Культ личности, преследование инакомыслия, огромные сроки политзаключённым – ничего не напоминает? За 70 лет, прошедших после смерти Иосифа Сталина, в обществе так и не сложился консенсус по поводу его деяний и фигуры: они до сих пор в ранге «неоднозначных» (абсурд: вообразим разговор о «неоднозначности» Холокоста). Что путинский режим позаимствовал из сталинского, что с тех времён унаследовали граждане страны и как с этим работать – 6 марта попробовали объяснить правозащитники.
Сталинские преступления так и не были осуждены юридически, говорит Сергей Кривенко, член правления Международного Мемориала: действующее законодательство этого не позволяет. Более того, в последние годы ФСБ, хранительница архивных материалов о репрессиях, всячески препятствует доступу к ним.
Сергей представил новый доклад Международного Мемориала «Преодолевая прошлое: обзор юридической практики Мемориала в области переходного правосудия в России». «Казалось бы, на фоне происходящего беззакония бессмысленно бороться за право на историческую правду и право на возмещение ущерба по событиям 80-90-летней давности, – говорится в предисловии к сборнику. – Однако мы считаем, что одной из причин катастрофы послужило как раз неуважение к собственной истории и отказ Российской Федерации на государственном уровне признавать и переосмыслять своё “неудобное прошлое”, а именно массовые и систематические нарушения прав человека и международного гуманитарного права советского периода. […] В России те, кого Европейский суд по правам человека называет “агентами государства”, сегодня уверены в своей полной безнаказанности. Но также они видят, что государство поощряет безнаказанность в прошлом, скрывая имена палачей. Таким образом они могут не бояться, что их имена станут достоянием публики, даже суд истории им не страшен. Право на правду тоже нуждается в защите. Не только здесь и сейчас, но и в прошлом, и в будущем».
По действующим законам доступ к архивным документам открывается через 40 лет (75, если есть право на личную тайну). «Мемориал» волнами занимался борьбой за доступ к архивным материалам о репрессиях 1930-х, рассказывает Кривенко: «В 2018-м пришли молодые юристы, и мы с ними стали запрашивать документы о большом терроре. Большой террор проводился через “тройки” и “двойки”, и даже по тем временам это было незаконно: в конституции 1936 г. сказано, что уголовное преследование могут вести только официальные органы. Но решением Сталина они за два года провели два массовые кампании – 800 тысяч жертв было расстреляно, много больше отправлено в лагеря. Часть документов о “тройках” была рассекречена в середине 90-х; многие наши сотрудники тогда работали в архивах. Самая значимая информация в протоколах “троек” – последний лист с подписями палачей. 4-5 лет назад нам перестали их давать. Мы начали жаловаться в суды, по ряду дел прошли все инстанции – и можно сделать вывод, что государство сознательно скрывает преступления».
Почему не состоялся «российский Нюрнберг»
Предполагается, что уголовное правосудие даёт возможность оправдаться обвиняемому, отмечает Сергей Давидис, член совета правозащитного центра «Мемориал». Мёртвый оправдаться не может. Но специальная квазисудебная процедура, чтоб уполномоченные органы зафиксировали установленные факты, вполне мыслима в будущем. При этом кейс Нюрнберга и денацификации Германии в целом уникален: никакая страна не подверглась обращению со своим историческим прошлым под воздействием оккупации и военного разгрома. Но примеров восстановления исторической справедливости в мире гораздо больше: опыт Испании, Аргентины, Южной Африки показывает, что даже если наказание виновных возможно не сразу и не всегда, историческая справедливость может быть восстановлена.
Аналогии со сталинским временем звучат регулярно, и взаимосвязь очевидно есть, говорит Давидис. Есть сюжетные отсылки: к примеру, статья УК о реабилитации нацизма, запрещающая отрицание ведущей роли СССР в победе, гуманитарную миссию Красной армии при освобождении Европы и пресекающая любые дискуссии об ошибках и преступлениях того времени. Новые законы, принятые в марте 2022-го, отсылают к сталинскому законодательству. Административная статья о дискредитации армии и уголовные статьи 207.3 (о фейках) и 280.3 (о дискредитации) имеют абсолютно неправовую природу, они абсолютизируют права государства и полностью лишают гражданина прав перед его лицом: «В случае с наказанием за распространение ложной информации мы имеем презумпцию истинности высказываний Минобороны и ложности – всего, чего оно не говорило. Опровергнуть это нельзя, доказательства и фиксация преступлений не работают». Под дискредитацией понимается негативное отношение к действиям ВС – армию даже необязательно обзывать или обвинять. Это схоже со сталинским законодательством, когда любая критика вождей, несогласие с их действиями была криминалом. Это новое качество законодательства.
Сталинский характер носит новая редакция понятия госизмены: теперь ею является не выдача гостайны, а в принципе конфиденциальное сотрудничество с зарубежными органами. Яркий пример – дело Владимира Кара-Мурзы: одно из обвинений, самое тяжкое, касается его публичных критических выступлений, ибо они, по мнению следствия, наносят ущерб безопасности РФ. Сталинским характером обладает и летняя новация – криминализация добровольной сдачи в плен. Это прямо противоречит международным нормам. Нельзя не упомянуть и возродившееся преследование свидетелей Иеговы, которых массово репрессировали при Сталине. Возвращаются сталинские сроки: люди получают по 20-25 лет лишения свободы. Законодатель постоянно увеличивает сроки, а правоприменители исправно их назначают.
Страх перед всевластным государством успешно передаётся. Репрессии в отношении десятков миллионов составили память народа
При этом, полагает Давидис, сам Сталин путинскому режиму не нужен, коммунистическая идеология ему чужда. Нужен аспект не специфически сталинский: всевластие и культ государства, его территориального величия, а также необходимость для каждого приносить жертвы этому величию. Все практики направлены на это.
Современные репрессии начались два десятилетия назад, отмечает Диана Каримова, координатор волонтёров «ОВД-Инфо». После массовых протестов 2011-2012 гг. они стали более системными, более законодательно подкреплёнными, а контроль за их осуществлением перешёл к силовикам и судебной системе. По новой статье о дискредитации ВС возбуждено больше 5 тысяч дел, более 470 человек преследуются в уголовном порядке в связи с антивоенной позицией: «Каждый раз, когда мы обновляем данные, мы находим десяток новых фигурантов».
При этом масштаб репрессий в нынешней России не так велик, отмечает Сергей Давидис: в Беларуси, которая кратно меньше, политзаключённых больше. Государство и без них контролирует общество. Огромную роль в этом играет отсутствие пережитого опыта десталинизации, отсутствие чётких акцентов по поводу прошлого: «Бабушка грозилась: “Не говори громrо, отправят за Можай”. Этот опыт, этот страх перед всевластным государством успешно передаётся из поколения в поколение. Репрессии в отношении десятков миллионов составили память народа. Как только государство в 1989-м разрешило митинговать и протестовать, люди вышли. Как только стало запрещать – перестали выходить. Именно поэтому идут в военкоматы мужчины из маленьких сибирских городков: они умеют только подчиняться государству, не умеют с ним спорить, не знают, что есть альтернатива». Путинская пропаганда привела к воспроизводству паттернов тоталитарной культуры СССР.
Как и когда говорить о трудном прошлом
То, что люди закрывают глаза на преступления, творящиеся вокруг, плохо, но объяснимо, замечает Давидис. Но когда они окажутся в свободных условиях, когда появится возможность выбора и в рамках конкурирующей информации им будет предложена и вызывающая доверие информация о трудном прошлом, – люди начнут переоценивать эти преступления. Опыт Аргентины показывает, какую огромную роль в работе с прошлым сыграли продукты культуры – книги и особенно фильмы, которые доносили до общества новое видение.
Когда кончается диктатура, лишь меньшинство хочет немедленной правды. Большинство стремится наладить жизнь в новых условиях и вообще не желает ворошить прошлое, говорит Давидис. Вполне естественно, что первым делом после свободы и колбасы россияне не бросились преследовать сталинских палачей. Пройдут годы, прежде чем прошлое перестанет быть частью повседневности, а новые поколения уже не будут бояться изучать этот страшный опыт. Аргентинскую хунту осудили спустя 30 лет после её окончания, в Испании на работу с памятью о диктатуре Франко ушло более 20 лет. «Если бы не целенаправленные усилия государства и некоторое количество неудач, очень вероятно, что этот процесс пошёл бы и в России, – отмечает Давидис. – Исследователь Николай Эппле пишет, что в 2010-х, несмотря на очень враждебную среду, в России рос запрос на историческую память, и только мощнейшее давление его тормозило». Даже сейчас люди приносят цветы к памятникам жертв политических репрессий – так они отдают дань памяти погибшим в Украине жертвам произвола российского государства.
«В начале 90-х к нам приехал проходить альтернативную гражданскую службу молодой немец, – вспоминает Сергей Кривенко. – Немцы для АГС могли выбрать страну, пострадавшую от нацизма, и он выбрал Россию и “Мемориал”. Выяснилось, что в его семье были нацисты, и подобные молодые люди сознательно отрабатывали причинённый полвека назад ущерб. Работа с прошлым – очень долгий процесс». В разгромленной Германии все мероприятия по денацификации проводили победители, решившие (обоснованно), что это важно и полезно, напоминает Давидис. Россию никто не оккупирует, и потребность разобраться с прошлым может идти только изнутри: «В наших обстоятельствах информацию о преступлениях придётся доносить годами, пока у общества не возникнет запрос на их осуждение. Но если не двигаться в этом направлении, то мы никуда не придём».
Преступления режимов и в Аргентине, и в других странах, вышедших из-под власти диктатур, были признаны преступлениями против человечности согласно международному праву, напоминает Виржиния Умбрасене, советник отдела России и Центральной Азии Департамента восточной политики и добрососедства МИД Литвы. Литва проходила подобный процесс работы с прошлым, в том числе предпринимала попытки осудить преступления СССР во время и после войны как геноцид – пока безрезультатно. Осуждение прошлых преступлений даже внутри страны длится десятилетиями: суды над виновными в кровопролитии 13 января 1991-го завершились только в 2019-м. А соответствовать международному праву очень сложно, хотя есть и имена, и свидетельства, и первый глава Литвы после получения независимости Витаутас Ландсбергис прилагал огромные усилия. Может быть, когда будет суд над агрессией путинского режима, уместно будет возобновить этот разговор.
В заключение спикеров попросили ответить, зачем в принципе нужно передавать детям память о преступлениях прошлого.
«Чтобы этот урок был руководством для поведения сейчас и на будущее. Чтобы это не повторилось», – говорит Сергей Давидис. Когда откроется окно возможностей, приоритетом, разумеется, станет разбирательство с теми, кто совершает преступления сейчас, а вопросы более давней исторической памяти будут отодвинуты в сторону. Но память о преступлениях прошлого должна восстанавливаться параллельно, уверен он.
«Для меня самое подходящее слово – “прививка”, – отмечает Сергей Кривенко. – Сталинизм, распространение насилия, разрушение эмпатии – болезни общества. Оно же должно выработать защитные практики и передавать их дальше. Одна из технологий передачи – воспоминания о прошлых преступлениях».
«Мне как врачу близка ассоциация с прививками, – соглашается Диана Каримова. – Прививка ведь не всегда живой вирус, а ослабленный, частично убитый. Передавать память о прошлом можно по-разному. Можно говорить “Тише, не высовывайся, ты ничего не сможешь против государства”. А можно рассказывать о том, что может творить это государство, когда выходит из-под контроля, когда граждане перестают участвовать в его жизни».