26 мая в пространстве Reforum Space Berlin прошла встреча с директором фонда «Русь сидящая» Ольгой Романовой. Говорили о том, почему Путин раз за разом отказывался от тюремной реформы, почему заключённые выбирают смерть на войне вместо жизни в тюрьме и как тюрьма стала очагом сопротивления режиму. О том, сколько украинцев, военных и гражданских, сидит сейчас в российских лагерях, как они туда попали (и при чём тут синдром херсонского енота) и как родственники борются за них. Видео встречи можно посмотреть здесь, мы предлагаем основные тезисы в текстовом формате.
Я директор и основатель фонда «Русь сидящая» вот уже 15 лет. Одна из самых умных вещей, что я сделала в жизни, – зарегистрировала в Праге фонд «За нашу и вашу свободу»: теперь это наш якорный фонд, он даёт нам возможность работать в России, работает аккумулятором для всех программ и стал центром работы с Украиной. Я очень счастлива, что несколько украинцев, в том числе и солдат, который до декабря-2022 был на передовой, работают у меня в фонде. Когда я спрашиваю: «Как вы пойдёте ко мне работать, я же русская?», они отвечают: «А в чём проблема?» Это дорогого стоит.
Недавно мы зарегистрировали фонд «Россия за решёткой» в Берлине и подали на регистрацию фонда в Гааге, чтобы быть, надеюсь, ближе к месту событий. В Берлине есть ещё маленькая медийная компания My Russian Rights, которая снимает разнообразнее сюжеты и фильмы в России. Работу фонда в Берлине мы начали с того, что стали общаться с русскоязычными заключёнными. Самая большая их проблема здесь – это отсутствие книг, фильмов и т.д., но главная наша цель – изучить, как устроены тюрьмы народов мира. Я об этом немного знаю, но хочу, чтоб узнало как можно больше людей – и сегодня хочу с вами об этом поговорить.
«Путин создал сакральное место, которого все должны бояться»
Российская тюрьма не имеет никакого отношении к царской тюрьме и каторге. Как и бывшая немецкая тюрьма, она родом из Англии. Во время англо-бурской кампании колонистам очень мешало и местное население, и собственно буры, и они придумали сгонять тысячи людей в прерии, огораживать их колючей проволокой, ставить вышки с охраной – словом, создали концентрационные лагеря (и так их и назвали). Система всем понравилась и быстро разошлась по миру. Такие лагеря были на Кубе, в Китае, задержались в России и Германии. Если хорошо знаешь устройство русского лагеря, то в Освенциме и Заксенхаузене ощущаешь себя, как в Перми. Всё знакомо. Там, где печи крематория, у нас баня и прачечная – да и фашисты тогда говорили проверяющим, что там, где трубы, у них прачечная.
В 1922-м в Сибири появился первый концлагерь, куда отправили белочехов. Лагерей понастроили много, в 1930-м их объединили в ГУЛАГ. Сегодня Россия – единственная страна, где эта система сохранилась. Её реформировали только однажды, при Берии, в 1953-м: он переподчинил лагеря из НКВД Минюсту. Сейчас ФСИН снова фактически под ФСБ.
Я много лет недоумевала: почему нет политической воли к реформированию тюремной системы? Ведь это очень просто! Допустим, Скандинавию догнать сложно, но создать скучную европейскую пенитенциарную систему, как в Германии, Франции или Португалии (если решите сесть, очень рекомендую португальские тюрьмы), – не бином Ньютона. Достаточно сделать две вещи. Первая – снять с тюремного начальства погоны, пусть главными будут педагоги, врачи, мастера, пусть они занимаются исправлением человеческой природы. Исправлять брак в работе государства и общества – это и есть задача тюрьмы. В Скандинавии, где действительно носятся с заключёнными (все мы знаем, что у Брейвика трёхкомнатная камера), самый низкий в мире процент рецидивов: 16%. А в России 93%, почти все преступники, освободившись из тюрьмы, снова совершают преступление. Вторая мера – отдать второй ключ от тюрем и колоний местным властям, которые вообще не представляют, что там творится, а потом имеют от этого проблемы.
Потерпевшим в России тоже быть очень плохо – никто тебе ничего не возместит. На Западе же возмещение идёт в первую очередь, с преступником разбираются потом.
Положение в тюрьме с каждым годом ухудшалось – хотя исправить его было легко. В начале 2000-х пыток не было, они начали появляться в 2010-х, и это всегда были сенсации. Сейчас пытки стали нормой, и никаких никому последствий.
Путин говорил – несколько раз в ответ на разные предложения о реформах, – что всё отлично и не надо лезть в систему. В феврале всё встало на свои места: он создавал сакральное место, которого все должны бояться. Сделал так, что тюрьма стала самым страшным место на земле. Не выходите на митинги, или попадаёте туда – и вас изнасилуют шваброй. А самое главное – он создал накопитель, откуда и женщины, и молодые, и старики готовы пойти куда угодно, хоть в ад, тем более на войну. Резервуар, откуда можно взять сколько угодно людей.
1 января 2023 г. в российских тюрьмах и колониях находилось 430 тыс. человек. 8% из этого числа – женщины, хотя и женщины уже воюют. Ещё 10% – калеки. А значит, если Путин захочет, он легко наберёт ещё 350 тыс. человек на войну.
Пригожин забрал 50 тысяч, а вернулось 10. 40 утилизировали. Сейчас вербует уже не Пригожин, а Минобороны, и это тоже история про деньги: чем больше гибнет, тем больше денег остаётся в карманах у работников системы. У нас год нет пыток в тюрьмах, ни одного заявления – им некогда.
При вербовке предпочтение отдаётся убийцам – тем, кто уже проливал кровь. Наркопотребители идут, но не так охотно. 4 ноября Минобороны приняло закон, где перечисляется, кого можно брать. Это все, кроме педофилов, сидящих по политическим статьям, плюс угон воздушного судна и торговля ядерным материалом.
Любой начальник зоны, видя, что к нему пришли вербовать, выкупает парочку заключённых и прячет полгода в Чечне. Пригожин делал то же самое в каждой зоне. Таких выкупленных наберётся под 1000. С начала войны пропало двое из трёх убийц Немцова, убийца Политковской – множество известных чеченских преступников куда-то делась. После полугода они в основном возвращаются в города, как правило, не в Чечню. Очень многие уезжают за границу – ведь их уже нет в судебных базах. Встречаем таких в Германии.
«Самое большое сопротивление оказывает тюремное начальство»
2022 год чуть не поставил на нас больший жирный крест, это был нравственный крах.
15 лет ты занимаешься заключёнными, пытаешься их социализировать, вернуть в общество. И вот люди, о которых мы заботились, добровольно пошли убивать украинцев. Это было очень тяжело пережить. У нас до сих пор – а вербовка заключённых началась ровно год назад – нет ни одного заявления, что человека забрали не добровольно. Родственники обращаются, а завербованные – нет.
Так, как сегодня сопротивляется тюрьма, не сопротивляется ни одна отрасль, и это огромный сюрприз
Кого-то удаётся отговаривать, а кого-то мы отбиваем по просьбе родственников. Кроме того, сейчас, спустя год, мы видим тюремное сопротивление.
Так, как сегодня сопротивляется тюрьма, не сопротивляется ни одна отрасль, и это огромный сюрприз. Это сопротивление не гражданское, не либеральное, оно ровно того же толка, что и Пригожин – один из лидеров новой праворадикальной патриотической оппозиции. Пока власти боролись с нами, они вырастили опасного дракона. Тюрьма сейчас очень оппозиционна – и Путину, и режиму. Борются они – любо-дорого.
Обычно агитацией занимаются люди совершенно не политические, «от сохи». Я вчера прочитала дело из колонии в городе Онега: заключённый рассказывал другим, почему нельзя идти на войну. Над ним состоялся суд за дискредитацию армии, он получил штраф 15 тыс. рублей. Я была потрясена заключением суда: там было сказано, что заключённый Артамонов рассказывал другим заключённым, что Путин проводит преступную политику в Украине и против собственного населения с целью ликвидации малообеспеченных слоёв населения. Читаешь и думаешь – как у них получилось так круто написать? Даже за репост этого решения можно получить штраф.
А самое большое сопротивление оказывает тюремное начальство. Они мало того что агитируют против вербовки, так и завербованных стараются не пускать. Причина вовсе не в любви к Украине, им вообще наплевать на войну. Причина номер один – Пригожин. Генерал Соболев недавно рассказал нам, что за наёмничество надо сажать на 15 лет, и вобщем-то он прав. А кто отдал людей из зоны? Начальник зоны. И кому – Пригожину. А кто Пригожин по званию? Повар 6-го разряда. А где документ, позволяющий отдавать людей? Его нет, зато есть закон о наёмничестве и реальный срок по нему.
Миловать в нашей стране может только один человек – президент. Приказа о помиловании никто не видел. Кто тогда в ответе за убийство старушки в Кировской области, юноши и девушки в Краснодарском крае, парня с ДЦП в Дагестане, за изнасилование девочек в Новосибирске? Всё это совершили бывшие заключённые, вернувшись с войны. Неужели Путин? Конечно, нет. Любой прокурор скажет, что их отпустили Пригожин и начальник зоны. Так что над любым начальником постоянно висят те самые 15 лет.
И вторая причина – промка, промышленное производство. Заработок начальника зоны состоит из торговли условно-досрочным освобождением и из промки: его подопечные что-то шьют, куют, строят, часть денег, конечно, начальник отдаёт «наверх», но многое идёт ему в карман. Началась война, потом вербовка – УДО нет, промки нет. А потенциальный срок есть. Вот он и ходит, отговаривает.
Я очень удивлюсь, если Пригожин не будет устраивать государственный переворот. Ему некуда деваться, ведь закон в любую минуту повернётся против него: он уже выступил против «дедушки», он давно в партии фанатиков вместе с Прилепиным, Гиркиным и Дугиным. Они не будут сидеть за столом у Кириенко и рассуждать, какую тактику применить на выборах. Они знают цену выборам и цену Кириенко.
«Родственники украинцев ничего не боятся»
В российских тюрьмах сидят украинские граждане. Мы знаем около 100 их фамилий, но судя по всему, таких людей несколько тысяч. Это не военнопленные – те сидят в колониях, которые контролирует Минобороны, а не ФСИН. Многих похитили при деоккупации, в основном из пригородов Киева (уже год сидят люди из Бучи, Ирпеня, Волновахи и пр.). В лагерях Минобороны, кстати, есть и совсем не военные, а те, кто не прошёл фильтрационные лагеря. Когда бомбили Мариуполь, единственный гуманитарный коридор вёл в Россию, и деваться было некуда. Но в этих лагерях многие пары, семьи разбивались, родители, мужья, жёны пропадали. Мы начинали искать этих гражданских по просьбе их родственников, нигде не могли найти – а потом выяснялось, что человек когда-то служил военным врачом. Или женщина работала паспортисткой. Или пожилой мужчина – полковник в отставке. В России таких считают военными и отправляют к военнопленным, и попробуй их там найди. Это большая проблема.
Третий большой слой украинских заключённых в России – заключённые из Херсона. Когда в ноябре 2022 г. россияне уходили из города, они зачем-то забрали с собой 2,5 тысячи заключённых плюс людей из психоневрологического диспансера. Распределили в несколько лагерей на юге России. Вёз туда московский конвой, били нещадно, есть погибшие. А потом случился синдром херсонского енота: притащили, а дальше что с ними делать? Надо кормить, одевать, лечить, смотреть приговоры. У кого-то кончается срок, но если выпустить, первый же полицейский посмотрит украинский паспорт и вернёт обратно. Дома нет, семьи нет, границу не перейти. Придумали в конце января отвезти их в Латвию. Привезли на границу, половина прошла (с украинским паспортом это возможно), и тут у кого-то обнаружилась справка об освобождении. Латыши поняли, кто это, и всех развернули. Страны Балтии так и не договорились с Украиной насчёт коридора с заключёнными. Но Грузия нормально принимает теперь через Верхний Ларс, есть и несколько пропускных пунктов между Россией и Украиной, которые предупреждены и всё же выпускают. Так что сейчас их осталось меньше, но всё равно это тысячи людей.
Мы опасались, что сейчас их насильно отправят воевать. Боялись и того, что случится с херсонскими партизанами. Многие жители города полгода российской оккупации так или иначе протестовали, Россия их арестовала – а потом забрала из херсонского СИЗО вместе с остальными заключёнными. Их должны были моментально вычленить с соответствующими последствиями – но ни один заключенный этих партизан не сдал. На допросах они, судя по всему, говорили, что их задержали за пьянку или угон: приговора-то нет.
У всех этих людей есть родственники, и они хлынули к нам. Как же они отличаются от родственников российских заключённых! Это вообще другой подход к жизни, к своим людям. У российских родственников чуть что – сразу лапки: а как бы хуже не стало, не говорите мою фамилию, а давайте анонимно. Родственники украинцев ничего не боятся. Чтобы своего человека снабдить медициной, посылками, чтоб он мог звонить домой, – горы сворачивают. Ухитряются даже украинские паспорта в Россию передавать.
«Переговорный процесс не прекращается ни на секунду»
Есть ли смысл в работе адвоката в России, если судьи лишь оглашают готовые приговоры?
Смысл огромный. В первую очередь адвокат нужен политзаключённым: мы видим, что Алексей навальный каждый день передаёт сообщения на волю – все они идут через адвокатов. Чудесный адвокат Вадим Прохоров, защищавший Кара-Мурзу, уехал из России после угроз, он даже не смог довести процесс до конца. Такова была его жертва – но благодаря ему мы узнали, как шёл этот закрытый процесс. Например, узнали, что прокурор в качестве доказательства приносил фотографии из Facebook, на которых Немцов и Кара-Мурза куда-то показывают, и доказывал, что это они зигуют. Сейчас будет закрытый военный суд над Навальным по обвинению в терроризме. И конечно, мы узнаем, что там будет. Но для этого адвокаты должны будут пожертвовать чем-то – скорее всего, собой.
Почему мы все ждём приговоров и срока? Срок – это ценник. Когда американской баскетболистке Бриттни Грайнер дали 9 лет, стало понятно: ценник нарисован, можно менять на Бута. Когда на Западе кого-то арестовывают, я сразу смотрю – это обменный фонд или нет? Уже Симонян говорит, что Эвана Гершковича и Пола Уилана пора менять на Ассанжа. Путину очень нужен Вадим Красиков, но его никто не отдаст. Мы часто говорим о шансах обмена Кара-Мурзы – у него, не забудем, британский паспорт. Навальный и Яшин на обмен, понятно, не пойдут, их работа в России. А у Кара-Мурзы – здесь, на Западе. И предложения об обмене есть, я не сомневаюсь. Переговорный процесс не прекращается ни на секунду, и ведут его с российской стороны именно адвокаты.