путина 7 февраля, когда он адресовал Украине фразу «Нравится, не нравится, терпи, моя красавица». Его собственная легитимация происходила как легитимация мужчины, как бы сексуально привлекательного.
Попытка государства продвигать патриархат – это попытка установления власти вообще, и патриархальная модель в какой-то мере объясняет теорию российского суверенитета. Если у отца есть власть, в том числе на насилие, – то и у государства есть эта власть. Такая логика прослеживалась в захвате колонизированных территорий, который представлялись женственными и слабыми. Гендерная метафора – насильственная или связанная с отеческой заботой – понятна тем, кто её использует, и Россия тут совсем не одинока.
Для борьбы с деструктивной идеологией философ Иван Ильин предлагает нам иную логику права – логику насилия, которое совершается во благо и необходимо, чтобы сохранять верность богу. Если мы признаем существование ведьмы – то можем совершать насилие. Такая вот рациональная иррациональность.
Илья Матвеев, доцент Северо-Западного института управления РАНХиГС (Санкт-Петербург), сотрудник Лаборатории публичной социологии
После доклада Ани у меня наконец сложилась картинка.
Всё, что Путин говорит про суверенитет, с точки зрении политической науки укладывается в тот базовый факт, что в России диктатура. Персональный авторитарный режим превращает суверенитет в свою собственность. Хочет он что-то сделать – говорит, что это суверенно, не хочет – говорит, что это противоречит суверенитету. Может, не надо подводить под это понятие сложную политико-философскую теорию?
Но есть проблема.
В голове Путина суверенитет играет роль оправдания резких движений, но сами эти действия вызваны чем-то ещё
Допустим, Путин обычный диктатор. Эмпирическая наука говорит, что такие диктаторы должны стремиться к самосохранению и сохранению своего режима. Но мы видим, что Путин действует иначе. Война ничего не даёт ему, но многое отнимает, доводя противоречия, заложенные в режиме, до предела. В его голове суверенитет играет роль оправдания резких движений, но сами эти действия вызваны чем-то ещё (например, особым пониманием отношений России и Украины: что суверенитет России зависит от того, что у Украины его нет).
Через один только суверенитет не распутать этот клубок. Но это понятие что-то нам проясняет: понимание суверенитета как полной автономности в отношении и своего народа и международного права присутствует в нашей реальности и на неё явно влияет. С таким пониманием суверенитета Путин меняет реальность вокруг себя, причём в худшую сторону.
Евгений Рощин
Я далёк от того, чтоб приписывать Путину знание Гоббса и Макиавелли, но у любого политического лидера за каждым высказыванием кроются какие-то установки, и попытка их эксплицировать небесполезна. Так мы помогаем очерчивать альтернативы и даём пространство для эмансипации альтернативных голосов.
Олег Журавлёв
Любая революция ведёт к последствиям, непредсказуемым для революционеров. Структура власти и её взаимодействия с обществом, которая существовала накануне войны, пошатнулась: мы видим критику режима со стороны и антивоенного, и провоенного движения, видим вызов власти со стороны самых разных игроков. Власти придётся искать новую опору, для конфигурации «власть – общество – страна – суверенитет» открываются развилки. По одну сторону возможная фашизация общества, по другую – демократизация общества вместе с государством. Самое интересное – наблюдать и участвовать в том, что последует за периодом ожидания.
Олеся Захарова
Суверенитет – очень важный концепт не только с теоретической, и с практической точки зрения. На «Валдае» Путин, ссылаясь на военную доктрину России, сказал, что ядерное оружие может быть применено для защиты не только территориальной целостности, но и суверенитета. Долгое время наблюдая за дискурсом Путина, могу сказать, что его слова соответствуют тому, что он потом делает.
Суверенитет стал очень объёмным понятием, через него формулируется само существование России. Важно понимать, что движет сегодня российской политикой, можно ли с этим жить и этому противостоять.
Анна Нижник
Когда мы пытаемся восстановить или объяснить происходящее с помощью старых теорий – а имя Гоббса звучит на каждой политологической дискуссии, – можно прийти к следующему выводу: то, что мы наблюдаем, скорее печальная логика, пусть нам и хочется свалить вину на отдельный набор сумасшедших.
Мы зря положились на концепцию рациональности, на то, что люди поступают из своих эгоистических интересов: это приводит к печальным последствиям вроде деполитизации. Наши представления, что есть хорошие и плохие государства, правильные и неправильные институты – это тоже магическое мышление. Возможно, в будущем мы увидим попытки пересмотреть это всё. Возможно, придётся совершить своеобразный прыжок веры: раз рациональные концепции могут довести до такого, значит, к ним надо относиться с чрезвычайной осторожностью.
Борис Грозовский, модератор дискуссии, обозреватель, автор канала EventsAndTexts
Суверенитет мыслится как форма, оправдывающая любые действия. Наш цикл бесед называется «Одинокая Россия», и кажется, что Путин действительно испытывает тотальное одиночество и невозможность слышать другого. Это суверенитет владельца квартиры в многоквартирном доме, где за коммунальное хозяйство отвечает вся конструкция, но хозяин квартиры этого факта не признаёт.
Материал подготовлен по итогам дискуссии в рамках цикла «Одинокая Россия», организованного каналом «О стране и мире» при поддержке фонда им. Фридриха Эберта.