Партнёр информационно-консалтингового агентства RusEnergy рассказал, как госкомпании тормозят развитие технологий, почему зелёной энергетике так сложно в России и каковы реальные перспективы «Северного потока – 2».
— Как вы оцените политику России в нефтегазовом секторе?
— Двойка.
— Что так?
— Слишком много препятствий. Во-первых, законодательные. У нас законами закреплены монополии и преимущества государственных компаний. Иностранные и просто частные инвесторы не имеют права работать на шельфе, а если они откроют нефтегазовое месторождение со значимыми запасами, будут обязаны передать его госкомпании. Во-вторых, нет стабильности, в том числе налоговой. Поменять налогообложение для компаний нефтегазового сектора могут хоть десять раз за год. Инвестор понимает, что конечный эффект его труда на проекте (а в нефтегазе проекты всегда долгие, окупаемость наступает через 10, а то и 15 лет) непредсказуем. Обеспечить стабильные налоговые условия могут соглашения о разделе продукции – но в России таких проектов было всего три и, как мы видели на примере «Сахалина-2», соглашение не является стопроцентной защитой.
Напомню: «Сахалин-2» – первый в России крупный завод по сжижению газа, в котором участвовала Shell и ещё два партнера из Азии. «Газпром» захотел этот проект получить, и в результате жуткого административного нажима участников буквально заставили уступить контрольный пакет в консорциуме. И это при том, что фактически «Газпром» ничего не сделал для проекта. Похожим образом потеряла часть своих активов в России компания BP.
Что вас не устраивает в России, спрашиваем мы инвесторов – может быть, коррупция? Нет, коррупция и в других странах есть, отвечают они. Засилье государственных компаний? Тоже нет, они уже привыкли, например, работать с Саудовской Аравией и с Норвегией, где обязательно присутствие государства в проектах. Что же тогда? Полная незащищенность, проект могут в любой момент отобрать. Отсутствие независимых судов. Административный нажим. Плюс инвесторы отмечают, что Россия недоговороспособна, а по последним поправкам в Конституцию подпись властей под какими-либо международными соглашениями ничего не значит.
— А более прикладные проблемы?
— Их немало – например, ухудшение качества запасов. Из всей нефти, которая ещё не извлечена, даже по официальным оценкам рентабельно произвести можно меньше 30% – 69% относится к трудно извлекаемым запасам. И то цена должна быть не ниже $70–80 за баррель. Компании активно извлекают легко добываемую нефть, чтобы поддержать добычу (у нас ее довольно сложно возобновлять) и прямо сейчас максимизировать прибыль. А значит, идёт ускоренное опустошение месторождений, где создана инфраструктура и капитальные вложения уже несколько раз окупились. По оценкам Министерства энергетики, такая политика приведёт к сокращению объемов добычи на 40% к 2035 году.
Далее: в России много старых проектов, давно введённых в эксплуатацию, со скважинами с очень низких дебитом. В среднем такая скважина может в сутки выдать всего около 9 тонн нефти (в Саудовской Аравии около 1000 тонн, иногда 2000).
— Сколько нефти сегодня добывается государственными компаниями?
— 63% – против 7,5% в 1995-м. Под лозунгом приватизации в отрасли шла ползучая деприватизация: разрасталась «Роснефть» и государственные активы в нефтегазе, потеряли независимость либо были ликвидированы «ЮКОС», ТНК-BP, «Сибирско-Дальневосточная нефтяная компания», «Башнефть» и другие.
— И почему это плохо для отрасли?
— Возьмем проект «Роснефти» «Восток Ойл» на Таймыре. По всем нашим подсчётам, нефть там будет нерентабельная – очень высока себестоимость. Однако для госкомпании это не проблема – она же зарабатывает не на минимизации издержек, а на их максимизации. Больше бюджет проекта – больше откаты. Про эффективность мало кто думает. И это плохо отражается на отрасли.
Есть и примеры иного подхода. «Лукойл», у которого много частных акционеров и зарубежных проектов, действует как цивилизованная международная компания и заботится о минимизации издержек. «Газпром» и «Роснефть» ведут себя совершенно иначе.
— С какой нефтедобывающей страной вы бы сравнили Россию?
— С Нигерией, но, кажется, даже там дела получше, чем у нас.
— Серьёзно?
— Конечно. У меня впечатление, что в России вся политика по нефтегазу сводится к лозунгу «Давайте как можно быстрее получим по максимуму от отрасли, и неважно, что при этом мы разрушим месторождение». Чиновникам наплевать на природу и экологию – мы видели это на примере знаменитого Самотлорского месторождения. Это политика временщиков: нефтяные компании не чувствуют стабильности, горизонт планирования у них год, максимум три.
— Меж тем зарубежные компании планируют стратегию на 20 лет вперёд.
— Ну у нас тоже есть государственные документы – «Энергетическая стратегия России» или «Генеральная схема развития газовой отрасли» (аналогичные схемы есть и для нефтяной, и для нефтехимической отрасли и т.д.). Они пишутся до 2035–2040 гг., но, как правило, устаревают уже на момент их принятия. А ещё беда в том, что называются они «индикативными» и не содержат элементов, обязательных для компаний к исполнению.
— Что будет с «Северным потоком – 2»? Кажется очевидным, что в проекте нет никакой экономической составляющей.
— Всю мотивацию России в газовой отрасли можно свести к двум факторам: глупость и жадность. Не стоит искать никаких теорий заговора или многоходовок. Российскому президенту захотелось наказать Украину: он решил лишить ее газового транзита, который даёт Украине около $2 млрд в год, построив обходной путь. Его товарищи уверили, что все сделают, и начали переводить гигантские суммы со счета «Газпрома» (государственной компании) на счета своих трубопроводных компаний.
По подсчётам самого «Газпрома», ещё в 2008 году стоимость нового газотранспортного коридора от Ямальского полуострова до Торжка (2200 км) должна была составить $92 млрд – и разве имеет значение, что по уже существующим газопроводам можно прокачать в полтора раза больше газа, чем Европе требуется? Не надо жалеть денег, решается геополитическая задача. В декабре 2019 года задача провалилась: американцы сказали, что им жалко Украину, и ввели санкции против «Северного потока – 2». Через два дня «Газпром» сел с Украиной за стол переговоров и подписал транзитное соглашение. А «Северный поток – 2» фактически умер. Пусть в России бесконечно кричат, что доделают его – это только ложь и попытка оправдаться перед Путиным.
— Почему в России нет рынка газа?
— Ему помешали родиться Виктор Черномырдин, кормившийся от этой отрасли, и Рэм Вяхирев, руководивший «Газпромом». Их общее лобби позволило монополии (так называемой «естественной») закрепиться на годы вперед.
Чтобы рынок появился, нужно, чтобы у всех производителей газа был равный доступ к транспортной инфраструктуре и экспортным возможностям. Чтобы ни у одного игрока не было преимущества. В России таких условий нет. «Газпром» любит пугать, что в случае его реформирования не избежать перебоев с поставками газа и социальных последствий. Именно этот страх заставил в своё время Путина встать на сторону «Газпрома» – он сказал, что согласится на реформу только когда ему докажут, что позитивный эффект от реорганизации «Газпрома» выше, чем негативный.
— Какие перспективы России в «зеленой энергетике»? Почему страна на периферии общемирового тренда?
— Причин две. Первая – изобилие относительно дешевого газа и угля. Вторая причина географическая. Где в России самое большое количество солнечных дней, а значит, стоит строить солнечную электростанцию? В Якутии. А где потребители энергии? Явно не там. Та же история с приливными электростанциями: создать их можно в Мурманске, на Дальнем Востоке, но потребителей там не так много. Да, на той же Камчатке можно развивать геотермальную энергетику, но там довольно мало жителей.
Переключаться на «зелёную энергетику» России, несомненно, придётся со временем. Но пока особого экономического смысла в этом переходе я не вижу.
— Российские чиновники любят заявлять, что санкции никакого вреда отечественному нефтегазу не причинили…
— Это ложь. В нефтегазе есть отрасли, где от 30 до 60% оборудования – импортное. Отрасль практически полностью работает на иностранном программном обеспечении. Некоторые проекты без иностранного оборудования просто стоят – в их числе освоение Южно-Киринского месторождения в рамках проекта «Сахалин-3». Там нужен подводно-добычной комплекс оборудования. Сегодня в мире есть четыре компании, которые способны такие модули изготавливать. Все четыре – либо американские, либо в них очень много американского капитала. Санкции заблокировали сотрудничество с ними. Из-за того, что встала разработка месторождения, нет газа, чтобы заполнить трубопровод «Сахалин-Хабаровск-Владивосток» либо чтобы построить там более или менее мощный завод по сжижению природного газа.
— С чего можно было бы начать реформировать нефтегазовую отрасль?
— Непростой вопрос. Это очень устойчивая система, мы не можем реконструировать ее, заменив один элемент. Одна из «несущих стен» – коррупция. Если мы ее изымем, вся система разрушится. На моей памяти люди приходили в крупные госкомпании и Минэнерго, приносили технологии, способные дать прибыль компании и государству. Первый вопрос чиновников или сотрудников компаний вроде «Роснефти» всегда был: «Сколько?» Учёные ехали со своей технологией на Запад и там успешно её применяли.
Было время — все надеялись, что придет следующее поколение управленцев, получивших образование на Западе, и все станет потихоньку эволюционировать в сторону нормальных экономик. Но пока движения не заметно. Напротив, выпустившись из западных университетов, эти товарищи возвращаются в страну, занимают должности свои отцов и следуют строго по их стопам. Сегодня ни одной цифре в статистике государственных компаний либо министерств верить нельзя.