Ольга Журавская: как остановить школьную травлю

Президент АНО «БО «Журавлик» о том, почему сегодня в школе страдают вообще все дети, с особыми потребностями и без, и как это исправить.

— Большинство фондов собирает средства на борьбу с конкретным недугом: онкология, аутизм, орфанные болезни. Задача вашего «Журавлика» – создать безопасную среду для детей. Почему поставили именно такую цель?

— Основная эпидемия человечества, наша общая главная проблема – не коронавирус или СПИД. Это эпидемия насилия, и жертвы её исчисляются миллионами. Человечество продуцирует огромное количество агрессии, она передается мгновенно и не лечится — действительны только средства предотвращения.

У нас в фонде три направления, работающих на эту задачу: инклюзивное образование, предотвращение школьной травли и насилия в детских домах. В травлю мы пришли через инклюзию: когда мы начали думать, как готовить  детей и родителей к приходу ученика с особыми потребностями, то выяснили, что в школе страдают вообще все дети, с особыми потребностями и без, и работать надо со школой целиком.

Не бывает так, что в бассейне на одной дорожке чисто и не плюются, а на остальных всё можно. Социальные связи между детьми невозможно сформировать в рамках одного класса.

Так родился Травли.нет – проект по превенции школьного буллинга и улучшению коммуникации детей и взрослых.

— Давайте сразу поговорим о третьем направлении – о превенции насилия в детдомах.

— В Челябинске произошла бесчеловечная ситуация: несколько воспитанников детдома подверглось домогательствам со стороны волонтёра, и когда после усыновления приемные семьи обратились за поддержкой, их же и обвинили в создании проблемы. Мы заручились поддержкой фонда «Волонтёры в помощь детям-сиротам» и инициировали дело против педофила-волонтёра. Дело еще идет, были маленькие победы и поражения – отвод следователя, давление на свидетелей, мы никак не могли добиться, чтобы преступника посадили в СИЗО. Как только мы выиграем (а мы очень надеемся на победу) – сможем сделать подробное журналистское исследование об этом, а заодно понять, сколько таких дел мы можем брать, сколько оплачивать адвокатов, перелётов, командировок.

— Перейдем к Травли.нет. Полагаю, школе в принципе сложно признать, что у нее проблемы с буллингом.

— Мы год бились над разработкой Антибуллинговой хартии: в ней определено, что такое школьная травля, какие действия мы предпринимаем, чтобы её предотвратить, и что делаем, когда она возникла. Каждый кусочек нашей программы уже опробован в разных школах.

Без такой дорожной карты проблема, как мы видели, то есть, то её нет, детей травят, но раз в месяц, а это не страшно, и так далее. Если есть школа, есть и школьная травля. Такова реальность.

Школа – очень закрытая система, и как любая такая система, агрессивно защищает себя изнутри. И да, признать проблему – главный шаг. В этом помогают родители: когда один мальчик ломает другому руку, никакой родитель так это не оставит. Школе светит полиция и т.п. – либо она может позвать нас. Умная школа, где есть сформированное родительское движение, так и поступит. Сейчас в процессе подписания хартии несколько школ.

Правда, и школа, и родители почему-то часто надеются, что мы волшебная кнопка, которая накажет обидчиков и сама создаст город-сад там, где недавно текла кровь и валялись конечности. И когда мы говорим, что так не бывает, что предстоит большая работа детей, родителей, школьных специалистов (и, конечно, наша), они киснут.

Задача «Журавлика» – предоставить знания и проконтролировать, что они усвоены, задача школы – имплементировать новые навыки, поддерживать обновленную систему отношений. И если родители нас зовут, а директор говорит – у нас нет травли, дети так играют, мы не сможем сделать проект, потому что школа не выполнит свои задачи и всё безусловно провалится. Мы вынуждены уйти, даже если в школе всё плохо.

Был случай, когда на ребёнка наставили игрушечный пистолет. Директор только плечами жал: это же игрушка. Я ответила: а если я сейчас достану игрушечный ствол из сумки, вы же испугаетесь? Травля – это не игра.

Сложность в том, что школам не спущен указ сверху, а самостоятельных директоров, которые готовы взять на себя реформу образования (а антибуллинговая программа безусловно идёт вразрез с традиционной советской педагогикой) и еще одну головную боль, не так много.

Надежда на родителей: в их интересах, выбирая ребёнку школу, смотреть, подписала ли она Антибуллинговую хартию. Это должно стать важным фактором выбора школы – уж точно более значимым, чем качество ремонта кабинетов или меню столовой. У нас есть даже идея привязать рейтинг школы к тому, обращается ли там внимание на превенцию травли. Мы сейчас пытаемся пробить это через Министерство образования. С московским минобром работать очень сложно, в регионах много проще – там мы встречаем понимание и поддержку, совместно с региональными минобрами создали Ассоциацию против школьного буллинга и травли: делимся опытом, материалами, рецептами.

Скоро мы запустим очень крутой образовательный портал для взрослых, детей и учителей: там будут выложены вебинары для родителей, программы для учителей, комиксы, ролики и целый иммерсивный сериал для детей. Недавно в партнерстве с Mail.ru Group выложили серию обучающих роликов для учителей.

Повторюсь: чтобы повысить безопасность в школе, нужно обучать в первую очередь взрослых. Чем больше взрослых поймут, что такое травля, тем успешнее будет наш проект.

— Мой ребёнок столкнулся с травлей. Что мне делать – написать вам?

— Да, можно информировать нас. А потом скачать на нашем сайте Антибуллинговую хартию, принести ее директору, спросить, не хочет ли школа ее принять. Спросить, как школа планирует решать проблему и не против ли она, если мы придем и поможем.

Как поможем? Мы пробовали очень много способов и точно знаем, например, что не работает. Не работает собрать родителей и рассказать им о травле: родители не придут. Не останутся после школы ни учителя, ни сами ребята.

— Итак, школа согласна с вами посотрудничать.

— Для начала она заключит с нами договор. Там сказано, что теперь она, во-первых, обязана подписать Антибуллинговую хартию. Во-вторых, что все учителя этой школы, сидя дома в удобном кресле, должны прослушать наш курс – там есть и части в записи, есть и интерактив. В-третьих, что у нас будет возможность прийти в класс, где есть проблема, и поработать с ребятами и учителем. И наконец, самое главное – что школа подписывается на антибуллинговый марафон.

Как я уже говорила, невозможно очистить одну дорожку бассейна: нужно работать со всей водой. Вся школа, каждый ее «житель» должен озаботиться проблемой буллинга. Захотеть решить ее. Для этого детям надо дать что-то, вокруг чего они могут объединиться, задачу для совместного решения. Во время марафона такие общие проекты инициируются в каждом классе. Во время марафона дети понимают: всё серьёзно, их учителя против травли, директор против.

Есть много техник и игр, которые помогают в корне поменять отношение детей к травле. Нам помогает Академия безопасности Ольги Бочковой. Иногда первое, что нужно сделать, – физически вывести детей в парк, во двор, за пределы школы, разрушить связки, возникшие именно в этих коридорах: дети часто не могут говорить о травле в знакомых стенах.

— Денег от школы не требуется?

— Никаких – нужна только организационная помощь и большое включение.

— Перейдем к основному направлению вашей работы. Насколько я понимаю, ключ к успешной инклюзии детей с особыми потребностями, и в первую очередь с расстройствами аутического спектра (РАС), – непрерывность, преемственность работы с ними.

— Всё верно. Жизнь не делится на отрезки, это одно сплошное полотно. Если мы хотим, чтобы у ребёнка с РАС были шансы на самостоятельную жизнь и трудоустройство, на возможность не быть иждивенцем, то должны понимать, что если нет школы, то нет пост-школьного образования, если нет колледжа или вуза – то не будет и конечного результата, то есть возможности жить самостоятельно. Чем раньше начинать инклюзировать детей с особыми потребностями (а это не только дети с РАС или синдромом Дауна, в инклюзии нуждается любой ребенок, которому требуется индивидуальный подход, это и дети мигрантов, и приёмные дети, и просто одаренные ребята)  –  тем лучше и проще пойдет процесс.

Инклюзивное образование вне стен школы невозможно. Наши дети должны списывать навыки у нормотипичных детей, а те – прокачивать навыки поддержки и помощи.

Многие ошибочно путают инклюзию и социализацию. Школьник в инвалидном кресле, спокойно высиживающий уроки или играющий на детской площадке – это социализация: для включения ребёнка в группу достаточно прикрутить пандус. Социализация кончается там, где нужен квалифицированный взрослый, который будет отвечать за процесс.

— Как устроена инклюзия в школе – в идеале и реальности?

— Класс считается инклюзивным, когда его сопровождают подготовленные специалисты, у каждого ребёнка с особыми потребностями есть индивидуальный тьютор, в школе организован ресурсный класс. В ресурсном классе не может быть больше 5 детей, мы инклюзируем не больше 2 детей на класс.

Ресурсный класс – это рабочая зона, где у каждого ребёнка отдельное рабочее место для него и тьютора, и в том же кабинете зона сенсорной разгрузки, то есть место, где дети с особыми потребностями могут побеситься, выплеснуть стресс. Мы заметили, что такая зона нужна во всех школа и для всех детей: в наши зоны приходят попрыгать первоклашки-второклашки, это лучшее место для социализации.

Чтобы работал один ресурсный класс, нужны усилия нескольких специалистов. Такой класс – это не только обучение тьютором один на один, но и фронтальное образование: дети за партами учатся осуществлять фронтальную коммуникацию, выполняя задания ресурсного учителя, стоящего перед ними. Тьюторы при необходимости помогают, но мы стремимся к тому, чтобы дети делали максимум самостоятельно. Ресурсный учитель должен знать, что сегодня делает тьютор Маши, Пети и Васи, собирает информацию, передает её куратору ресурсного класса, который смотрит, что нужно подвинуть, добавить. Это постоянная работа. Если куратор понимает, что с какой-то проблемой не справляется, он обращается к супервайзеру – поведенческому специалисту с профильным образованием.

Ресурсный учитель работает в связке с завучем по инклюзии от школы. Завуч отвечает за школьных учителей, за то, чтобы ресурсный класс понимал, где ребёнок находится относительно школы.

Школа должна предоставить помещение ставки для тьюторов, выделить специалиста-завуча по инклюзии (это обычно школьный завуч, прошедший обучение). Мы организуем ресурсный класс, доплачиваем за тьюторов. В принципе со стороны школы сверхусилий не требуется, но без софинансирования ничего не получится.

В школе должен быть оборудован хороший спортзал, где много времени уделяется не только крупной, но и мелкой моторике, балансу. Дети с РАС обязательно должны выучить, что такое я, где заканчиваюсь я и начинается мир, и есть много классных и несложных методик, которые можно имплементировать в любую школу. Но на это все равно нужны средства, нужно обучение педагогов, работающих с физическим развитием детей, оснащение спортзалов.

А главное, нужно понимание, что инклюзивное образование – это не маленький закуток, где сидят странные люди, а система, организованная сотрудничающими взрослыми.

— Инклюзия в Штатах чем-то отличается от этой модели?

— В целом нет.

В Штатах система ресурсного класса называется English second language и внедрена очень давно – задолго до того, как педагоги поняли, что эту систему можно использовать как инклюзивный коридор для детей с особыми потребностями. В стране огромный ежегодный приток детей мигрантов, и любой такой ребёнок проходит и в саду, и в школе через систему ресурсного класса. Дети мигрантов сталкиваются с проблемами, похожими на сложности детей с особыми потребностями: стресс и вызванное им агрессивное поведение, непонимание, как себя вести и чего от тебя хотят.

Тьюторами (они же personal assistant или shadow) в США часто выступают старшеклассники. Для них подобное шефство – это и практика, и добрый поступок, и еще один балл в табель, а значит, возможность поступить в лучший вуз. Классно, полезно и вписано в структуру всей жизни.

Инклюзивные сады, правда, частные – платят за них родители, но родителей особых детей, в том числе мигрантов, власти поддерживают финансово либо нанимая тьюторов. В России инклюзивный подход практикуют в основном садики, работающие по системе Монтессори, проблема та же, что в школах: государство не покрывает тьюторскую ставку. В садике иначе устроен учебный процесс, на одного тьютора может приходиться 2-3 ребёнка, но оплачивать его труд так же некому. Я знаю родителей, которые годами ждут очереди в «Наш дом», инклюзивный сад, с которым мы давно сотрудничаем и где тьюторам доплачивают НКО, даже меняют жильё на то, что ближе к садику.

— Сколько тьюторов нужно детям с особыми потребностями в России?

— Тьютор нужен сегодня примерно миллиону детей – это дети с РАС, дети с инвалидностью, те, кому так и не поставили диагноз, но особые потребности у них есть.

— И сколько тьюторов реально в стране?

— 100, может, 200, к сожалению, статистики нет. Часть тьюторов помогает детям с внешкольным образованием. Дело не в нехватке желающих – это интересная работа, люди готовы переквалифицироваться, проблема в деньгах: государство выделяет на одного ученика с особыми потребностями 25 000 рублей в год. Рабство давно отменили, и мы не можем заставить людей работать практически бесплатно, за идею. НКО готовы покрывать разницу между ставкой и реальными зарплатами тьюторов, но НКО мало, а потребность в тьюторах огромная. Никто не платит за обучение тьюторов, наконец, ресурсный класс кто-то должен обустроить, следить за всем процессом инклюзии.

Чтобы инклюзивное образование сделало качественный рывок, государство должно сесть и посчитать долгосрочную выгоду качественной инклюзии.

А она огромна. Если дать ее детям, они смогут получить профильное образование, трудоустроиться, обеспечивать себя и платить налоги, и государству не придется пожизненно их содержать. Пока они учатся, полноценно работать смогут их родители: как вы понимаете, если ребёнка нельзя отдать в школу, то один из родителей (а в случае с аутистами зачастую, увы, и единственный) должен постоянно быть при нем. Так что если забыть про человеческую составляющую, в перспективе инклюзия поможет государству сэкономить.

— Со сколькими школами вы работаете?

— Полноценно с одной, в Железнодорожном. До этого год проработали неподалеку, в Балашихе, потом вышли из проекта, но идеей успели заразиться живущие неподалеку родители детей с РАС. Подготовили почву, обсудили организацию ресурсного класса с руководством школы и обратились к нам.

И вот сегодня, 1 сентября, мы запустили там ресурсный класс.

— Авдотья Смирнова, глава фонда «Выход», говорила, что собирать деньги на помощь детям с РАС сложно – эти дети не милые и не трогательные. Как вы решаете вопрос с фандрайзингом?

— Я предлагаю пожалеть не ребёнка с РАС, а его родителей. Мне трудно поставить себя на место ребёнка с аутизмом, но так легко поставить себя на место его отца или мамы. Вот на меня все смотрят с осуждением, вот я заперта с ребёнком в квартире, потому что его не берут в сад и школу, не могу выйти с ним на детскую площадку, не могу ходить на работу, так как все моё время посвящено ребёнку…

Когда образовательная система при поддержке медиков запирает дома ребёнка с особыми потребностями, в той же тюрьме оказываются и все его значимые взрослые. Они потеряны для общества, они выгорают, а ведь могли бы жить куда лучшей жизнью.

Мы могли бы жить лучшей жизнью – коронавирус показал, как сильно мы все связаны, как одна костяшка домино может обрушить всю конструкцию.

— Деньги поступают от пожертвований через сайт?

— Да, плюс скоро мы запустим платные продукты (корпоративные тренинги против травли). У «Журавлика» нет ключевых спонсоров и ключевой знаменитости, которая бы нас поддерживала. Сколько мы нафандрейзим, зависит от того, как мы расскажем тем, кто нас читает и смотрит, про нашу работу.

— А знаменитость нужна для лучших сборов?

— Раньше я думала, что нужна – я начинала карьеру социального работника в фонде «Подари жизнь», который представляет Чулпан Хаматова, и списала оттуда формулу успеха. В моем прошлом фонде «Галчонок» мы сотрудничали с Юлией Пересильд. А сейчас, глядя на «Журавлик», «Таблеточки» Оли Кудиненко, «Волонтёры в помощь детям-сиротам» Лены Альшанской, «Нужна помощь» Мити Алешковского и т.п., понимаю: если хочешь иметь возможность хорошенько фандрейзить и ни от кого не зависеть, должен сам становиться звездой. Оля звезда в своём фонде, Митя в своём. Я в своём. И у каждого получается.

— В какой момент вы сможете сказать «Всё, наша работа сделана, расходимся»?

— 10 лет назад я бы ответила словами создателя «Подари жизнь» Гали Чаликовой: основная задача фонда – либо стать ненужным, либо стать флагманом быстрых перемен. Местом, где можно быстро, в разы быстрее, чем делает государство, попробовать новые методики, препараты и принести результат государству на блюдечке. Тогда я верила, что это случится скоро. Сейчас вижу, что все сложнее: слишком много людей задействовано, слишком сильна зависимость от чиновников. Как искоренить надолго школьную травлю, если само государство построено на принципах травли? Мы неизбежно приходим к вопросу институтов: только если наши суды судят и медицина лечит, то и школа учит.