Происходящее выглядит как невероятный крах надежды на нормальность, на построение комфортного современного мира, ориентированного на прогресс. Я, моё поколение жили этой надеждой последние 30-40 лет. И дело не только в сумасшедшем Путине: есть в этом существенный запрос на возврат к праву сильного. Атака на демократический миропорядок беспрецедентна по наглости и мощи.
«Рефорум» публикует фрагменты выступления Владимира Милова на семинаре Sapere Aude: Civic Education for a Society of Citizens.
В 2002-м «Глобальная политика» опубликовала статью Славы Никонова «Назад к концерту». Статья набрала популярность, было несколько переизданий. Под концертом имелся в виду ансамбль ведущих держав XIX века – боссов мафии, участников клуба, которые собирались, чтобы перекроить мир и расписать зоны влияния. Сегодня Россия нагло и громко заявляет о необходимости возврата к праву сильного. Есть и те, кто хоть и ведёт себя более сдержанно, но явно хочет того же. Это не только Китай, Индия, ЮАР, Бразилия: и развитых странах есть такой запрос. Я говорю не только о Трампе: итальянские опросы показывают, что 2/3 избирателей поддерживают партии, призывающие снять санкции и начать договариваться с Путиным. Макрон теряет большинство в парламенте, авторитет правительства Шольца падает.
Пока что мы видим сильную консолидацию демократического мира, силы, выступающие расшатывающими факторами, непопулярны, общество в целом на Украину, а у захватчиков нет мотивации. Но мы не понимаем, как долго удержится это единство. Насколько его смогут расшатать популисты, которые пока отошли в сторону и ждут, когда начнёт кусаться инфляция, наступит холодная зима и пр. Этого с нетерпением ждёт и Путин. Он видел массу ротирующихся лидеров западных стран – только в США за время его правления сменились Клинтон, Буш, Обама, Трамп, Байден, – они суетятся, как мухи, борются за голоса. А Путин стоит незыблем и наблюдает за этой суетой. У него и лидеров из Пекина сложилось ощущение, что только они, те, кто не живёт от выборов до выборов, а консолидировал внутренний контроль, могут позволить себе играть вдолгую. Это придаёт им внутренних сил: пусть есть трудности или тактические поражения, но собственная страна у них под контролем. Запад слабый и расхлябанный, и даже если показал зубы – то это ненадолго. Надо просто подождать.
Всё больше моих собеседников, не только политиков, в Европе и Штатах понимает, что нынешний конфликт – не локальный, Россия и Украина – не условные страны третьего мира, делящие территорию. Это борьба за мир, каким мы его знаем. Мы столкнулись с вызовом миропорядку, какого не было 80 лет. Даже СССР сумел договориться с Европой о сосуществовании, подписав в 1975 году Хельсинкские соглашения. Путин же каждую попытку договориться использует для перегруппировки сил. И если моргнуть и дать выиграть условному Джузеппе Конте, то эти ребята не остановятся и пойдут дальше.
В России же нам сегодня нужно не объединение оппозиции, а максимальное биоразнообразие. Нам надо говорить с людьми и лишать партию власти монополии. Сегодня нет ничего важнее YouTube: исследования показывают, что телевизору доверяют всё меньше, а соцсетям всё больше. Это прямой канал разговора со страной и избирателями, какого у нас не был никогда в жизни. В 90-е и начале нулевых было 5 минут в телевизоре, за которые ничего невозможно было рассказать, потом не стало и их. А у «Навальный LIVE» в марте было 20 млн уникальных зрителей, почти все из России.
Когда открытую деятельность вести нельзя, нужно переориентироваться на прямой разговор с людьми. Так разговоры на кухнях разъедали систему. Изменение общественного мнения приведёт к изменению ситуации, к перестройке 2.0.
Я по образованию инженер-механик, поэтому знаю, как тяжело диагностировать усталостные трещины в большом сложном механизме. Для этого нужна супер-сложная диагностика, а нас к этому механизму вообще не подпускают. Где и как он надломится – никто не мог предсказать и в 1985-м. Но процессы идут и в какой-то точке сойдутся. В состоянии такого стресса и давления со всех сторон система существовать долго не может. Я не вижу тех, кто будет держаться за тонущее до последнего. Путин, может, Патрушев, и всё. Горбачёв начал перестройку не потому, что ему ударило в голову, а потому, что был огромный запрос на перемены, так как уже ничего не работало. Такой момент наступит. Я против детерминизма – что всё будут решать сильные. У человечества будут перспективы, если оно будет развиваться снизу.
На наших глазах прорвался нарыв, который не был достаточно хорошо диагностирован. Но агрессивная часть общества, готовая поддерживать наглый передел мира, – это не большинство. Да, большинство, скорее всего, пассивно, но пассивность легче излечима, чем агрессия. А та часть общества, которая ориентирована на будущее, хочет что-то создавать, думает не иллюзиями («к чёрту санкции, сейчас мы всё импортозаместим»), а реально понимает, что такое производить и продавать в современном мире, – в основном крайне негативно воспринимает происходящее. Это даёт надежду. Я повидал много агрессивных сторонников начальства: они могут шуметь, только когда чувствуют, что попали в резонанс с телевизором. Они не хотят и не умеют строить. Умеют только разрушать. Когда что-то начинает подгорать – вы их не увидите.
Я помню себя в 1989-м 17-летним парнем. Помню, как мы мечтали о нормальном мире. Эти гады украли наши мечты: я с очень близкого расстояния наблюдал, как они внаглую забирают у страны будущее. Убили и посадили многих моих друзей. Я им этого не прощу. У нашего поколения политиков уникальный опыт, мы умеем и видели всё. Жили в Союзе, вытаскивали реальный сектор, мы знаем, как делать реформы, видели, как мир их делает. У нас есть достаточная жесткость. Отцы перестройки исчезли после 91-го. А мы здесь, и мы можем довести их дело до конца. Это и будет наш ответ нынешней власти.