100 лет назад 2 миллиона жителей России покинули родину, 90% не вернулись. Страна не стала прежней, но изменились и государства, куда эти люди перебрались. Сам концепт «белой миграции» был придуман в СССР: из-за несогласия с новой властью и угроз стать жертвой террора бежали не только силы Белого движения, но и представители вообще всех сословий, от крестьянства до духовенства. Далеко не все они поддерживали монархию в момент отъезда, а тем более спустя годы. Иногда кажется, что с отъездом их жизнь в целом закончилась, осталось влачить судьбу изгнанников, изредка получая Нобелевские премии, как Бунин и Набоков. Но мы на собственном опыте видим, что эмиграция – это не конец книги, а её новая глава. Меняется очень многое, но жизнь продолжается во всём её разнообразии. Политолог Егор Яковлев провёл для гостей Reforum Space Tbilisi краткий экскурс в историю наших предшественников, их надежд, взаимопомощи, деятельности и борьбы.
Как уезжали
Люди начали уезжать после Февральской революции: страну покидали несогласные с отречением царя. Примерно до 1926-го им никто не препятствовал: границы были дырявые, да и больше врагов уедет – меньше расстреляем патронов. А после середины 20-х выбраться из страны стало почти невозможно.
Ехали солдаты, офицеры, интеллигенция, аристократы, крестьяне, купцы. Уезжали эсеры, которые устраивали Февральскую революцию, кадеты, октябристы, монархисты – в основном через Константинополь, но также через Польшу, Финляндию, страны Балтии, Калининград (тогда Кёнигсберг).
Самым ярким событием этого двухмиллионного исхода была крымская эвакуация ноября 1920 г. Потерян Перекоп, Врангель не может сдерживать натиск РККА. На корабли хотят попасть 200 000 человек, получится не у всех. Кто-то из мемуаристов отмечает, что эвакуация проходила организованно (солдаты не бросали имущество, платили местным за провиант, двигались маршем), кто-то – что погрузка была хаотичной и корабли едва ли не тонули. Многие эмигранты писали спустя годы, что очень хорошо запомнили последний день, буквально по секундам: с кем говорили, где были, что видели по пути. Столь велико было потрясение.
Армия действительно эвакуировалась дисциплинированно. Военные, многие из которых прошли Первую мировую, Гражданскую, а кто-то и Русско-японскую войну, рассматривали отъезд как тактическое отступление и намеревались весной с союзниками вновь высадиться в России. Гражданским было куда хуже: многие не понимали, куда едут, ехали без денег, некоторые от безысходности бросали детей.
Белое правительство Юга России предупреждало: «Совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Всё это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственной опасности от насилия врага – остаться в Крыму». Участь оставшихся была незавидной, многие стали жертвами красного террора. Но и дорога в Константинополь оказалась ужасной. Кто-то смог купить себе билет 1 класса, кто-то ехал стоя на палубе: сесть было негде. 126 кораблей 6 суток шли без еды и воды; одна из участниц эвакуации, графиня, вспоминает, что очередь в туалет надо было занимать за 9 часов.
В Константинополе уже закончилась испанка, зато свирепствовал тиф. Бедным беженцам пришлось две недели стоять в карантине. Вопреки предупреждению, правительство Юга России, армия Врангеля своих не бросили: быстро развернули пекарни, начали развозить еду по кораблям. Но еды не хватало, местные торговцы продавали продукты кратно дороже, в итоге на берег сошли измождённые и лишившиеся последних денег аристократы, военные, чиновники – граждане страны, которой уже не существовало. На берегу им помогает (бесплатно кормит 5000 человек) Американский Красный Крест.
Армия России в Галлиполи
Правительство Юга России рассчитывало на возвращение, хоть его предполагаемую дату, как и дату грядущего восстания против Советов, и приходилось постоянно переносить. Основания для надежды были: японцы были недовольны ситуацией на Дальнем Востоке и высаживали войска, чтобы прикрыть отход белых, ещё идёт Советско-польская война, ни одна из стран Антанты не признаёт Советскую Россию, а Англия и Франция обещают помощь в борьбе. В самой России голод, партизаны, сотни тысяч крестьян участвуют в мятежах. Поэтому Пётр Врангель, последний лидер Белого движения, прилагал все силы, чтобы сохранить свою армию – 40 000 солдат и офицеров – боеспособной, с оружием, с чинами и пр. Генерал Александр Кутепов следит за военной выправкой: проводит учения, соревнования, марши, даже парад, выставляет караулы. В свою очередь, Советы, опасаясь новой гражданской войны, массово начинают внедрять агентов ГПУ в организации и собрания мигрантов, организует покушение на самого Врангеля (в его яхту врезается итальянский пароход).
Франция разрешила расположить армию на полуострове Галлиполи, временно оккупированной турецкой территории. Врангель создаёт Русский совет – правительство в изгнании. Он пользуется всеобщим уважением, координирует деятельность всех благотворительных организаций, помогающих 175 000 русских мигрантов в Константинополе. Их так много, что до самого 1923-го нельзя пройти по улицам будущего Стамбула, не услышав русскую речь. В Галлиполи создаётся несколько театров, печатаются журналы и листовки, футбольные команды.
Отступая, армия прихватила из столицы петроградскую серебряную судную казну, отсюда деньги. Строится узкоколейка, чтобы поставлять еду из ближайшего города, сколачиваются лодки для рыбалки, работают пекарни, разбиваются огороды. Но французов эта боеспособная армия без реализуемых планов на будущее начинает раздражать. Деньги петроградской казны тают, снабжение сокращается; эмигранты сами на себя рисуют шаржи – вот офицер пытается поймать черепаху на обед. Одновременно Франция начинает вербовку русских солдат в Иностранный легион; около 3 000 человек соглашаются (а вообще в Иностранный легион вступило до 10 000 участников Белого движения).
Кутепов и Врангель перевозят солдат в Болгарию и Югославию, бывшую Сербию: русская армия вступилась за сербов в Первую мировую, отношение к русским хорошее. Переезд занимает почти год и заканчивается в мае 1923-го. В том же 1923-м кончаются деньги, и Врангель реорганизует армию в РОВС, Русский общевоинский союз. Это некая промежуточная стадия – уже не армия, ещё не некоммерческое объединение. РОВС сохраняет боеспособность до самых 1930-х. Офицеры чертят планы по возвращению, изучают карты, сохраняют связь друг с другом, находясь порой на разных континентах. На основании армейских товариществ создаются первые профсоюзы мигрантов, о которых мы ещё поговорим.
Быстро стираются столетние сословные различия. Любой рабочий мог сказать «князь, навалитесь!»
Эмиграция уходит на Запад
Европа отреагировала на приезд 1,5 млн человек без гражданства и прав: придумываются «нансеновские паспорта», которые потом заменили на голубую книжечку паспорта ООН. Югославия, Сербия и Чехословакия выдают русским и более привлекательные и юридически основательные документы, не предъявляя особых требований к заявителям.
Денег у эмигрантов мало, любая работа почётна (генерал Кутепов говорил, что нет такой работы, которой русский офицер должен стыдиться), быстро стираются столетние сословные различия: на стройке, пилке дров, в мастерской, в шахте князь, крестьянин, разночинец равны. Любой рабочий мог сказать «князь, навалитесь!» Нищий образ жизни сочетается с аристократическими привычками: деньги прогуливаются в кабаре, люди пытаются восполнять то, чего вынужденно лишены. В Париже открываются десятки русских ресторанов и – как и в Берлине – серьёзные русские театры с постоянной труппой и режиссёрами.
Что отличает эмиграцию первой волны от последующих? Организация. Люди уезжали коммунами, землячествами, целыми партиями. Представители науки проводят семинары имени историка Никодима Кондакова в Праге и Белграде. В США создаётся Русская академическая группа – по сути, министерство по делам русских учёных-эмигрантов под контролем американского правительства, которое стремилось эмигрантскую научную среду аккумулировать именно в Штатах. В разных странах создаются профессиональные объединения – общества химиков, врачей, инженеров. Многие офицеры пошли работать на заводы Renault и Peugeot и создали очень сильный профсоюз, который не просто следил за соблюдением прав, но и заботился об отпусках и пенсиях, о пособиях по безработице.
Чехословакия очень активно поддерживала учёных и студентов из России: вузы бесплатно обучали и платили стипендии, оплачивался переезд, жильё, преподавателям выдавали кафедры. Правительство Чехословакии полагало, что большевики в России ненадолго, что им на смену придёт кто-то более умеренный, меньшевики или кадеты, которые по достоинству оценят этот жест доброй воли; что он поможет заиметь на Востоке мощного союзника и экономические преференции. Этого не случилось, но правительство не прогадало: эмигранты вложили очень многое в чешскую науку и промышленность.
В Берлине концентрируется политическая жизнь. Здесь осело 360 000 русских – пятая часть населения города. Точкой массового скопления был респектабельный район Шарлоттенбург, который, конечно, был быстро переименован в Шарлоттенград. В Берлине базируется клуб писателей и поэтов, Дом искусств, РОВС, Союз студентов, российский Красный Крест. Любимое место эмигрантов – берлинский зоопарк.
Окончательным местом русской эмиграции стал Париж. Здесь обосновывается множество объединений, выходит 100 разновидностей печатной продукции на русском, работают две мэрии: городская и Земско-городской союз, мэрия для русской эмиграции (постройка домов, оебспечение жилищем, работой и пр.), Российский торгово-промышленный союз и Высшие военно-научные курсы генерала Николая Головина, где обучают на только РОВС, но и французских офицеров.
Центром русского Китая становится Харбин, когда-то основанный как раз русскими эмигрантами. Туда едут представители Белой армии, воевавшей на Дальнем Востоке; в Китае гражданская война – и русские солдаты идут туда наёмниками и очень успешно воюют. Главу этой русской бригады генерала Константина Нечаева в 1946-м расстреляли большевики «за антисоветскую деятельность». Эта участь ждала многих эмигрантов в Китае и даже их потомков, молодых людей, которые и в Союзе не были ни разу. Кого-то из них карали, например, «за колхозное вредительство».
РОВС пытался приспособиться к новым условиям, но были и высшие чины, которые пытались непосредственно организовывать диверсии и заново развернуть Гражданскую войну в рамках «Русской фашистской партии», образованной в Харбине в 1928-м. Но успеха она не добилась.
Оппозиция не может договориться
В апреле 1926 г. Пётр Струве собирает в Париже Российский зарубежный съезд. 400 делегатов из 26 стран предпринимают попытку создать парламент и решить базовые вопросы: как относиться к большевикам, как общаться друг с другом, какую идеологию принять в отношении самой эмиграции. Но съезд проходит вяло, мигранты ни о чём не договариваются (позже Александр Солженицын напишет о нём: «…что у них было – это политическая культура. В дискуссиях – ясность изложения, доброжелательность обсуждений, тонкий учёт разнообразий мнений, тщательность процедуры. <…> И всё же – несчастье всякой эмиграции: кроме противоречий принципиальных – сколько же личных амбиций, раздробляющих всякое живое объединение и действие…» – «Рефорум»).
Представление о белой эмиграции как о монолите далеко от реальности. Представители разных политических партий не имеют единой позиции, не знают, что делать, соперничают и скандалят, как скандалили в российской Думе: вне страны разногласия никуда не делись. Более того – партии, случается, радуются бедам друг друга, как радовались меньшевики, когда перестала существовать армия Врангеля (мол, вы своими царистскими методами так закрутили гайки, что народ от нас всех отвернулся и мы проиграли Гражданскую). Павел Милюков, лидер партии кадетов, поддерживает моду на критику Врангеля, хотя ещё недавно признавал его авторитет. В Берлине в 1922 г. монархисты устраивают покушение на самого Милюкова, случайной жертвой становится отец Владимира Набокова.
Как распалось Белое движение, и что было бы в случае его победы
Итак, авторитет Врангеля после превращения организованной армии в РОВС подорван. Повторить сценарий украинского (УНР) и белорусского правительств, которые выехали за рубеж за счёт приглашающих стран, не получилось, деньги, увезённые из России, кончились. Финансировать белое правительство в изгнании Запад не торопится: всё больше государств признаёт Советскую Россию, на кону долгосрочные отношения с 1/6 частью суши с огромным населением и мощным промышленным потенциалом (а СССР ставит ультиматум: либо мы, либо белые). Вдобавок страны Запада хорошо помнят, каким боком им вышла недолгая интервенция во время Гражданской войны – британцы, французы, американцы, японцы получили негативное отношение местных, очень дорогую логистику и бардак у себя дома, – и развязывать ещё одну войну не будут, оставляя внутренние дела страны на её усмотрение; Realpolitik был уже тогда.
Что было бы, если бы белоэмигранты вернулись в Россию и победили?
Врангель не был ярым монархистом. Когда он контролировал юг России, там происходили чуть не революционные реформы: земства брали власть в свои руки, в городах формировались местное самоуправление. Да и большинство генералов Белой армии были сторонниками республики. Если бы они вернулись и встали у руля, скорее всего, произошла бы реставрация Госдумы – и про монархов никто бы уже не заикался. Романовых считали анахронизмом, хотя и уважали; имущество в России им бы, наверное, вернули, но не более того. Эмиграция вообще быстро полевела; видимо, нужно было уехать, чтобы начать мыслить иначе.
Эмиграция вообще быстро полевела; видимо, нужно было уехать, чтобы начать мыслить иначе
Прежде чем перейти к завершающей теме – эмигранты в европейских войнах, – упомянем о белых офицерах и генералах, которые решили вернуться в Россию и служить новому государству, благо СССР провёл для них амнистию. Самым ярким представителем военных возвращенцев стал белый генерал Яков Слащёв; в его честь всё это обратное движение названо слащёвщиной. Слащёв обучал военспецов на курсах «Выстрел». Послушать, как он с нещадной издёвкой громит недостатки операций и белых, и красных, приходило много бывших врагов. Семён Будённый как-то попал на лекцию, где разбирались его провалы, обозлился и выстрелил в Слащёва. Промах. «Вы как стреляете, так и воевали», – сказал Слащёв. Долго он в СССР не прожил, в 1929-м его убили, мстя за «белый террор».
Эмиграция и войны в Европе
Первый действительно серьёзный раскол миграции случился после начала войны в Испании. Для большинства белоэмигрантов война повторяла Гражданскую с сопутствующим ценностным разделом. Кто-то сочувствовал республиканцам, монархисты и РОВС пытались помогать монархисту Франко (засылать шпионов, передавать сведения и даже отправлять маленькие боевые группы; до фронта доехала только одна). Само восстание Франко, согласно некоторым мемуарам, началось благодаря мигрантам в марокканском корпусе испанской армии. Мы не знаем, кто зажёг фитиль, но в корпусе действительно служило много иностранцев, в том числе белогвардейцев. Зато знаем: немногие представители белой миграции, которые участвовали стороне республиканцев, потом стали видными героями французского Сопротивления.
Приход Гитлера к власти опустошил Берлин от русской эмиграции. Идеи нацистов мало кому были симпатичны, но кое-кто согласился сотрудничать с немцами: в войсках СС и вермахте служило около 14 000 белоэмигрантов (не так много, если учитывать, что на стороне Гитлера выступило 2 млн русских, 1 млн из них – в вермахте). Большинство же воспринимало их как внешнего врага, более опасного, чем внутренний (Советы). Известно, что генерал Антон Деникин за свой счёт – а жил он скромно, – отправил в СССР вагон медикаментов и тем страшно удивил Сталина.
Многие пытались бороться с Третьим рейхом и поддерживать советские войска. Эмигранты вступают во французское Сопротивление («Песня партизан» русской эмигрантки Анны Марли становится его гимном) или в «Союз русских патриотов». Партизанили, участвовали в локальных стычках, вместе с французами освобождали города, укрывали евреев, разбрасывали листовки, переправляли пленных. Позже «русских патриотов» переименовали в «советских», многие участники «Союза» получили красный паспорт, вернулись в СССР после войны и сгинули в лагерях.
Свой вклад внесли и эмигранты-инженеры. Авиаконструктор и военный лётчик Александр Прокофьев-Северский вместе с грузинским коллегой Александром Картвели разработали самый массовый бомбардировщик на вооружении США и один из самых удачных самолётов Второй мировой. Игорь Сикорский стал отцом американского вертолётостроения, получив прозвище Mr. Helicopter. Его машины были на вооружении армии США с 1942-го и использовались в том числе во время Вьетнамской войны для спасения жизней солдат, на них до сих пор летают президенты США. Химик Владимир Ипатьев изобретает высокооктановый бензин, на котором американские истребители получают преимущество в скорости перед немецкими, изобретатель телевидения Владимир Зворыкин создаёт для армии первые приборы ночного видения.
Алексей Сурин, оказавшись в Чехословакии на предприятии, делавшем танки для вермахта (пятая часть танковых вооружений немцев – это танки Сурина, удачная модель LT vz.38) и будучи главой конструкторского бюро, активно уворачивается от сотрудничества с немецкой военщиной и правительством и саботирует работы по усовершенствованию своего танка; «улучшенная» модель была с дефектами, не могла использоваться в бою, зато стоила немцам очень много времени и денег. Советская власть этот саботаж оценила и – редкий случай – не привлекла Сурина за сотрудничество с нацистами.