Политик и юрист Любовь Соболь, бывший сотрудник полиции Роман Хабаров и журналистка издания «Проект» Мария Жолобова не только выявляют факты коррупции, но и на себе ощутили, на что способна сопротивляющаяся фактам коррупционная система. Как работают расследования – тема второго стрима из серии ежемесячных бесед о коррупции, которые организуют «Рефорум» и «Трансперенси Интернешнл – Р», а модерирует журналист Майкл Наки.
Любовь Соболь пришла первым юристом проекта Алексея Навального «РосПил», который должен был бороться с коррупцией на госзакупках. Тогда, в 2011 г., никто ничего не скрывал – имущество и подрядчики были открыто записаны на жён чиновников и пр. ФАС не усердствовала, в общественной плоскости коррупцией элит никто не занимался: это сейчас коррупционеры поумнели, прячут бенефициаров. Общественный интерес к деятельности «РосПила» появился сразу, вспоминает Соболь: были удачи, неудачи и даже случаи (немногочисленные), когда чиновников сажали: «В Чите мы добились посадки чиновника, который воровал на госзакупках квартир для детей-сирот. К теме подключились региональные журналисты, раскачали историю на уровне региона, не дали ей уйти в песок. На федеральном уровне таких историй нет. Максимум, чего мы там добились – изменения условий тендера и отмены одиозных госзакупок».
В идеальном мире ФБК бы не было
В идеальном мире ФБК (внесён Минюстом в реестр иностранных агентов. – «Рефорум») бы не было, правоохранительные органы выполняли бы свои функции и обыскивали не журналистов, а коррупционеров, говорит Соболь, «а я бы, например, благотворительностью занималась». ФБК поддерживают, потому что люди устали от бесправия и беспредела, в том числе коррупции.
Бывший участковый из Воронежа, прослуживший в полиции 18 лет Роман Хабаров рассказал о системных проблемах в полиции, в том числе о коррупции, «Русскому репортёру», после чего на него завели по очереди два уголовных дела. «Коррупция в МВД есть классическая чиновничья (закупки а-ля Росгвардия), есть уголовная (взятки следователям). Это очень разветвлённая и интегрированная в систему структура наподобие метастазов, наказывать и сажать конкретного полковника или генерала бесполезно – их регулярно сажают пачками, и находятся всё новые». В случае с коррупцией в полиции ты всегда либо свидетель, либо жертва, и велик личный риск заявителя, добавляет он. Тендеры – это всё же нечто более отвлечённое.
Наказывать и сажать конкретного полковника или генерала бесполезно – их регулярно сажают пачками, и находятся всё новые
Об обидчивом министре и его министерстве
29 июня издание «Проект» выпустило расследование о недвижимости главы МВД Владимира Колокольцева и его семьи. «Я не считаю себя только борцом с коррупцией – мы хотим сообщить людям правду, – отмечает соавтор расследования Мария Жолобова, – Мне интересно [представителей элиты] тыкать, ворошить и что-то находить. У Колокольцева, к примеру, нашлись друзья, близкие к Измайловской ОПГ, и много недвижимости, которую он явно не мог себе позволить».
В день выхода материала полиция пришла с обысками к главному редактору «Проекта» Роману Баданину, самой Жолобовой и заместителю главного редактора Михаилу Рубину, а сайт «Проекта» оказался недоступен. Жолобова говорит, что никто такого эффекта не ожидал: «Я пришла в «Проект» в момент основания, каждая вторая заметка была о коррупции, и никто на это внимания не обращал. В РБК я писала о том же – и тоже реакции не было. Нас иногда прослушивали, иногда приходили с камерами домой. На фоне того, что было с ФБК, нам казалось, что ничего особенного. А Колокольцева мы недооценили». Идти в суд и подавать иск – это непривычный для силового министра инструмент, поясняет Хабаров. А уголовное дело, обыск, задержания – наоборот.
«Мы не сомневались, что это так, а нечего было обижать нашего министра»
Истрия с публикацией «Проекта» и реакцией на нее Колокольцева Хабаров успел обсудить по внутренним каналам с коллегами. Реакция в том числе адекватных сотрудников МВД была – «Мы не сомневались, что это так, а нечего было обижать нашего министра». Полиция в целом ежедневно живет в структурной коррупции, есть службы более поражённые (ГАИ, ОБЭП, всё, что связано с борьбой с наркотиками), есть менее, но большинство сотрудников прекрасно знает, что это не случайная история, отмечет юрист: «В нынешнем МВД нет механизмов, которые позволят работать внутренней санации». Если сотрудник рассказал, что творится в его отделении, единственная возможность для него избежать немедленной кары – это сразу уволиться, выйти из системы, так что случаев, когда в силовых ведомствах разоблачают действующие члены системы, почти нет. Сам Хабаров в беседе с «Русским репортером» не называл имен коллег, и с ним до сих пор здороваются в полиции, пусть и непублично. Не так давно омбудсмен по делам полиции, которому доверяли и в полиции, и в Росгвардии, вскрыл множество проблем, известных ему со слов анонимных сотрудников – и в итоге на самого омбудсмена заведено 14 уголовных дел.
О проверках и справедливой каре
Каждая публикация о коррупции – повод для проверки, даже если журналисты не подавали прямой запрос, отмечает Хабаров. А ФБК, как и ранее «РосПил», такие запросы подавал по результатам каждого своего расследования – в ФАС, администрацию президента, профильные комитеты Госдумы, перечисляет Соболь. Много лет назад Алексей Навальный у себя на странице призвал всем вместе писать жалобы в органы после расследований – и на региональном уровне публичный рассказ вместе с официальными жалобами могли сработать. С жалобами бывали курьезы: Соболь вспоминает, как подавала в окружное МВД заявление о махинациях с миллионами на благоустройство, а сотрудники, чья задача – контролировать расходование бюджетных средств, не смогли при ней найти нужную госзакупку, так как… не умели пользоваться сайтом госзакупок.
МВД предпочитает ловить врачей на липовом больничном или преподавателей на взятке за экзамен
МВД предпочитает ловить врачей на липовом больничном или преподавателей на взятке за экзамен – это вроде бы тоже борьба с коррупцией, но она не требует особой квалификации и временных затрат (найти человека, который предложит преподавателю денег, и потом взять этого преподавателя вне зависимости от того, принял ли он сумму – быстро и несложно), говорит Хабаров. Шансы на успех высокие, а с точки зрения отчётности разницы нет.
Что касается ФАС, то Соболь приводит ещё один печальный пример: когда «РосПил» опубликовал расследование о картельном сговоре на 23 млрд рублей (а это самое крупное нарушение антимонопольных правил в истории России), главный фигурант расследования Евгений Пригожин сотоварищи не понесли вообще никакого наказания, даже административного – хотя ФАС и признала картельный сговор.
О самом важном эффекте
За расследования расплачиваешься, условно говоря, бытовыми неудобствами, зато получаешь удовольствие от того, что делаешь
Очень обижают комментарии на расследования из серии «И так понятно, что все воры, зачем тратить на это время», делится Жолобова: хочется, чтоб люди понимали, зачем нужно сообщать о подобных фактах. Но в основном расследования принимаются тепло. «Я нарастила броню – главное, что я верю в то, что занимаюсь правильным и благородным делом», – говорит Соболь. Когда делались первые расследования, казалось, что 300–400 000 читателей в блоге Навального – это небывалый резонанс, и таким он тогда и был. Сейчас аудитория расследований – это миллионы людей, и хотя среди комментаторов есть скептики и пессимисты (к слову, пораженческие мифы распространяются зачастую ботами), большинство людей адекватны и верят тому, что видят. За расследования расплачиваешься, условно говоря, бытовыми неудобствами, зато получаешь удовольствие от того, что делаешь: спортсмен не жалеет о своих травмах, даже если не взял Олимпийское золото, соглашается Хабаров. Плюс почти все расследования могут рассчитывать на реакцию государства – пусть и отложенную, как это случилось с расследованием про Дмитрия Медведева.