За несколько лет Россия превратилась из клептократии в военную диктатуру. Государство, регулярно похвалявшееся, что является проводником стабильности, теперь множит хаос и в стране, и в мире, повторяя худшие образцы прошлых столетий. Где истоки того, что Шекспир назвал «вывихом времени» (Time Out of Joint)? Когда и почему современная Россия решила стать империей?
Материал является сокращённой текстовой версией беседы на канале «О стране и мире» и подготовлен с любезного разрешения канала.
Илья Матвеев, политолог (Лаборатория публичной социологии), член редакционного коллектива «После. Медиа»
Ангела Мерекль 13 марта 2014-го, в момент аннексии Крыма, удивлялась: «Действия, образцом для которых служат XIX и XX век, осуществляются в XXI веке». Как так вышло, что вещь из прошлого происходит в настоящем, что колониалистская политика, о которой мы читаем в учебнике, в буквальном виде перенеслась в сегодня?
Я думал об этом последние месяцы и пришёл вот к чему.
1918-й стал годом конца империй: окончание Первой мировой войны положило конец четырём великим континентальным империям – Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской. Две из них окончательно ушли в прошлое, Германская попыталась в 1933-м взять реванш, но в 1945 полностью изжила своё имперское начало. И только Российская возродилась почти сразу – в виде, более адекватном для XX века, века самоопределения наций.
СССР сохранил территориальные границы Российской империи, централизованную власть – и при этом парадоксальным образом интегрировал принцип самоопределения наций, казалось бы, с имперским несовместимый. Это странное совмещение подарило империи вторую жизнь.
Нацменьшинства активно участвовали в революции, потому что им не нравилось национальное угнетение в рамках империи. Это большой урок для будущего: России надо будет найти формулу сосуществования разных народов.
В Союзе поддерживалась национальная и культурная автономия, очень масштабная политика поддержания национального культурного, языкового и литературного канона – правда, при этом у республик не было автономии политической. СССР было гиперцентрализованным унитарным государством, успешно рядящимся в конфедерацию.
Для Путина Украина – главный кусочек пазла, который позволит империи снова стать империей
После Второй мировой мировыми гегемонами стали СССР и США. США изобрели новую форму территориальной власти: они практиковали гегемонию без территориальных приращений. Историк Даниэль Иммервар называет Штаты «пуантилистской империей», у которой по всему миру есть сеть военных баз, но нет аннексий. СССР же единственный в мире продолжал практиковать территориальную имперскую власть и жестоко подавлять восстание колоний, как в 1956-м или 1968 году, насилием удерживая свою сферу влияния (а на уровне идеологии, риторики и даже практики продолжая поддерживать принцип самоопределения наций). В итоге для Российской и советской империи 1918-й наступил только в 1991-м.
Нынешняя попытка реимпериализации неизбежно отсылает к СССР, при этом отрицая его идеологию. Путин отвергает принцип, лежавший в основе Союза – принцип национальной и культурной автономии. СССР по формату предполагал мирное сосуществование республик и мирное сосуществования России с её соседями. Этот опыт дружбы Путин в 2012 году отверг, выбрав путь русского мира. Всё идет к тому, что культурная автономия национальных республик будет сокращаться до нуля.
Президент много раз повторял, что Ленин заложил бомбу под само здание государственности (в частности, признав существование украинской нации в границах Украины). Все отлично помнят страшное выступление Путина перед началом войны, когда он пригрозил Украине настоящей декоммунизацией. Он открывает памятник Александру III, созданный в гиперконсервативной манере – и при этом почему-то российские танки идут в атаку под красными флагами.
Путин превратился в монархиста-националиста, который ходит под имперским флагом. Для него Украина – ключ к будущему. После её захвата страна с огромным (190-миллионным!) населением и гигантской экономикой будет диктовать миру свои условия. Главный кусочек пазла, который позволит империи снова стать империей. Это прослеживается в официальной риторике.
На месте насилия могло бы быть взаимовыгодное сотрудничество, Россия и Украина могли бы выиграть от торговли, культурных обменов. От насилия не выиграет никто.
Марксисты должны в империализме видеть экономику: что в происходящем всегда есть интересы капитала. И сейчас левые всего мира пытаются разглядеть в войне эту экономику – что где-то на оккупированных территориях есть какой-нибудь шельфовый газ. Эти объяснения не работают. Степень разрушения в результате войны такова, что восстановление промышленного комплекса востока Украины, если он останется российским, обойдётся много дороже, чем потенциальная выгода от торговли, не говоря о том, что теперь у России никто не будет покупать ни уголь, ни сталь.
Санкции уничтожают российский бизнес. Ни я, ни коллеги в марте 2014-го не верили, что Россия аннексирует Крым. Не верили, что кто-то пожертвует виллами и особняками в Лондоне, своими низменными интересами ради геополитической авантюры. А они пожертвовали. Это империалистический импульс, который созрел в нашем госаппарате. Российская империя всегда была особой, функционировала не так, как западные государства – об этом писали и Ленин с Троцким. Чиновники диктуют бизнесу свою волю.
До войны было невозможно представить распад России, сейчас возможно. Кто-то предлагает Россию деколонизировать – термин можно понимать двояко: и как то, что Россия должна стать автономной федерацией, и как то, что она должна распасться. Многие сознательно играют на этой амбивалентности. Но сам факт того, что эти разговоры начали вестись в официальных американских госорганах, говорит, что это превратилось в реальную перспективу. Американская политика отличается последовательностью, она может десятилетиями следовать намеченному курсу. И если это курс на то, что Россию надо деколонизировать путем её разделения – для меня это страшная перспектива.
Евгений Рощин, аффилированный научный сотрудник Institute for European, Russian and Eurasian Studies, The George Washington University
Гоббс, говоря о суверенитете, приводит в пример маленькую республику Лукку и Оманскую империю как равно суверенных акторов. Суверенитет в равной степени принадлежит всем носителям статуса суверенной державы. Думаю, это очень важно в нашем контексте. Марлен Ларюэль недавно опубликовала колонку, где подчёркивала, что сегодня солидарность с Украиной должна быть выстроена на основании защиты её суверенитета. Не нужно пытаться выдать эту войну за универсальную битву добра и зла, свободы и несвободы. Речь идёт о том, что Украина – это суверенное государство в тех границах, в каких она была до 2014 года. Это базовый факт, в этом состоит теория международных отношений и вытекающая из неё теория международного права. Не может быть больше или меньше суверенитета.
Не может быть больше или меньше суверенитета
И сегодняшний тупик не был предзадан. Реваншистская и квазиимиперская партия есть в любой распавшейся империи (наверняка кто-то тоскует об утраченном величии Франции или Испании) – они процветают на осколках. Но наличие такой партии не определяет развитие всей страны в имперском направлении. В 1991 году Ельцин начал новую историю с базового факта взаимного признания независимости. У него была возможность поставить вопрос о величии России, но он сделал выбор в пользу другого сценария. Это важный конституционный факт: бывший СССР стал Содружеством независимых государств.
Серьёзных концептуальных и идеологических различий между 2014 и 2022 годом я не вижу. В некотором смысле то, что всё затянулось до 2022 года, является исторической случайностью: эти события могли произойти в любой момент, и в 2015, и в 2016. Решение о вторжении в 2022 году было запрограммировано в 2014-м, когда произошла развилка, которая нас привела в исторический тупик.
Люди, которые десятилетиями смотрели телевизионную пропаганду в России, часто говорят: «Мы русские, мы великие, с нами Бог». Но на вопрос, что, по их мнению, значит величие, они дать ответ не могут. Понятие величия не наполнено чем-то концептуальным. В процессе поиска величия президент и его администрация попали в идеологический капкан. На первый план вышли люди по типу Проханова и Дугина. Они начали активно продавать идею империи. Эта идея хорошо ложится на уши управленцев в погонах, которые вышли из силовых структур. Россия все врёмя заигрывает с тем, чем она могла бы быть. Однако я не уверен, что сегодняшнее руководство России готово поднять эту идею на флаг. Отсюда принципиальная недоговорённость и недосказанность, расплывчатость формулировок. Никто, кроме Z-каналов и дугинцев, не будет говорить, что Россия – это империя. И президент, и дипломатическое ведомство ещё пытаются цепляться за контуры того порядка, где России принадлежало место постоянного члена Совета безопасности.
Когда мы смотрим проекты российской внешнеполитической доктрины, мы там видим описание XIX века. За многополярностью скрывается простая идея: в мире должно быть несколько сильных центров, вокруг которых объединяются все остальные. Все, кто входит в БРИКС, – кандидаты в члены этого концерта. Но эту идею Россия не может до конца реализовать и убедительно представить. Нет реального образа будущего ни внутри страны, ни за её пределами. Многополярность не востребована нигде в мире – ни Африка, ни Южная Америка не будет всерьёз обсуждать, что какая-то из их стран возьмёт на себя лидирующую роль и будет представлять эти континенты в ООН. Идея демократизации ОНН как раз в другом – в том, чтоб уйти от старых идей, заложенных на Венском конгрессе, в основании Лиги наций и ООН. Уйти идеи от управления великими державами к большей роли генеральной ассамблеи, к демократизации мирового правления. Обсуждается вопрос, должны ли в Совбезе быть постоянные члены.
Нет реального образа будущего ни внутри страны, ни за её пределами. Многополярность не востребована нигде в мире
Илья Матвеев
Я более пессимистично смотрю на разговоры о реформе ООН. Возможно, мы идём к ситуации 1914 года, к разделению всего мира на военные блоки, между которыми нет нормальных отношений.
Евгений Рощин
Соглашусь с оценкой – я лишь говорил, какие идеи циркулировали в качестве альтернативы продаваемой Россией многополярности. В условиях войны в глобальном мироустройстве будет происходить примерно то же, что в экономических и политических отношениях России, Европы и США. На смену ООН придёт не реформированная организация, а альтернативные альянсы. Уже есть прецеденты, когда подобные альянсы формировались для проведения операции в Ираке, в других регионах. Альтернативные ad hoc системы будут выстраиваться и теперь, но без участия России. Китай, показавший свою договороспособность после визита Нэнси Пелоси на Тайвань, думаю, будет в них участвовать. Это не персоналистский режим, а коллегиальное управление, и там понимают, насколько экономики США и Китая взаимозависимы. А нас к этому разговору приглашать не будут.
Империи прошлого воевали очень много, невозможно сказать, какая из войн похоронит империю. Нам, видимо, предстоит понять, что будет результатом нынешней войны – законсервируется ли Россия в своей имперскости или же война приведёт к внутренним и внешним сдвигам. Нужно обсуждать то, как иначе всё может быть в ближайшем будущем.