Будущее России – где-то между ядерной зимой и метановым болотом, между энергичным централизованным государством и архипелагом автократических вотчин и демократических городов-государств, между гранитным монументом и братской могилой. Ещё год назад путь России казался одновременно обыденным и апокалиптическим. Последние события, несомненно, расширили границы воображения. «Рефорум» продолжает цикл публикаций о возможных сценариях российского будущего.
У России будет будущее, как бы ни хотели её нынешние лидеры жить в прошлом. Предсказать его точную форму, конечно, никто не сможет: прогнозирование – это в лучшем случае спекуляция, в худшем – высокомерие. Но мы точно можем спрогнозировать, что будет происходить по мере продолжения войны России против Украины, как она будет влиять на внутреннюю политику России.
Пусть мы не знаем, чем закончится война, конкурирующие гипотезы очевидны: от военного краха России, ведущего к политическому краху, до её возрождения, от военного тупика и продолжения путинского режима (с самим Путиным или без него) до отдалённой возможности ядерной атаки, которая втянет Запад в борьбу с вероятными катастрофическими результатами.
Война против Украины уже влияет на политическое будущее России, но не стоит полагать, что перемены будут быстрыми или благоприятными как для мира, так и для российских граждан. Альтернативные исходы не менее, если не более вероятны, об этом подробно рассказывает Василий Гатов в своей недавней работе и ежедневно напоминают десятки прогнозистов в Twitter.
Россия, как и большинство государств, действует по инерции собственных привычек, процессов и норм. И говоря о том, какой может стать Россия, полезно посмотреть, как россияне в принципе справляются с конфликтами, как они принимают решения. Россию часто называют процессуальным государством. Правила жизни в ней устанавливаются не путём демократических процедур, она – наследница имперских и коммунистических правовых традиций и жестоко забюрократизирована.
Большая часть российских процедур и процессов перформативна: они создают видимость, эстетику легитимности власти – зачем ещё проводить выборы, которые чудесным образом демонстрируют почти единодушное одобрение? Ведь любой, кто поднимет глаза от земли, может увидеть, что они фальсифицированы. Процедурные нормы в России подрываютсявторичной, подпольной экономикой. Её признаки – двойная бухгалтерия, преступность и бартер, язык тюремного сленга, изоляция граждан, которые вынуждены создавать частные пространства для жизни.
Российское руководство находится в любопытном плену собственных процедур
Но хотя штрафы на дорогах можно выписывать не через квитанции, а через взятки, а оппозиционные политики, переходящие дорогу Путину и его окружению, рискуют быть отравленными, российское руководство находится в любопытном плену собственных процедур. Именно в этом пространстве, между страстью к регулированию и культурой жестокости и зверства, следует искать контуры следующего политического перехода в России.
Будут ли следующие лидеры России выбраны процедурным путем, дабы обеспечить если не реальность, то ауру легитимной власти? Или борьба за власть выльется в открытый конфликт и внеправовое соревнование? И насколько важно, какая из версий реализуется? Недавние примеры перформативных процедурных изменений в других странах постсоветского пространства произошли без значимого насилия в обществе, хотя протесты, конфликты, даже гражданская война и вторжение соседей были «в меню» аналитиков. И хотя мы должны относиться к этим «постсоветским» сравнениям с некоторой осторожностью – у каждого кейса своя история и политические факторы, – но Узбекистан, Казахстан, Туркменистан и, конечно же, сама Россия осуществили мирные переходы без ритуала преемственности в китайском стиле.
Эти переходы сопровождались серьёзными репрессиями против демократических и оппозиционных политических движений. Однако вот что любопытно: в последующие годы все лидеры-преемники стремились устранить влияние своих предшественников. Все они, в той или иной степени, создали масштабные пространства для политического участия и гражданственности, пусть и не для реальной демократии. Некоторые из них стремились строить и поддерживать многосторонние отношения с другими государствами и работать в международных рамках.
Политические переходы в Кыргызстане, Грузии, Армении и, конечно же, в Украине были отмечены как большими потрясениями, так и большей свободой и подлинным гражданским участием. (Важно отметить, что в каждом случае Россия серьёзно, а иногда ключевым образом влияла на результаты этих переходов.) Учитывая отсутствие избирательных прав граждан и отсутствие сильной оппозиции, Россия вряд ли пойдет таким путём. И внеправовые события, скорее всего, будут происходить в сфере конкуренции элит.
Если в России каким-то образом возникнет подлинно демократическое политическое движение, нам следует обратиться за подсказкой к немногим оставшимся пространствам гражданского действия. За последние 30 лет в России было множество примеров проявления инициативы и позитивной гражданской энергии. Однако они редко выходили за пределы интернета и локальных сообществ, а те, что имели национальное значение, быстро затухали. Но мы можем извлечь уроки из местного гражданского участия, из взаимной поддержки деятелей образования, охраны окружающей среды, культуры и СМИ. Стоит проследить последствия недавней российской мобилизации и возможное влияние сотен тысяч русских мужчин-эмигрантов и их семей в России. Хотя исторически сложилось так, что русские изгнанники теряют влияние на родине, такая быстрая депопуляция в эпоху интернет-коммуникаций может изменить эту динамику.
Уход Путина из российской жизни и политики неизбежен, как время, хотя место в истории ему гарантировано. Независимо от того, произойдет ли этот переход на следующей неделе или через десятилетие, вопрос в том, продолжит ли его преемник репрессивную политику внутри страны и имперскую ностальгию вовне – или же он (возможно, единственное, в чём можно быть уверенными, – что преемником будет мужчина) свернёт с этого пути.
Автор – исполнительный директор Global Voices, фотограф, писатель, создатель альтернативных медиа-организаций.