Рост репрессий сделал массовые антивоенные выступления невозможными. Но протест продолжается, меняются лишь его формы. Удастся ли власти его подавить?
«Рефорум» публикует сокращённую текстовую версию дискуссии, организованной каналом «О стране и мире».
Алекс Лохмутов, юрист-аналитик ОВД-Инфо
С самого начала, с 24 февраля, протест жёстко подавлялся. В первый день войны было задержано 2 000 человек, в среднем в течение следующей недели каждый день задерживали по 500 человек. 6 марта мы насчитали больше 5 000 задержаний.
За последний месяц количество задержанных – примерно 500 человек. Важно отметить, что это те люди, которые к нам обратились за помощью. Им вменялось, что они участвовали в акции, которая не была согласована властями, то есть, по сути, была запрещена.
Мы начали отслеживать дела по новой статье «о дискредитации действий российской армии», которая буквально за день прошла все чтения в Госдуме, Совете Федерации и у президента и начала применяться на следующий день. По этой статье мы насчитали 1 500 дел, каждый день заводится ещё около десятка новых. Статья достаточна странная: любой протест сейчас попадает под дискредитацию действий российской армии. Мы подали жалобу в ЕСПЧ на нарушение прав людей, которые участвовали в антивоенных протестах или выражали свое антивоенное мнение. Мы прочитали 600 постановлений судов и поняли, что всё может считаться дискредитацией: молчаливая поддержка антивоенного митинга, плакаты с надписями «Нет войне» или «Мир», изображение голубя или украинского флага, даже пустые листы. Суды считают, что у нас сейчас есть только один повод для выражения протеста, и это война. Мы давно работаем с политическими делами и уже не удивляемся уровню аргументации судов, но кажется, что сейчас мы вышли на новый уровень.
Когда люди выходят с плакатами против Путина, это тоже попадает по статью о дискредитации действий российской армии
Когда проходили антивоенные собрания в Томске 6 марта, задерживали всех и вменяли сразу две статьи – митинговую и дискредитационную. Суды сами признают, что человек никак не демонстрировал позицию, но самим присутствием поддерживал противоправные действия.
Интересно, что когда люди выходят с плакатами против Путина, это тоже попадает по статью о дискредитации действий российской армии. Суды говорят, что так как Путин главнокомандующий, то критика или оскорбление Путина подрывает доверие к Вооруженным силам. Статья 20. 3. 3. КоАП получилась совершенно резиновой, но кажется, что она такой и задумывалась. Средний штраф по этой статье примерно 35 000 рублей. Это гораздо больше, чем раньше назначали и за одиночные пикеты, и за участие в митингах.
В последнее время появилось много дел за выражение мнения в Интернете. Мы насчитали около пятидесяти дел Вконтакте и Инстаграме: люди ставят антивоенные аватарки или оставляют антивоенные комментарии к постам, публикуют информацию про антивоенные движения или фото антивоенных плакатов, которые они нашли в Яндексе. Центр по противодействию экстремизму и ФСБ мониторят соцсети и регулярно возбуждают дела по таким поводам, а суды уже приплетают это к делу и фактически считают, что на данный момент в России запрещена пацифистская идеология. Как и в начале 2021-го года, идут в ход подъездные камеры – помогают вычислить, кто разбрасывает листовки по ящикам.
Это правовой абсурд, который даже нашей правовой системе может показаться требующим обоснования
В докладе ОВД-Инфо мы пишем и о бытовых ситуациях – начиная доносами и заканчивая выражением мнения в процессе разговора. Например, люди высказываются в маршрутке, на рынке, в школе, в мессенджере о своей антивоенной позиции. И граждане сообщают об этом в полицию, и людей привлекают к ответственности.
Закон существует два месяца, впереди массовые апелляции. Есть надежда, что апелляционные суды могут задаться вопросом, как призыв к миру дискредитирует действия российских вооруженных сил в целях мира. Это правовой абсурд, который даже нашей правовой системе может показаться требующим обоснования. Может, часть дел дойдет до ВС и ему придётся начать проводить границы.
Мы почти не видим прекращения дел, но иногда суды возвращают протоколы в полицию с требованием уточнений: «Вы не обосновали, какой войне «нет», как призыв к миру вообще связан с российской армией». Проблема не в том, чтоб отбиться от обвинений, а в том, что закон совершен непредсказуем, в нём самом нет никаких ограничений, как он должен применяться. Возможно, это и была его цель – чтобы люди воздерживались от любых действий вообще. Мы надеемся, что получится выстроить границы и бороться за хоть какую-то возможность высказываться.
Буквы и смыслы слов не значат уже ничего, считывается только неформальное значение – что-то вроде «революционной совести»
Сергей Лукашевский, историк
Сначала, когда протест был более массовым, мне казалось, что власти скоро должны перейти к масштабным акциям запугивания с массовым задержанием активистов по каким-нибудь спискам (неблагонадёжные, ранее привлекавшиеся и пр.). Но несмотря на качественное ужесточение законодательства и усиление беззакония, репрессивная практика остаётся в русле той, что мы наблюдали в последние годы. Во главу угла ставится не жёстокость и масштабность, а произвол. Буквы и смыслы слов не значат уже ничего, считывается только неформальное значение – что-то вроде «революционной совести»: мы распознаём врагов и их наказываем.
Это вызов для движения сопротивления: нынешняя система, может, и менее страшная, чем при Сталине, но невероятно гибкая. Ей не нужен дорогостоящий аппарат принуждения. Она превращается в постоянно действующий механизм запугивания, который позволяет добиваться парализации политической воли, когда действуют только одиночки.
Режим пока не пытается использовать всенародное одобрение, но массовый протест уже невозможен. Мы, выражаясь словами Григория Юдина, зависли на грани между авторитаризмом и тоталитаризмом. «Демонстрация семерых» на Красной площади 25 августа 1968 года оказалась настолько звучащей именно потому, что подразумевалась тотальная поддержка режима. Сейчас индивидуальный протест ещё нельзя назвать подобным жестом. Это та трудность, перед которой оказались те, кто протестует против войны и хочет повлиять на общество.
За пределами РФ должны быть выставки и сборники, которые бы показывали этот индивидуальный протест – лица, кейсы
Борис Грозовский, обозреватель, автор телеграм-канала EventsAndTexts
Из-за границы протесты не видны, оттуда сложно ощутить обстановку, в которой россияне живут много лет – обстановку сгущающегося авторитаризма. На самом деле удивительно, что какой-то протест ещё существует.
Сергей Лукашевский
Сделать его более видимым может постоянное напоминание и отслеживание этих событий. За пределами РФ должны быть выставки и сборники, которые бы показывали этот индивидуальный протест – лица, кейсы. Как война в Украине ощущается иначе от рассказов очевидцев, так и протест актуализируется через личные истории смелости.
Борис Грозовский
Брат Катерины Беленкиной, креативного директора Фонда Егора Гайдара и директора Центра Гиляровского, за последние полгода был арестован дважды, за выступление против ликвидации «Мемориала» и за антивоенный протест, и провёл в заключении два месяца. Поделитесь личным опытом?
Катерина Беленкина, искусствовед, куратор
23 февраля мой брат Алексей позвал друзей гулять по городу и петь антивоенные песни. Он подошёл к человеку, стоящему с листом бумаги в руках, узнать, что написано (оказалось, «Нет войне»), пожал ему руку – и тут же был арестован, как и пикетчик, и окружающие. Судебное заседание было минута в минуту с первым антивоенным митингом на Пушкинской. Я сидела в суде – в этот момент моя 14-летняя дочь написала, что идёт на Пушкинскую, так как иначе поступить не может.
Мы ходатайствовали о привлечении свидетелей, человек с плакатом и люди на площади согласились, сказали правду – в итоге в заключении судьи появилась строчка «В связи с тем, что свидетели проявили симпатию к подсудимому, их словам суд не может доверять». Судья вынес приговор 30 суток административного ареста, хоть мы очень просили штраф. В этот же вечер моя дочь получила дубинками по голове, её отец, защищая её, тоже получил дубинок и был арестован. А свекровь, стоявшая на той же площади с плакатом «Матери против войны», провела ночь в ОВД и была приговорена к штрафу в 150 000.
Сергей Лукашевский
Очевидно, что мирный и безопасный протест сегодня невозможен. Ожидать красивых демонстраций не стоит. С другой стороны – пока цена протеста не так высока, чтоб его полностью подавить. Соответственно, мы будет сталкиваться с партизанским протестом, принимающим всё более разнообразные формы. Его роль не организующая, но – постоянно давать обществу возможность почувствовать, что альтернативная точка зрения существует и рядом есть люди, которые не только думают иначе, но и рискуют эти мысли высказывать. Если общественное сознание изменится, перейдёт от возбуждения к разочарованию, наличие такого протеста может оказаться тем тлеющим огнём, который подтолкнёт ситуацию к изменению. А пока главное – помнить, что те люди, кто сегодня протестует даже анонимно, спасает честь российского народа. Что здоровая часть у общества есть.
Когда люди понимают, что им необходимо высказаться, что они хотят доносить идеи – они всё равно выскажутся
Алекс Лохмутов
Когда-то штраф за несанкционированные митинги был 500 рублей. Потом их кратно ужесточили, потом – Дадинская статья и реальные сроки. Люди продолжали выходить и высказываться. Сейчас происходит то же: репрессивный аппарат напрягается и начинает работать более тщательно, больше штрафы, более произвольное применение. Но когда люди понимают, что им необходимо высказаться, что они хотят доносить идеи – они всё равно выскажутся.
Катерина Беленкина
У меня пессимистический взгляд на судьбу российского протеста – с того момента, как общество почти не поддержало арестованного Алексея Навального. 24 февраля возникла иллюзия, что сейчас выйдет 100 000. Но нет. Зато личный протест помогает частному человеку не сойти с ума.