Фашизм стал синонимом абсолютного зла, утратил свои исторические корни. Но для понимания того, что сейчас происходит внутри страны, стоит поговорить о нём без эмоций – как о социальном феномене.
С любезного разрешения организаторов дискуссии «Между путинизмом и фашизмом» проект «Рефорум» публикует текстовую версию беседы, состоявшейся на канале «О стране и мире».
Борис Грозовский, обозреватель, автор телеграм-канала EventsAndTexts
Необходимость сравнивать путинизм и фашизм навязана нам логикой войны: в её основание российские власти положили тезис о денацификации Украины. Россия присвоила себе право решать, кто является нацистом, а кто нет. При этом нацистом для путинской России оказывается любой, чьё поведение противоречит её интересам. Тот, кому не нравится, что его пришли денацифицировать. Как в руках России оказалось право решать, кто нацист, а кто нет, и как стала возможной фашизация российского режима?
Илья Будрайтскис, историк, политический теоретик, публицист
Черты исторического нацизма стёрлись из памяти, нацизм в мировом публичном дискурсе приобрёл качества абсолютного зла. Этот статус и был использован российской властью и пропагандой для оправдания любых своих действий: раз понятие нацизма стало пустым, значит, его можно заполнить любым содержанием.
Необходимо вернуть нацизму, фашизму конкретное определение. Так что сейчас мы поговорим о нацизме и фашизме не как о ругательстве, синониме бесчеловечности, а как о совершенно конкретном социальном феномене.
Многие полит теоретики описывали фашизм как движение, которое рождалось в ответ на возможность трансформаций снизу, на подъём социалистических настроений. С этой точки зрения его идеология была вторичной: есть известная фраза Муссолини, что теория – это тюрьма, а фашизм растёт из живой практики и не пытается придать своей доктрине связность.
В XX веке фашизм родился из очень конкретного сочетания исторических обстоятельств: мировой экономический кризис, последствия Первой мировой войны, подъём рабочего движения, его заявка на захват власти. В ситуации обострения социальных противоречий, политической борьбы, когда государство и его репрессивные институты не могли самостоятельно справиться с острыми вызовами, фашизм пришёл извне, чтобы заместить собой это государство. Он восстанавливал порядок, точнее, утверждал новый, уничтожал революционное рабочее движение, придавал государству собственную форму – мы знаем это на примерах Италии, Германии и других несостоявшихся европейских фашизмов.
Американский и канадский социолог Карл Поланьи считал, что фашизм – это прежде всего движение сверху, цель которого – в момент острого кризиса переучредить власть элит над обществом, разрешив противоречия между формальным равенством и фактическим неравенством, политикой и экономикой, демократией и капитализмом. Ключевым моментом этого нового состояния является полня атомизация и деполитизация общества. Анализ Ханны Арендт в «Истоках тоталитаризма» смыкается с этой оценкой. Фашизм – это не о том, что большие безумные идеи захватили общество. Это не аномалия, а логичный в своей ужасной брутальности итог развития капиталистической индустриальной цивилизации.
Фашизм – это утверждение неравенства как закона природы, утверждение природной борьбы народов и стран за место под солнцем
Ключевым элементом фашизации является колоссальное неравенство, при фашизме оно достигает политического качества, становится открытой декларируемой реальностью. Это утверждение неравенства как закона природы, утверждение природной борьбы народов и стран за место под солнцем, а каждого отдельного человека – как тела, элемента, винтика в тех витальных процессах, которые он сам не в состоянии контролировать и влиять.
Путин, в отличие от лицемерного Запада, называет вещи «своими именами»: что есть страны, у всех есть интересы, есть естественная борьба за существования, и любые апелляции к правам человека, международному праву – брехня, лицемерие и попытка прикрыть стремление к реализации личных интересов общими словами. Принципиальный антиуниверсализм, доведённый до открытого политического выражения, и принципиальный антиэгалитаризм, отрицающий равенство и утверждающий право сильного, – безошибочные признаки фашизма.
Роль большинства в фашистских режимах всегда была пассивной, жертвенной. Там не постоянно поддерживается атмосфера массового энтузиазма – зато постоянно поддерживается страх друг перед другом и готовность следовать любому приказу сверху, так как альтернативы не существует. Общественные процессы, инициируемее российской властью в последние 20 лет, имели целью полностью уничтожить любые элементы самоорганизации в обществе, превратить его в материал для реализации госполитики.
Олеся Захарова, политолог, автор и член редакционной коллегии аналитического онлайн-издания Riddle Russia
Хотя Путин и говорит о денацификации, главный враг для него – это Запад, в первую очередь США. Путин говорит о киевском режиме как о марионетке, сателлите и вассале. Он апеллирует к терминологии Холодной войны, называя Штаты и Запад «империя лжи» — а мы все помним, что СССР называли «империей зла». Он характеризует Запад в моральной тональности – нравственно деградирующий, наглый, циничный. Во всех речах Путина против Запада после 24 февраля используется очень много прилагательных, что для него нехарактерно (по полстраницы негативных прилагательных в одной речи). Это создает атмосферу накала и обосновывает, что нам необходимо совершить эти действия, ибо так мы спасаем себя: Запад не просто пытается нам подсунуть что-то вредное, а хочет нас уничтожить. В дискурсе фашистской Германии похожим образом формировался образ врага – он описывался как деградирующий, разрушающий германское общество, абсолютное зло, с которым необходимо бороться, а война, которую начинает Германия – священная.
Народ не отождествляется с государством. Народ его чтит, бережёт, задача и главное достоинство народа – быть готовым умереть за Россию, не задавая вопросов
Но есть интересное различие. В дискурсе Гитлера врагом были определенные нации (евреи, славяне) – речь шла о противопоставлении арийцев и других наций и рас. В российском политическом дискурсе противопоставляют Россию и Запад, а не народы. Путин избегает говорить о том, что он или русские выступают против каких-то народов, борьба идёт не с Украиной, а с киевским режимом, которым управляют Штаты.
Для Путина русская нация не является нацией превосходства – он говорит о превосходстве России как государства, в том числе над своим народом. Он не использует термины «русские, русский народ». Зато есть «русский мир».
Народ не отождествляется с государством. Народ его чтит, бережёт, задача и главное достоинство народа – быть готовым умереть за Россию, не задавая вопросов. А Россия – это власть плюс территория. В военных речах Путина всё время формируется культ смерти, культ погибших героев (он ещё в 2014-2015 гг. отмечал, что одна из сущностей русских – постоянная готовность умереть за страну). В рамках такой риторики пацифисты – чужие и предатели.
Илья Будрайтскис
Говоря о фашистской доктрине, вспомним, что её ключевая идея – что государство должно стать духовной силой. Это не правовая система, модерирующая отношения в обществе: общество и государство сливаются воедино, противоречия между личными взглядами и позицией государства недопустимы, потому что таким образом человек отрицает своё место как части единого общественного организма. Сейчас в России мы пришли к той точке, когда нельзя дистанцироваться, потому что тем самым вы делаете проблематичной свою принадлежность к обществу. Госполитика и ваша идентичность как жителя страны сливаются воедино, зазора нет. Границы между частной жизнью и публичным пространством исчезли. Это новое качество заслуживает определение перехода к фашизму.
Фашизм совершает моральное преступление нового типа – переиначивается сама мораль. Старая универсалистская отметается.
Олеся Захарова
На уровне риторики явно идёт процесс тоталитаризации (называть это фашизмом или нет, вопрос открытый). Один из признаков тоталитарного языка – утрата языковой самобытности гражданина. Сегодня люди начинают разговаривать теми штампами, что транслирует государство, иногда сами того не осознавая. Они почти дословно воспроизводят только то, что идёт извне, не чувствуется своей оценки и соотношения личного взгляда, самобытности, даже когда уходишь вглубь беседы.
Противоречия между личными взглядами и позицией государства недопустимы, потому что таким образом человек отрицает своё место как части единого общественного организма
Сергей Лукашевский, историк
Опыт ретроспективного взгляда на историю XX века создаёт ложное впечатление, что фашизм является причиной кризисов вроде Второй мировой. В то время как, наоборот, фашизм является способом разрешения кризиса, его последствием. Когда режим оказывается перед необходимостью вытеснять агрессию вовне по причинам как надуманным, так и имеющим какую-то почву, включается столетиями отработанный способ консолидации общества и взгонки общественной агрессии.
В большой стране неразрешённый социально-политический кризис, выраженный в экстраординарном неравенстве, эксклюзивности политических институтов и персоналистском режиме, часто разрешается путём войны с тем или иным врагом. Враг необходим просто как канализация ощущения кризисности и неадекватности общественного устройства. Остаётся ужаснуться тому, как внутрироссийские проблемы, которые сводятся к простой формуле бесконечного правления одного человека и концентрации богатства в руках малой части населения в ущерб остальным, приводит к тому ужасу, что происходит сейчас в Украине, где гибнет тысячи россиян и украинцев.
Борис Горозовский
Насколько глубоко эти тоталитарные или фашизоидные черты въелись в политическую культуру, как их преодолеть?
Илья Будрайтскис
То, что мы имеем сейчас, выросло на почве огромного социального неравенства, укоренённых практик презрения к личности и человеческой жизни, которые во многом утверждались рыночными трансформациями 90-х и шли параллельно с формированием авторитарной политической системы, сначала ельцинской, потом путинской.
Поланьи писал, что в современной цивилизации присутствует двойное движение: стремление к атомизации, противопоставлению индивидов, распаду общества – и движение общества, которое себя от этого распада пытается себя защитить. Мы видим это движение даже в обстоятельствах последних лет. У российского общества есть способность к самоорганизации, как бы её не давили, необратимой трансформации человеческой природы в России не случилось. Шанс всегда есть. Учитывая, что сегодняшнее состояние общества – результат долговременной репрессивной работы сверху, можно предположить, что когда эта работа прекратится, мы увидим, что общество много сложнее и способнее к самовыражению, чем нам кажется сегодня.
Необратимой трансформации человеческой природы в России не случилось
Олеся Захарова
Укоренено глубоко. Значительная часть населения жила в Союзе, тот дискурс встраивал в людей определённый комплекс мышления, который выжил на уровне паттернов восприятия и реакций. Потому так легко и быстро откатило то, что было в 90-е – было проведено слишком мало работы по пересмотру и раскрытию преступлений советского периода.
В ЮАР после распада режима апартеида проходили «комиссии правды и примирения»: собирались жертвы, преступники (полиция и пр.), последним была дана возможность избежать судебного преследование, если они публично расскажут, что совершили, и попросят у жертв прощения. Это транслировалось на весь мир, обсуждалось, раскрывалось в деталях. По итогам социологи выявили, что взрослое, старше 40 лет население, которое прожило основную часть жизни при апартеиде, более совестливым не стало, а вот поколение их детей сильно изменило взгляды и восприятие мира. Преступления советской власти, путинской власти надо разбирать публично и систематически, на публичных площадках, в том числе в школе. Только так можно вырастить поколение, которое не будет с готовность воспринимать даже небольшой откат назад и попытки манипуляции.