Война в Украине – это в том числе война поколений: на высших должностях в России в основном находятся люди 60+, в Украине решения принимают те, кто родился в 1980-е. На что влияет сам факт преемственности советской и путинской элиты?
Это сокращённая текстовая версия дискуссии, состоявшейся на канале «О стране и мире». Модераторы любезно предоставили разрешение на публикацию.
Сергей Лукашевский, историк
Фигура автократа всегда притягивает внимание. Но затем начинает различаться и фон – не только потому, что короля играет окружение, но и потому, что система устройства элиты определяет, в какую сторону развивается система.
Очень важно видеть за спиной Путина российскую элиту. Это не просто интерес к режиму. Именно такое сочетание президента и элит привело нас в ситуацию войны.
Борис Грозовский, обозреватель, автор телеграм-канала @EventsAndTexts
У нынешнего режима и политики, которую Союз проводил после окончания Второй мировой, есть общие черты: взгляд на мир как на шахматную доску, привычка смотреть на окружающее страны как на не обладающее суверенностью (они должны либо проводить политику, которая России нравится, либо стать объектом вмешательства), неприятие либерального миропорядка. Чем это сходство обусловлено – институциональными связями или генетически, через общность элит?
Мария Снеговая доказывает, что преемственность внутри элит есть, но вопрос, именно ли она повлияла на типологическое сходство режимов, открыт.
Мария Снеговая, политолог, исследователь в Virginia Tech и George Washington University
Свыше 60% из топ-100 путинских элит имеют связи с советской номенклатурой. Эти люди никуда не уходят уже 30 лет: при Ельцине в администрации президента, правительстве, региональном руководстве было до 80% выходцев из КПСС. Приток новых лиц – это в существенной степени силовики.
Ряд исследователей предлагает смотреть на демократический транзит в России не как на демократическую революцию, идущую снизу, а как на революцию представителей низшего и среднего звена номенклатуры. В позднесоветской системе они не ощущали никаких карьерных перспектив: старые бонзы умирали прямо в своих креслах. Но как только верхушку Политбюро удалось сместить, эти бюрократы успокоились, и с тех пор страна медленно, но верно возвращалась к закупорке карьерных лифтов и к автократизации. Эту корреляцию мы наблюдаем на всём постсоветском пространстве.
Чем больше выходцев из коммунистических управленцев в новом режиме, тем быстрее возникают процессы реавтократизации
Чем больше выходцев из коммунистических управленцев в новом режиме, тем быстрее возникают процессы реавтократизации (в странах Балтии их доля не превышала 50%, в ряде стран Восточной Европе – 30%). И дело не только в том, что эти люди сумели закрепиться во власти: в этих обществах не было того количества давления снизу, которое вытолкнуло бы их, заставило систему обновиться, как в странах Балтии. Не было реально массового низового движения. То же самое мы наблюдали в Центральной Азии: там снова возник авторитарный режим, чьи черты говорят о преемственности с предшествующей авторитарной системой.
В Украине ситуация изначально была довольно сходной, но потом там начало формироваться мощное гражданское движение, которое в течение нескольких электоральных циклов, начиная с 2004-го, стремилось добиться обновления системы. За счёт этого сегодня мы видим радикальное отличие как минимум в возрастной структуре – в Украине средний возраст номенклатуры около 30-35 лет, в РФ – 55+, выше, чем в среднем по постсоветскому пространству. Это уникальный случай закупорки.
Проблема в том, что период социализации – то есть формирования взглядов – советской номенклатуры пришёлся на позднесоветский период. Именно этим обусловлены те параллели с Союзом, что мы видим в их действиях, в том числе во внешней политике. Номенклатура – советская, путинская – стремится делать то, чего хочет начальство, это – основная установка. Раскол элит, которого многие так ждут, в автократическом режиме маловероятен.
Николай Петров, политолог, старший исследователь Chatham House
Проблема не в персональном составе номенклатуры, а в институциональном дизайне.
В 1994-м я работал в аналитическом центре при администрации президента в компании очень приятных и толковых людей, в том числе серьёзных академических экспертов, недавно пришедших в номенклатурную систему. Когда началась первая чеченская, я ожидал, что они выступят с независимой, критической позицией – а они действительно были критичны в частных разговорах. Но они приняли законы волчьей стаи: мол, сейчас не время для разногласий, нужно всем объяснять, почему президент на белом коне должен въехать в Грозный. Я понял тогда, что улучшить номенклатурную систему, посылая туда людей с другой ментальностью, невозможно. Кого она не может перемолоть, того выплёвывает.
В путинской неономенклатурной системе не осталось черт системы элитной. 10 лет назад они ещё присутствовали: в системе были люди, способные на действия вопреки командам сверху, их влияние определялось их индивидуальностью, личными качествами (пусть и унаследованными). Сегодня людей не осталось – есть должности и винтики. Мы своими глазами наблюдали демонтаж элитной системы: сегодня государственный олигарх Сечин не очень отличается от частного олигарха Потанина, их собственность в любой момент можно забрать, и ни тот, ни другой не могут передать её по наследству. (Я бы, к слову, перестройку и 80-е рассматривал в том числе и как попытку этой номенклатуры капитализировать свои возможности и положение в виде реальной частной собственности, которую можно передавать, наследовать и пр.)
В путинской неономенклатурной системе, в отличие от просто номенклатурной, которую мы наблюдали при Брежневе, Хрущёве и даже Сталине, нет «защиты от дурака», которая не позволяла одному человеку заставить всех реализовывать своё единоличное решение, не являющееся компромиссом элитных групп. Нет внутренней конкуренции и взаимного контроля. Персоналистская система одноразовая, и она деградирует. Война противоречит её интересам, это не реванш, а самоубийство, в нормальной номенклатурной системе невозможное.
Мария Снеговая
У нас более персоналистский режим, чем был в позднем СССР – вспомним, как многие члены Политбюро выступали против вторжения в Афганистан и как выглядел Совбез перед принятием решения о нападении на Украину. Сегодня в системе нет акторов, способных к коллективному действию или могущих хотя бы повлиять на решения президента.
Впрочем, и сталинская система тоже была персоналистской, во время Карибского кризиса никакая «защита от дурака» не помешала Хрущеву поставить мир на грань катастрофы (пусть его потом и сняли). СССР так же вторгался в Венгрию и Чехословакию, как Россия сегодня в Украину. Да, советская система была более институционализирована, но эти механизмы не защитили мир и соседние страны от чудовищных вещей.
В системе нет акторов, способных к коллективному действию или могущих хотя бы повлиять на решения президента
Николай Петров
Согласен, что система – это во многом паттерны поведения. В том смысле, что все расчёты – сколько процентов выходцев откуда, – менее важны, чем то, какая матрица существует в управленческой системе. Для меня эта система – чекистократия, но не потому, что там большинство людей из спецслужб, а потому, что такова управленческая матрица. И достаточно одного замминистра из ФСБ, чтоб вся система работала в этой матрице – в режиме спецоперации, в абсолютной закрытости, в отказе простым людям в субъектности.
В конспирологической чекистской матрице есть мы и наши враги, а общество, люди не значимы. Это, к слову, главная ошибка путинской системы в отношении Украины. Кремль видел там слабого лидера с низкой популярностью, слабые элиты и хаотичную систему, и казалось, что достаточно ткнуть пальцем, и всё развалится. Этого не произошло, потому что не был учтён фактор людей, населяющих страну.
Мария Снеговая
Думаю, отказ обществу в субъектности – это следствие социализации в номенклатурных и силовых структурах. Именно там в советское время возникла идея, что общество – это результат работы враждебных сил; традиция идёт со времён Холодной войны.
Николай Петров
Проблема в том, что система научилась менять старых соратников. Несколько лет назад Сергею Кириенко была поставлена задача наладить воспроизводство системы, он разобрался с губернаторами – и мы видим, как легко теперь Кремль меняет шило на мыло в любом регионе. Вместо тех, кто мог влиять на принимаемые решения, мы имеем полковников, которые смотрят в рот главнокомандующему. Президент сидит в бункере, вокруг него военные, из которых он набирает элиту (вспомнить главу МЧС). Вспоминаются последние годы Сталина, когда он отодвигал от себя соратников, заменяя их на бессловесных слуг.
Мария Снеговая
Те процессы, что мы наблюдали в конце Союза, проявятся и в конце путинского режима. Более молодые начнут чувствовать, что не представлены в системе, у них нет перспектив и будущего – и, возможно, захотят поучаствовать в обновлении. Закупорка лифтов, которую мы видим сегодня, может привести к тем же результатам, что и в СССР.
Но топ политических элит – Николай говорит всё же о более низовых структурах – замещается исключительно медленно, обновления наверху почти нет. В топ-100 не более четырёх человек из поколения 80-х. Если у России снова появится возможность смены элит, очень важно провести люстрацию. Пока же медицина больше говорит об эволюции режима, чем политология.