В конце марта в Варшаве начался акселератор проектов и исследований в области memory studies, организованный Free Russia Foundation. Мы поговорили с руководителем офиса FRF в Варшаве Антоном Наумлюком о том, зачем релокантам центр по исследованию памяти, почему Варшава — хорошее место для исторических исследований и какой опыт советских диссидентов сейчас востребован.
— Антон, почему акселератор в области memory studies решили проводить именно в Варшаве?
— Free Russia Foundation реагирует на запросы сообщества: есть запрос на помощь и организацию антивоенных инициатив – проводим акселератор антивоенных инициатив там, где сильно активистское сообщество, и так далее. К моменту, когда появился офис в Варшаве, стала понятна необходимость в инфраструктуре помощи учёным-гуманитариям и исследователям memory studies. В организационном центре, вокруг которого активисты, учёные, историки, философы, социологи, политологи могли бы организовать работу, в площадке, на которой могли бы проводиться конференции, куда съезжались бы исследователи. Было бы разумно, чтобы этим занимался центр в Варшаве, где буквально всё построено на осмыслении истории — польской, общеевропейской, истории России, роли Российской империи в Польше и т.д.
— Как отбирали кандидатов, сколько пришло заявок?
— Были опасения, что тема будет не столь востребована, как казалось мне и моим коллегам. Хотят ли люди размышлять о том, как мы дошли до нынешней ситуации и что можно с делать, или им важнее бытовые вопросы? «Международный Мемориал» и Правозащитный центр «Мемориал» ликвидированы в России, сотрудники разъехались. С одной стороны, стало сложно сорганизоваться, найти ресурсы, чтобы проводить мероприятия, исследования, акции. С другой — тема исторической памяти проникла в сообщества, куда попали сотрудники и активисты «Мемориала», и вызвала там отклик.
Мы распространили объявление об акселераторе в соцсетях нашего фонда, в соцсетях Reforum Spaces. Помог польский «Мемориал», который очень благожелательно воспринял эту идею, и польские исторические организации. Мы получили 54 заявки. Многие — очень интересные, продуманные, с весьма перспективными идеями; видно было, что люди точно знают, чего хотят добиться (пусть и не всегда понимают, как к этому прийти, как проводить эти исследования).
Мы отобрали 15 проектов, ещё пять проектов я отметил для себя – очевидно, им не очень нужно было участвовать в акселераторе, но им явно нужна поддержка. Например, бывшие музейные сотрудники музея «Пермь-36» хотят сделать аудиогид по музею — каким он был до того, как музей ГУЛАГа превратился в музей охранников ГУЛАГа. Аудиогид на английском и на русском они планируют выложить в свободный доступ, создать виртуальный памятник музею, который потеряли. Вряд ли нужно учить их делать свою работу. Но помочь им можно, будем искать для этого возможности.
Не факт, что все 15 проектов дойдут до финиша в том виде, в котором они были представлены. Собственно, для этого мы на два дня собрали здесь всех заявителей. Спикеры делились опытом, выслушивали участников и могли им что-то посоветовать по развитию инициатив.
— Какие главные темы проектов?
— Больше всего заявок поступило на три темы.
Первая — переосмысление результатов и способов ведения обеих чеченских войн. Преступления российской армии в Украине заставляют изучать, как она вела себя в других конфликтах. Те же военные, те же командиры, что воюют сейчас в Украине, в 2008 г. воевали в Грузии, в Сирии устраивали военные преступления, бомбили Алеппо (а теперь бомбят Мариуполь). Прошлые преступления остались безнаказанными, мало кто о них знает. И это в том числе позволило преступлениям совершаться вновь и вновь и привело в итоге к полномасштабной войне.
Вторая идея — создание музеев, в основном виртуальных. Очень сложно создавать что-то физическое, когда люди далеки и от архивных документов, и от тех, кого можно было бы опросить, снять видео. Желание сохранить, мемориализовать очевидно прослеживается.
И третья тема — осмысление опыта советских диссидентов. Люди находят аналогии между тоталитарным режимом советского времени и режимом, который сложился сейчас, и ищут, как можно выживать в таких условиях. Мне казалось, что опыт диссидентов ушёл в прошлое, забылся, мир изменился: какой самиздат, когда есть интернет. А вот нет! Потому что диссидентство — про взаимоотношения, про поддержку, солидарность и сопротивление давлению.
— Чем лично вам полезен акселератор?
— Я историк. Окончил истфак Саратовского госуниверситета, много лет преподавал в вузах Саратова, потом начал заниматься журналистикой и почти оставил занятия наукой. Акселератор — это не то чтобы возвращение к сфере моих интересов (это никуда не пропадало), а скорее реализация того, что мне кажется очень важным и чего не хватает.
Куда делась демократизация, начавшаяся после развала Советского Союза? Куда пропали голоса, которые поддерживали демократические ценности и прививали их обществу, почему они не прозвучали мощно во время чеченских войн? И почему голоса российских и международных правозащитников остались неуслышанными, а все эти преступления — безнаказанными, и что позволило им повториться сейчас?
Мы много говорим о том, что происходит сейчас, и мало говорим о причинах, которые к этим событиям привели.
Нужно запустить дискуссию об этих событиях, о том, какой путь прошло российское общество, что привело к большой войне. Я далёк от мысли, что нам это удастся прямо сейчас. В Германии после войны прошли десятки лет, и только тогда дети начали задавать вопросы родителям — а где вы были, когда в соседнем лесу расстреливали евреев, ромов, поляков? А вы помогали этому? Что вы сделали, чтобы это предотвратить? Чтобы такое вообще случилось, чтобы дети российских граждан спросили своих родителей о ней и родителям стало стыдно, что они творили и каким позволяли твориться страшным вещам, нужны проигрыш России в войне и изучение того, что произошло.
Думаю, наш нынешний акселератор — важный шаг в этом направлении. А потом посмотрим, как эти проекты будут восприниматься обществом. Давайте показывать фильмы, проведём конференцию, где историки, политологи выступят, поговорят друг с другом, обсудят, почему мы оказались в такой ситкации. Давайте издадим материалы этих исследователей, передадим их в Россию, будем каким-то образом распространять там.
Существует интернет, вся информация открыта. Немцы могли себе позволить сказать, что они ничего не знали о том, что происходило в их стране. Россиянам сказать так о себе куда сложнее.