В 2022-м «1984» Джорджа Оруэлла стал лидером продаж «ЛитРес». Это логично: если ощущаешь, что живёшь в антиутопии, неплохо изучить чужой опыт. 1 июня в Espace Libertés | Reforum Space Paris прошла очередная встреча книжного клуба Кафки и Оруэлла, придуманного когда-то главой «Трансперенси Интернешнл — Р» Ильёй Шумановым: антрополог Александра Архипова и экологический журналист Ангелина Давыдова поговорили про ещё одну знаменитую антиутопию, «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Как антиутопии отвечают на новостную повестку, что такого страшного в книгах, что главный герой и его коллеги их жгут — а в заглавие романа вынесена именно температура горения бумаги, — и что роман Брэдбери говорит нам о противодействии пропаганде?
Александра Архипова
Антиутопия — невероятно популярный жанр. Антиутопий (или дистопий, как их называют на Западе) выпускается от 10 до 30 каждый год, и из года в год всё больше. В лидерах — Америка, Южная Корея, Канада и Германия. Есть взрослые антиутопии, для подростков, для женщин. Сегодня мы разбираем одну из самых известных антиутопий мира: все, кто вырос в СССР и в 90-е, помнят, как «451 градус по Фаренгейту» сметали с прилавков, как гулял по рукам самиздат.
Напомню сюжет. Америка, некое будущее, где в целом всё неплохо: граждане, в том числе жена главного героя, вовлечены в постоянное потребление, а сам герой, Гай Монтэг, работает пожарным — но не тушит, а ездит по вызовам, чтобы сжигать дома, где содержится нечто неправильное, в том числе книги. Гай встречает девушку, которая, в отличие от большинства, не смотрит постоянно телевизор и вообще живёт иначе. В нём рождается сомнение, и постепенно он становится диссидентом, начинает прятать книги, которые должен бы сжечь. Сбегает от преследующих его властей в лес и присоединяется к группе мнемоников — людей, которые пытаются сберечь накопленное человечеством знание от уничтожения и учат наизусть по одной-две книги. А потом они видят вдали ядерный взрыв, понимают, что случилась война, власть погибла, а они спаслись. Так что «451 градус по Фаренгейту» — антиутопия с хорошим концом.
А ещё это хорошо и тонко написанная книга — тоньше, чем «1984» Оруэлла. Оруэлл журналист, Брэдбери — классный писатель.
Какие бывают антиутопии?
Александра Архипова
«451 градус по Фаренгейту» можно отнести к одному из трёх основных типов антиутопий. Первый тип, самый распространённый, — антиутопии о будущем тоталитаризме. Вспомним тут Замятина, Уэллса, того же Оруэлла. Второй тип — антиутопии про гендерный и репродуктивный контроль, про будущее, где у женщин отобраны права. Они в последнее время всё популярнее: например, сериал «Рассказ служанки» сделан по книге Маргарет Этвуд 1985-го года, которая совсем не была суперхитом. Но мир изменился, дискуссия о неравенстве усилилась — и сериал «выстрелил». Кстати, там есть то, чего нет в книге: подробный рассказ о том, как строится тоталитарный Галаад, как постепенно нагнетаются патриархальные законы. Таких антиутопий сейчас много — недавно, например, вышла книга «Голос», где в Америке будущего женщина может произносить не более 100 слов в день.
Брэдбери создал антиутопию третьего типа — против капиталистического консьюмеризма. В его мире множество изобретений, часть которых Брэдбери предсказал (например, наушники-напёрстки — это прообразы air pods, а телевизоры-обои — предтечи плазменных панелей). Всё это делает жизнь беззаботной и рождает желание покупать всё новые изобретения для ещё большего комфорта в быту.
Вспомним, что Брэдбери писал свою книгу в начале 1950-х (выпустил в 1953-м). В Штатах тогда шли два важных процесса. Первый — мужчины, вернувшиеся с войны, потребовали от женщин, которые во время войны тянули на себе и мужскую работу, вернуться обратно к очагу и в окружении тостеров, утюгов и стиральных машин встречать мужа бокалом мартини. Множество женщин, лишённых только обретённой возможности реализоваться где-то вне дома, впали тогда и в избыточное потребление, и в депрессию, было много самоубийств — в том числе через передозировку антидепрессантов. Так покончила с собой и жена главного героя книги. Как мы помним, это зреющее недовольство женщин не ограничилось депрессиями и суицидами и сумело выплеснуться во всю силу в 1960-е.
И второй процесс — разгул маккартизма и «охоты на ведьм» (кстати, это главная ассоциация, которая возникает у моих западных собеседников, когда я рассказываю о том, что происходит в России). А сенатор Маккарти, запугивая коммунистической угрозой, предложил выискать в библиотеках Штатов все книги, где содержится хоть намёк на «красную чуму» — да и сжечь их. Случился чудовищный скандал, и идея в слегка изменённом виде воплотилась лишь на страницах романа Брэдбери.
Ангелина Давыдова
Мне происходящее в книге сильно напомнило нынешнюю Россию: там тоже постоянно готовятся к войне, происходит частичная мобилизация (объявляют, что мобилизовали миллион, но все знают, что на самом деле 10 миллионов), женщины обсуждают, что на войне погибнуть нельзя — не было случаев, но даже если муж погибнет, всегда найдётся другой. Политическое неважно, оно решается где-то там, президент выглядит хорошо и презентабельно, а лидер оппозиции выглядит странно, он смешон и женщины за него никогда бы не проголосовали.
Кстати, а зачем они жгут книги? Что в них плохого в мире Брэдбери?
Ангелина Давыдова
Начальник героя пытается убедить его, что книги надо сжигать, потому что они заставляют нас плакать (при этом человеческая жизнь как таковая ничего не стоит: мы видим, как вместе с книгами сжигают и их хозяйку, которая отказалась покидать свою библиотеку).
Александра Архипова
Да, глава пожарных не говорит, что в них какая-то крамола. Сжигать надо, так как книги заставляют думать про вещи с разных сторон, делают нас грустными. А плакать и переживать мало кто хочет.
В предковидном 2019-м я читала курс антропологии психологам одного из московских вузов. Они постоянно жаловались, что мои истории, фильмы, которые я им показываю (например, про эскимосов, где те, в частности, убивают тюленей), их травмируют. Они даже написали петицию в деканат. Когда я попросила их разобрать статью о возникновении феномена виктимблейминга (описание известного эксперимента 80-х), ко мне пришла делегация юных психологов с той же жалобой: не можем, не хотим, нам от этого плохо. У многих моих коллег те же сложности: их студенты всеми силами берегут внутреннюю гармонию и уют и берут из списка литературы только самое щадящее. То есть очень небольшую его часть.
А своим студентам я сказала: если уж вы изучаете антропологию и вообще социальные науки, вы постоянно должны совершать трансгрессию, выходить из комфортной зоны. Так что вы будете смотреть фильм про то, как эскимосы убивают тюленей — иначе вы не будете понимать, как живут и думают другие люди. А вот в мире Брэдбери книжки, способные вывести из состояния комфорта, уничтожаются.
Как включить у людей, не принимающих правду о войне и власти, критическое мышление? У главного героя книги оно как-то включилось.
Александра Архипова
Нам хочется верить в биполярную, чёрно-белую систему, как у Оруэлла или у Стругацких с их излучающими башнями. Что в голове каждого есть тумблер, переключил его — и человек думает критически, переключил обратно — и он становится зомби. Но в реальности всё не так. Нет ни кнопки, ни тумблера, ни волшебной таблетки. Любой человек делает то, что одобряет его круг. Если круг был провластный, а стал диссидентский — поведение меняется. Брэдбери это хорошо показывает. Его герой сначала знакомится с девушкой, которая демонстрирует ему иные практики жизни и общения, потом встречается с профессором, который тоже живёт и мыслит иначе. Так у него появляется референтная группа, которая думает по-другому. Он активно — активнее, чем с прежним кругом, — общается с ними и постепенно отходит от социально одобряемых практик в пользу новых.
В жизни всё так же. Знакомые социологи фиксируют: люди, у которых год назад была индивидуальная позиция, массово вышли на плато «а может, Путин и прав». И это понятно: большая часть людей, не поддерживающих войну, уехали, и круг общения оставшихся сменился.
Бывая в экспедициях на русском Севере, я посещала посёлки спецпереселенцев. В сталинские времена там было жутко: из иных посёлков физически было не выбраться, люди там и умирали. Где-то в лесу, стоит ковырнуть мох, вылезают тысячи человеческих костей. Но потомки тех бедолаг рассказывали мне, что товарищ Сталин либо ошибся, не знал всей правды, либо мудро прятал их в лесу от войны. Потому что так говорила их референтная группа, а нормальная реакция людей — соответствовать тому, чего от них ожидают. Оппозиционер в таком посёлке может появиться лишь в случае, если вдруг столкнётся с сотрудниками «Мемориала», заинтересуется, начнёт с ними общаться. Создаст себе новую референтную группу. Вот и книга Бредбери про то, как герой выстраивает себе референтную группу.
Зачем нужны мнемоники?
Алевтина Давыдова
Мнемоники говорят: скорее всего, будет война. Сейчас мы странное меньшинство, плачущее посреди леса, но когда эта война закончится, может быть, мы сможем быть чем-то полезными для этого мира. Так герой находит новую миссию и новую самоидентификацию. Если в начале книги он активен, то во второй части очень пассивен. Он слушает, наблюдает. Размышляет. В том числе о том, что кто-то должен первым перестать сжигать и перейти к фазе saving and keeping.
Александра Архипова
Так что же, по Брэдбери, делать нам, уехавшим? Наша зона ответственности — быть мнемониками, читать и помнить сложные книжки и поддерживать контакты с оставшимися. Стараться быть референтной группой для них.