5 августа по всему миру будут читать имена жертв Большого террора. Что мы знаем об этих людях, кроме имён? И что важнее — как и зачем нам вникать в их истории, когда мы уже знаем страшный финал? Проект «Хорошо помню» предлагает уйти от большого и тяжёлого разговора в частную, семейную беседу. Он воссоздаёт историю террора через мультфильмы, которые рисуют внуки и правнуки репрессированных. Александра Кононова, соавтор «Хорошо помню», рассказала в Reforum Space Vilnius, как и зачем вовлекать детей в эту беседу. А ещё мы взяли комментарий у исследователя мемориальной культуры Николая Эппле, чья семья поучаствовала в проекте «Хорошо помню». Николай вспомнил, как делался мультфильм «Братья Эппле», и сравнил разные способы разговора о прошлом.
Александра Кононова, режиссёр и художник проекта «Хорошо помню»
С памятью о Большом терроре сложно работать. Это правда очень страшная история, произошедшее когда-то убийство тысяч человек вызывает скорее иррациональный ужас и отторжение, чем желание вникнуть. Второй фактор — власти совсем не приветствуют открытый разговор на эту тему (так к страху прошлого добавляется страх перед настоящим). Наконец, эта история довольно сложная, даже занудная: списки, биографические справки, тысячи имён, которые ничего вам не говорят — вы знаете только, что этих людей расстреляли.
Чтобы представить живых людей вместо списков, нужно воображение. Оно становится проводником в непростой и грустный материал. Как подключить воображение, когда речь идёт о работе с трудным прошлым — и в данном случае с памятью о Большом терроре?
Мы в проекте «Хорошо помню» пробуем нарисовать память о тех событиях — воссоздаём историю семей, где были репрессированные, в виде мультфильмов. Причём эти мультфильмы рисуют (с нашей помощью) внуки и правнуки жертв террора.
Как мы придумали «Хорошо помню»
В 2018-м режиссёр Юлия Вишневецкая снимала фильм про дочь и внука Юрия Дмитриева, историка, краеведа и исследователя Сандармоха, репрессированного по ложному обвинению. Дмитриев к тому моменту был два года под арестом. Даня вспоминал дедушку и поездки с ним в Сандармох, вспоминал арест и то, как мама на это отреагировала.
Материалов про дело Дмитриева сотни, но рассказ ребёнка выделялся на общем фоне. Мы же как раз искали документальный материал, позволяющий соединить документальное кино и анимацию — и решили попробовать сделать анимацию на основе этого интервью. В начале августа 2018-го поехали в Петрозаводск на Дни памяти и попросили Даню нарисовать то, о чём он рассказывал в интервью, припомнив максимум деталей (мебель в комнате, кто где сидел и пр.).
Так мы придумали свой подход к работе с частным трудным прошлым. С тех пор мы вместе с семьями, где были репрессированные, сделали несколько фильмов: подростки и дети нарисовали истории прадедушек и прабабушек, которых никогда не видели.
Как оживить память о прошлом внутри семьи
Вспомнить семейную историю, сформулировать сюжет, воссоздать детали, которые помогут перевести эту историю на визуальный язык — большой процесс, его нужно запустить. Вовлечь детей в этот разговор, не вызвав скуку и отторжение, не так просто. Истории прадедов для них такая же абстракция, как имена в расстрельных списках.
Но когда вы делаете анимационный мультфильм, вам приходится решать множество задач, с которыми никто в вашей семье раньше не сталкивался (если вы не семья аниматоров).
Нужно нарисовать, понять, как делается анимация, как собрать марионеток, какой будет фон, в какой последовательности идут кадры и так далее. Вспомнить и воссоздать максимум деталей, чтобы наполнить мир мультфильма, сделать его близким для нас, чтобы герои ожили в нашем воображении. Что они любили? Чем занимались? Какого цвета были их одежда, волосы, обои, мебель (ведь фото, дошедшие до нас, чёрно-белые)? Это задачи трудные, но интересные и не такие тяжеловесные, как изучение истории и чтение текстов. Команда проекта, конечно, помогает этой работе. Посмотреть наши мультфильмы можно тут.
Николай Эппле, филолог, исследователь мемориальной культуры, автор книги «Неудобное прошлое», — о мультфильме «Братья Эппле»
Братья Николай (1903–1944 гг.) и Лев (1900–1980 гг.) Эппле происходили из зажиточной семьи московских немцев. Лев окончил студию графика Кордовского и стал книжным иллюстратором, Николай работал на стыке психологии и инженерии.
В сентябре 1941 года братья с семьями как лица немецкой национальности были высланы в Казахстан. В 1942 году оба брата оказались в разных отделениях Севураллага. Лев мог подрабатывать художником и выжил, Николай в 1944 году погиб в лагере при неизвестных обстоятельствах. После заключения Лев до 1952 года жил с семьей на поселении, затем в Свердловске. Историю братьев в мультфильме рассказывает Николай Эппле, внук Николая Артуровича Эппле.
Мы попросили Николая вспомнить, как шла работа над мультфильмом и может ли разговор о трудном семейном прошлом помочь выстроить этот разговор на уровне всего общества.
Мы с Сашей Кононовой, Юрой Михайлиным и другими ребятами, связанными в тот момент с Московским киноколледжем, вместе занимались поддержкой Юрия Дмитриева. Они сделали мультфильм по рисункам внука Дмитриева, а когда выяснили, что в моей семье был репрессирован дед, в честь которого меня назвали, предложили и нам сделать такой мультфильм. Я охотно согласился: меня огорчало, что хотя сам я много занимаюсь мемориальной культурой, мои дети плохо знают семейную историю, им это не очень интересно. Мой отец, их дед, умер до их рождения, живой связи не осталось, а прадед оказался совсем уж абстрактной фигурой. Но когда рисуешь всех этих персонажей — история становится очень конкретной.
Саша, Юра и их коллеги приходили к нам домой, мы смотрели фотографии, потом мои дети Лиза, Саня и Женя рисовали под их руководством. Жене было 4, она рисовала лес, фоны для сцен — до сих пор помнит, что в этом участвовала.
Интересно совпало: пока мы рисовали, я переводил книгу Марианны Хирш «Поколение постпамяти». Она про то, как травмы, пережитые тяжёлые эпизоды прошлого передаются следующим поколениям. Хирш говорит, что это и не память как таковая (дети, родившиеся после освобождения родителей из концлагерей, не могут их помнить), но и не абстрактное знание — слишком тесна эмоциональная связь. Она называет это постпамятью.
И вот я столкнулся с этим сам. Мои предки были состоятельными немцами, они плотно документировали свою жизнь в Москве на Чистых прудах, на даче. В семье осталась коробка с т. н. стёклами — стеклянными пластинами, которые можно вставлять в стереоскоп и видеть объёмное изображение. Потом провал: следующие фотографии отца уже послевоенные. От периода, когда дед был депортирован в Казахстан, потом в лагерь на Урал, никаких образов не осталось. Нет визуализации — и периода нет в эмоциональной памяти. И когда мы нарисовали, как мой дед рубит лес, картинка заняла в моей голове это пустое пространство. У меня появилось реконструированное воспоминание. Думая про этот период жизни деда, я теперь представляю кадры из нашего мультфильма. А Хирш как раз пишет о роли фотографов и художников в формировании пост-памяти, о фотопроектах, авторы которых работают с фотоизображением, чтобы снять границу между зафиксированным и реконструированным.
Работа над мультфильмом «Братья Эппле»
Я немного переживаю, что в фильме не рассказана история еще одного члена семьи: у Льва и Николая была сестра Валли, она тоже была депортирована в Казахстан и в Москву уже не вернулась. Она там нарисована, но как-то не получилось придумать, как хорошо рассказать её историю: с её потомками, в отличие от потомков Льва, я мало знаком. В итоге получился «гендерный дисбаланс»: «Братья Эппле», хотя в действительности там братья и сестра.
Дети не то чтобы стали после этого фильма энтузиастами семейной истории, но она перестала быть для них абстракцией. Перед кинопоказом в музее истории ГУЛАГа в октябре 2020-го они просили меня ещё раз повторить с ними все обстоятельства истории деда, чтобы отвечать на вопросы из зала. Сидели на сцене (и младшая дочка тоже), отвечали. А ещё, как это было распространено в разгар пандемии, был показ в зуме. Его вёл Антон Долин, и в обсуждении участвовал — о чудо — Наум Клейман, бывший директор московского Музея кино. Для меня в юности Музей кино был невероятно важен, я посмотрел там всю киноклассику, мы организовывали там киноклуб, я его даже вёл какое-то время. Клейман был тогда для меня небожителем, который всё это возглавлял и разрешал нам там резвиться. А тут он посмотрел фильм об истории моей семьи, который нарисовали мои дети, и пришёл сказать, что ему понравилось.
Процесс проработки трудного прошлого состоит не только из работы в государственном масштабе, но и из локальных работ с семейной памятью. Дмитриев говорил об этом именно так. Есть записи его выступлений на Соловках и в Сандармохе, где он спрашивает детей: «А ты-то историю своей семьи помнишь?». Когда мы помним историю своей семьи, государство не может из нас и памяти о наших предках сделать, что ему хочется — ведь мы оказываемся активными субъектами этой памяти. И проект «Хорошо помню» — это развитие и продолжение дела Дмитриева. Об этом важно упомянуть.
Другой вопрос, что работа в частном масштабе не меняет автоматически ситуацию в масштабе всего общества. Кажется, что вот сейчас семьи всё более активно заговорят о своих историях — и количество перейдёт в качество. Но, кажется, это так не работает. Скорее наоборот: когда в обществе и государстве такой разговор о прошлом становится хорошим тоном, в критически большом количестве семей об этом начинают говорить. Людям сложно самим начать обсуждать такие темы, есть огромное количество помех: страх, стыд, отсутствие языка — «трудное прошлое» тем и трудно. Чтобы такой разговор стал нормой, ему нужно помогать, создавать благоприятный фон, делать это, если угодно, модой.
Но есть и третий сценарий запуска нового отношения к прошлому в масштабе общества — не снизу, не сверху, а извне. В Европе в 1980-е годы произошёл так называемый бум памяти, частью которого была волна интереса к частным голосам — письмам, дневникам, мемуарам, — и прежде всего голосам жертв. В европейской массовой культуре такой разговор о прошлом давно стал хорошим тоном, и анимация — важное медиа для такого разговора (правда самый, наверное, известный анимационный фильм о трудном прошлом сделан не в Европе, а в Израиле — это «Вальс с Баширом», его режиссёр Ари Фольман выпустил не так давно анимационный фильм про Анну Франк).
Новый способ разговора о прошлом стал с середины 2010-х под влиянием глобальной информационной среды постепенно осознаваться как новая норма и в России. Проект «Хорошо помню» — только один из примеров этого осознания. Новый язык, предполагающий внимание к частной и семейной памяти, отказ от героического пафоса, критическое отношение к господствующему государственному нарративу и т. д., становился всё более привычным. Но такая смена языка, вообще говоря, предполагает очень серьёзную перестройку не только отношения к прошлому, но и устройства общества. Российская власть, для которой контроль над разговором о прошлом принципиально важен, справедливо видела в этом угрозу для себя.
Одна из причин войны — желание российских властей искусственно затормозить ход времени, потому что сам ход времени рано или поздно смёл бы их. И всё равно рано или поздно сметёт, но потребуется больше времени и больше работы.
Александра Кононова
Авторы «Хорошо помню» уехали из России с началом войны. Проект помог нам найти способ взаимодействия с новой средой, адаптироваться. Основная команда оказалась в Армении, мы стали узнавать историю репрессий в Армении, как она там изучается, из чего состоит. Вместе с армянским телеканалом сделали фильм «Путешествие Марал»: семью героини, как и огромное количество армянских семей, выслали в 1947-м (ей было 4 года), лишили дома, и теперь она пытается вернуть себе жильё в центре Еревана. В Армении же сделали фильм I’d like to speak Armenian well про репатрианта, который в марте 2022-го вынужденно уехал в Армению из Москвы. Попав на родину после долгого перерыва, герой понимает, что ему нужно заново адаптироваться и оживлять родной язык.
Есть несколько историй из Грузии, в работе история про Кыргызстан. Память о репрессиях на постсоветском пространстве не только травматическая, но и объединяющая, это большой общий опыт. Узнавая и рассказывая истории, случившиеся на этом пространстве, мы надеемся лучше понять друг друга.