По законам Франции, книги — это товары первой необходимости, наряду с хлебом и водой. В России свободное высказывание сегодня невозможно. А значит, невозможна и печать сотен хороших книг; книги неугодных авторов изымают из продажи. Год назад экс-гендиректор премии «Большая книга» Георгий Урушадзе придумал и сделал неподцензурное издательство в эмиграции под названием Freedom Letters (сотню уже изданных книг он сравнивает с письмами в бутылках). Freedom Letters — необычное издательство: все сотрудники — волонтёры, зато в партнёрах крупнейшие онлайн-книжные и десяток типографий. Книжки, которые оно выпускает, можно получить буквально в любой точке мира. Георгий рассказал, могут ли книги менять ситуацию к лучшему и почему книги — это медиа, когда мы увидим большую литературу о нынешних событиях, как идёт общение с украинскими авторами и зачем переиздавать Толстого и Тургенева.
— Георгий, зачем и кому сегодня нужны книги?
— Кино смотрит (по моим приблизительным оценкам) 70% человечества, мемы в интернете — 80% подключённых к сети. Книги читает 10%, зато это особенная аудитория. Среди уехавших из России после 24 февраля процент читателей книг чуть выше: интеллигентная публика, журналисты, те, кто без книжек не может жить и работать.
При этом книги подспудно управляют миром. Без них невозможно образование, невозможно воспитание. Вся массовая культура крепится на слове, сюжеты, нарративы пронизывают всё, кино нельзя создать без текста, люди цитируют книжки, даже не читая их.
Не подумайте, у меня нет амбиций перестроить мир, сообщить человечеству «правду». Но всё, что я в жизни узнал, я узнал из книжек.
— Считается, что книги могут научить хорошему, подтолкнуть на сторону добра. Вы согласны?
— Это дело не издателя, а читателя, который строит с книгой свои отношения. Книги могут развлекать, могут утешать. Мою подругу, например, книга Дарьи Донцовой спасла после гибели сына — хотя такой задачи не было ни у Донцовой, ни у издателя. Мессианства у меня нет — мол, издам книгу, которая обеспечит победу демократии и приведёт в Прекрасную Россию Будущего.
Наши книжки кого-то зовут к сопротивлению, кого-то утешают, кому-то дают перспективу. Кто-то увидит в наших книгах боль, кто-то надежду. Но последняя миля — работа читателя; наше свободное издательство даёт ему выбор, в том числе — выбор пройти мимо. Я за одиннадцать месяцев издал 60 электронных и 55 бумажных книг — и не запустил ни одной рекламной кампании. И не только потому, что на это нет денег. Я просто не навязываюсь.
— Власть раньше не обращала внимание на книги, а сейчас запретила Бориса Акунина, Дмитрия Быкова, Дмитрия Глуховского, изымает их тиражи. Почему дотянулись до книг?
— Потому что пришли уже вообще за всем. Чиновники расплодились, им надо изображать работу, ставить галочки. А книжки не могут сопротивляться; их легко репрессировать — изъять, сжечь, устроить погром на складе. За издательства никто не заступится. А влияние Акунина, Быкова, Глуховского велико, их тиражи под сотни тысяч, их выступления смотрят внимательно. Власть признала, что они для неё опасны.
Но такие меры не помогут. Запретную литературу и читают больше, и распространяют.
— Почему вы говорите о Freedom Letters как о медиа, о коммуникационной площадке? Не хотите быть похожими на обычное издательство?
— Я воспринимаю почти все наши книжки как медиа, как экстра-логрид. Иногда это большая, вечная литература, иногда быстрое высказывание, которое может быть опубликовано только у нас и прямо сейчас кого-то поддержит, кому-то что-то объяснит. Но всё-таки чаще всего книга работает вдолгую.
Например, книга «У фашистов мало краски», автор которой живёт в России и его фамилию знаю только я, — про низовое сопротивление внутри страны. Её можно прочитать и понять, что жители РФ в основном против войны. Или очень точные комментарии к событиям этих двух лет — «От войны до войны» Андрея Мовчана (эти две книги вышли в серии «Февраль/Лютий» — документальные исследования случившегося с нами, поиск ответа на вопрос, как мы дошли до жизни такой). Или большой роман VZ Дмитрия Быкова, притворяющийся биографией Владимира Зеленского. Или книжка «Непоследние слова» с выступлениями обвиняемых, от Навального, Ходорковского, Pussy Riot и Олега Орлова до «Доксы». Мы сделали второе издание, там уже 49 героев, не хотелось бы, конечно, делать третье.
Есть книги, которые в полной мере отражают наше кредо: «Туареги» Светланы Петрийчук, «Сопротивление полезно», «ЖД».
Издаём серию «Слова Украïни» — прозу и поэзию, создающуюся там сейчас. В ней есть, например, книги жанра «дневники писателей под бомбами»: «Вторжение» Г.Л.Олди (мы издали и версию на украинском), «Бог есть +/-» Андрея Краснящих, «Чужая сперма» Анатолия Стреляного, готовится «Колыбельная по Мариуполю» Александры Крашевской.
Как первую попытку художественного осмысления происходящего издали два сборника рассказов — «Слово на букву В» для детей и «Молчание о войне» для взрослых.
В меморандуме Freedom Letters год назад я написал, что вижу наше издательство и коммуникационной площадкой. Сбылось: мы сделали или делаем совместные проекты с «Новой газетой», «Новой газетой-Европа», «Медузой», несколькими зарубежными издательствами, фестивалем «Любимовка», планируем с ROAR, готовы к сотрудничеству со всеми, кто против этой войны.
— Что означает «свобода» в названии издательства?
— «Нужно зависеть только от себя самого» (Оскар Уайльд), «Свобода — когда забываешь отчество у тирана» (Иосиф Бродский). Много определений, каждый может выбрать своё. Если расшифровывать название издательства, то это и вольное книгопечатание, и свободное письмо, и письма свободы.
Кстати, ещё про свободу: истинная свобода — доля секунды между событием и реакцией на него. Человек свободен выбрать отношение к реальности. Поэтому, кстати, я не верю в невинность людей, одурманенных пропагандой: они сами выбрали быть одурманенными.
— В издательстве все волонтёры, включая вас?
— Да, гонорары получают только авторы.
— А как и где вы печатаете книги? Как их получить читателю из России или Украины?
— Мы сделали так, чтобы любая наша книга могла быстро попасть к каждому читателю.
Тиражи мы печатаем в Казахстане, Латвии, Америке. Скоро ещё пара стран присоединятся. Также несколько книг напечатаны в России — те, которых типографии не боятся.
Любую книгу можно заказать через наш сайт, и с помощью продвинутого сервиса print on demand она будет доставлена в любую точку мира (кроме России и Беларуси из-за санкций и Украины из-за военных действий). Для этого сервиса книги печатаются во Франции, Британии, ОАЭ и так далее.
Также можно заказывать наши бумажные и электронные книги на Amazon, но издательству это совсем не выгодно.
В дистрибуции электронных книг мы используем все возможности: Apple Books, Google play, Bookmate International, любые онлайн-магазины электронных книг (их тысяча), научные, публичные и университетские библиотеки. За рубли наши книги можно купить через телеграм-бота и на сайте библиотеки Акунина.
— Как вы отбираете книги? Актуальность, качество?
— Главный критерий строгого отбора — качество текста. Довольно часто, к сожалению, приходится отказывать авторам, которые пытаются высказаться, не обращая на это внимания. А иногда книга нравится настолько, что от прочтения до издания проходит две недели. Так было с романом-фантасмагорией «Любовь» Вани Чекалова, великолепной антиутопией (которая практически уже стала нашей реальностью) «Господь мой иноагент» Ильи Воронова, а трогательная история Сергея Давыдова «Спрингфилд» стала одной из причин создания Freedom Letters.
— Какие ещё издательства издают русскоязычных авторов за рубежом?
— В одном Израиле три издательства печатают русские книги, есть несколько в Европе. Мы друг другу не конкуренты: делаем общее дело в очень непростой и коммерчески невыгодной ситуации. Антивоенный альманах ROAR, журнал «Пятая волна» — тоже коллеги. Мы не одни.
— Когда появятся книги о нынешних событиях?
— Они у нас уже есть — например, стихи Веры Павловой, Александра Кабанова, Демьяна Кудрявцева, Евгения Клюева, Ирины Евсы, Юрия Смирнова, Максима Бородина, Дмитрия Быкова. Поэты первыми откликнулись на случившееся. Но вообще литература долго переваривает историю, большая литература о событиях этой войны появится через десятки лет. Про трагические события 1993 года русскими авторами написано пока всего две книги, гражданскую войну и репрессии описывают до сих пор. О наших первых попытках рефлексии, прозаических сборниках для детей и взрослых «Слово на букву В» и «Молчание о войне» я говорил выше.
— Что будет с русским языком?
— Русский — язык не только империи и имперцев. На нём говорит 400 миллионов человек на планете. Русский может и стать языком сопротивления. Это интересный, развивающийся, красивый, но, кстати, местами бедный язык: там, где у нас слово «любовь», у греков семь разных.
Напомню, что в России до 1980-х в школах массово учили немецкий — язык, на минуточку, фашистской Германии. Но советское правительство решило (и это было одно из немногих верных его решений), что детям нужен язык научного мира, который поможет им самообразовываться, читать без перевода исследователей первого ряда. Это было важнее сведения счетов с «языком фашистов». Только потом немецкий был вытеснен английским.
Другое дело, что русский будет разным у тех, кто выехал, и тех, кто живёт внутри страны. Каждый ведь фиксирует языковую ситуацию на момент отъезда. Как-то я читал лекцию в Чикаго, и эмигрант, уехавший из СССР в 90-е, упрекнул меня в злоупотреблении англицизмами: тридцать лет назад слов «менеджмент» и «дедлайн» в русском не было. Так что наш язык будет отрываться от языка оставшихся. И я понимаю писателей, которые не уезжают, чтобы не терять связь с родным пространством и языковой средой.
— Как идёт коммуникация с украинскими авторами?
— Мы издали сборник «Воздушная тревога» — стихи, написанные украинскими поэтами на русском в Украине, рассказывающие о непосредственном опыте переживания военного времени. Про каждого автора наши партнёры в этом проекте, киевское издательство Laurus, подготовили для читателей справку. Я и не думал, что до войны были настолько плотные связи между поэтами Украины и России. Фестивали, премии, публикации в журналах. Сейчас эта связь всё равно существует. Я совершенно спокойно коммуницирую с украинскими авторами, мы на одной стороне. Вклад украинских авторов в мировую культуру значителен. Но языковая ситуация в Украине печальна для авторов, пишущих на русском: кроме нашего издательства, им на этом языке фактически негде издаваться.
Публичный диалог интеллектуалов двух стран может возникнуть, как только украинцы захотят. Всё зависит от них (и, конечно, только после войны). Многие украинцы понимают нашу ситуацию, видят, что мы делаем, у них нет претензий к нам. Сил им всем.
— Вы уже упоминали сборник «Непоследние слова» из речей обвиняемых и политзаключённых на суде. В большинстве звучит надежда на лучшее будущее для страны. Откуда у них оптимизм?
— Политзаключённые — это на самом деле герои нашего времени. Нам всем нужно сделать всё от нас зависящее для скорейшего их освобождения. Особенно после смерти Алексея Навального.
А оптимизм — это способ выжить. Система закаляет и превращает обычных людей в борцов. Человек, живущий в безопасности, может расстраиваться из-за бытовых мелочей, у человека в тюрьме нет этой роскоши. Михаил Петрович Казачков, сокамерник нашего автора Натана Щаранского, автора великолепных мемуаров «Не убоюсь зла», рассказывал, как они пытались греться о горящую лампочку: настолько в камере было холодно. И ничего с тех пор не изменилось. Непредставимо.
— Вы переиздаёте классику — Тургенева, Толстого, Грина, Пушкина, Шевченко, Карамзина. Как написано в предисловии к «Отцам и детям», антитоталитарную классическую литературу. Зачем?
— Издаю классику, которая близка мне по духу: «Не могу молчать» и «Хаджи-Мурата» Толстого, например. Мы переиздаём её в «модных» обложках, с предисловиями наших современников — Быкова, Архангельского, Иличевского, Ляховича. Есть книги, которые просто нужны в обороте, должны быть и в электронном доступе, и в библиотеках всего мира.
Есть целый список классических книг, которые я хочу издать. Сделаю это — а потом опубликую отдельно все эти предисловия, и получится путеводитель по русской классике.
Будь я родителем за границей, давал бы детям читать классику. Пусть современный ребенок мало что там понимает (кто такой кучер, что такое облучок и пр.), Google ему в помощь. Актуальное предисловие задает тон общения с книгой, а современная обложка намекает, что книга может быть подростку созвучна.
— А учебники для кого?
— Мысль такая: вдруг человек релоцировавшийся захочет освоить новую профессию? Мы ему поможем. Быков для этой серии придумал книжку, как писать хоррор, Олди готовы научить сочинять фантастику. Хочу выпустить учебник по предпринимательству, и так далее.
А ещё хочу делать книги-объяснялки. Многие, в том числе внутри России, не понимают, как мы скатились от дружбы со всем миром к гебистскому насилию над страной, что вообще произошло, кто что об этом в процессе думал, в том числе на Западе. Я про это даже сериал придумал — про 20 последних лет, 5 лет на сезон, 4 сезона.
В 2024-м мы своими силами выпустим 50 бумажных, 50 электронных и несколько аудиокниг. Можем и больше, но только если будут донаты и гранты, если общество, бизнес нас как-то поддержат, покажут, что это нужно не только нам, могучей кучке энтузиастов. Идей-то много, на все 200 текстов в год — на пользу обществу, литературе, культуре.
— Давайте поговорим про 90-е, не дожидаясь сериала. Вы тогда были журналистом, прославились тем, что нашли Горбачёва в Форосе, были в Белом доме в момент его расстрела и взяли у Ельцина интервью после того, как его попытались дискредитировать по пути из Штатов. Вопрос классический: что пошло не так, и в какой момент?
— Горбачёв мне сказал в 1992-м, уже после отставки и в день большого унижения, когда Ельцин отобрал у него половину служебных помещений Горбачёв-фонда и выгнал с дачи: «Ничего напрасного в истории не происходит». Теоретически нынешнего краха можно было бы избежать — если бы в 1991-м провели люстрации, в 1993-м не расстреляли избранный парламент, в 1996-м за Ельцина не подтасовывали голоса и не устраивали бесконечное насилие над избирателями с выпуском газеты «Не дай бог» и превращением журналистов в пропагандистов. Сам я в 1993-м перестал заниматься журналистикой — понял, куда всё идёт.
Когда-то давно подумал, что люблю людей, а вот избирателей не очень. В России люди в большинстве отзывчивые, они могут выживать в любых условиях, заботятся о близких, часто готовы прийти на выручку. Эту войну поддерживает не больше 15% людоедов. Но у многих моих бывших сограждан нет осознанности, навыков управления, уважения себя, понимания демократии, зато есть навык подчинения телевизору и слива ответственности на него.
Никаких общих разговоров про страну я бы не вёл; сейчас на наших глазах конкретные люди учатся быть ответственными (а эмиграция и вообще сложности — хорошие преподаватели), и впереди у них очень долгая дорога. Можно не очаровываться «прекрасным будущим» и не вводить других в заблуждение. Работать надо здесь и сейчас. Нелепо сидеть, смотреть в стену: «Путин лишил меня родины, буду назло ему страдать».
У нынешнего режима, состоящего из ленивых, непрофессиональных, богатых, трясущихся за свой капитал людей, есть 10-15 лет — если не прилетят чёрные лебеди, а они, безусловно, прилетят. Так что ситуация перевернётся, но в лучшую ли сторону? Я оптимист относительно судеб мира, но будущее России вижу в пессимистичных тонах.
— Что сейчас делать, если не смотреть в стену?
— Что может сказать издатель? Читать книжки, и детям тоже. Рассказывать им, что вот так, как было — ни в коем случае нельзя. Дети восприимчивые, вот дети в Германии и через 80 лет после окончания Второй мировой очень хорошо всё понимают. Надеюсь, что после этой войны понимание придёт намного быстрее.
Российскую Федерацию, кроме информационно-пропагандистского и полицейского пространства, уже почти ничто не объединяет: экономика расползается, силовиков можно назвать «слабовиками», удержать страну они не смогут (с СССР было ровно так же).
Книжки помогают посреди разрастающегося катаклизма найти поддержку, найти своих. Тех, кто читал то же, что и мы. «Значит, нужные книги ты в детстве читал». Если мы читали и читаем одни и те же книги, мы найдём своих, найдём общий язык. Не обязательно русский.