Сотни тысяч россиян ежегодно покидают малую родину ради лучшей жизни в столицах. «РеФорум» поговорил с четырьмя жительницами разных регионов, которые могли уехать, но решили остаться. Это первая публикация в рамках спецпроекта «РеФорум» «Ценности».
Светлана Будашкаева, Улан-Удэ
Учредитель фонда «Здоровье Бурятии»
Сосуществование многих культур и конфессий в Бурятии создает атмосферу принятия. К Восточному новому году, например, одинаково готовятся и буряты, и русские, и другие национальности.
Хотя бурятский и является государственным языком, говорят на нём всё меньше. В детских садах изучение бурятского обязательное, в школах – по желанию. Самих бурят в республике немного, около 300 тысяч. Большие бурятские диаспоры живут в Монголии и Китае, у них получилось сохранить язык и культуру.
В республике строится много буддийских храмов (дацанов), ремонтируются старые. Не редкость увидеть русских в дацане, буряты ходят и к шаманам, и к ламам (это буддийский священник), и в православные храмы.
Буддистская философия помогает переносить трудности. Если человек уехал в другой регион, но вернулся обратно, потому что у него не получилось там устроиться, мы не воспринимаем это как провал.
У бурят очень большие семьи, свадьбы по 300-500 человек — обычное явление. Причиной наша немногочисленность: мы стараемся держаться вместе.
Как и другие регионы, Бурятия страдает от несправедливой системы взаимоотношений между центром и регионами. В нашем регионе добывается золото, вольфрам, уголь, нефрит и т.д., но деньгами от их продажи мы не распоряжаемся и являемся дотационным регионом. Закрылись практически все крупнейшие предприятия, а те, что продолжают работать, принадлежат «москвичам» и налоги платят не в наш регион.
После окончания школы большинство молодых людей уезжает учиться, а потом и остаётся в других регионах России, в Монголии и других странах. При этом у бурят принято приезжать в ту местность, где родился, и благодарить ее, вспоминать предков – каждый бурят должен знать свою родословную до 7 колена. А я счастливый человек, живу там, где родилась. Очень люблю свой город и республику, земляков, хочу быть им полезной. На родине я чувствую себя уютно.
Елена Трифонова, Иркутск
Автор интернет-журнала «Люди Байкала»
Крупные города работают как пылесосы: забирают из окружающих населённых пунктов людей, в основном молодежь. Из деревни люди едут в райцентры, оттуда – в города покрупнее, затем в Иркутск. Из Иркутска – в Москву, Питер, Красноярск. Иркутская область – регион-донор. Она отдаёт налогов больше, чем получает денег обратно. Отдавать нормально, ненормально не получать ничего взамен. Нам очень нужны крупные инфраструктурные проекты, которые мы не можем вытянуть самостоятельно, нужны технологии. Но пылесос работает только в одну сторону, всё идёт в Москву. Это несправедливо.
В Сибири люди помогают друг другу активнее, чем в других местах. Так сложилось исторически, виноваты тяжелые природные условия, большие расстояния между городами и деревнями, оторванность от центра.
Местные бабушки рассказывают, что у их родителей на воротах всегда была прибита «полочка-бродяжка» — дощечка или ящичек, где хозяева оставляли кусок хлеба и плошку молока для любого прохожего, который в них нуждается.
Я благодарна людям, которые живут рядом и делают что-то важное для региона – например, архитекторам, которые защитили центр города от типовой застройки. Исторический центр Иркутска и сегодня – деревянный, каменный, но не бетонный.
Основная проблема в регионе – бедность, особенно в глубинке, где нет работы. Даже если человек начинает что-то выращивать, он часто не в состоянии довезти продукцию до рынков сбыта. Инфраструктурные проекты очень нужны.
Когда я куда-то уезжаю, я скучаю по солнечным дням – многие москвичи и питерцы удивляются, что в Сибири так много солнца и чистого неба. Скучаю по воде: она совершенно уникальная по составу и очень вкусная. Всегда скучаю по друзьям, которые уехали отсюда. В последнее время многие уезжают из Иркутска. Но передо мной и коллегами такой вопрос не стоит: наше преимущество как журналистов в том, что мы живём на Байкале, где есть уникальный контент. Здесь столько нерассказанных историй, что уезжать не хочется.
Елена Смиренникова, Вологда
Сотрудник благотворительного фонда «Хорошие люди» и координатор градозащитного движения «Настоящая Вологда»
Есть термин «медленные города». Вологда – это потенциально медленный город. Жители здесь открытые и спокойные, когда нужно сделать выбор, предпочитают не спешить – может быть, эта нелюбовь к скорым решениям и помогла сохранить деревянную застройку в городе. Центр до сих пор пешеходный, здесь приятно гулять.
В Вологде живёт 350 тысяч человек, это не село, где все всех знают, но в то же время почти все жители знакомы через одно рукопожатие. Это влияет на атмосферу: информацию о человеке найти очень легко, все друг у друга на виду.
Люди активно уезжают и в Москву, и в Санкт-Петербург: средняя заработная плата в Москве почти в три раза выше, чем в Вологде. Но они возвращаются, когда хотят почувствовать то, что я зову человеческим масштабом. В центре запрещено строить дома выше 5 этажей, и на наших улицах чувствуешь себя совершенно иначе, чем среди многоэтажных «панелек». Люди, приехавшие к нам впервые, говорят: «У вас есть небо». За этим ощущением хочется вернуться.
Мне нравится этот город пешеходно-велосипедного формата, его ритм и атмосфера. Он достаточно близок к столицам, чтобы за ночь доехать до них, но достаточно далёк, чтобы не смешиваться с ними.
Многие приезжают сюда из районов Вологодской области, а еще из Мурманска, других северных городов. Для них Вологда – это юг. Приезжие сначала не ощущают город своим, смотрят на него как на комплекс социальных и экономических услуг. Но если рассказывать им про историю Вологды, показывать на своём примере, что у нас принято заботиться о старых деревянных зданиях и сохранять вологодскую идентичность, они тоже начинают вовлекаться в работу по градозащите.
Нюргуяна Попова, Якутск
Студентка Северо-Восточного федерального университета, работает в фонде поддержки детей с инвалидностью и детей с ограниченными возможностями здоровья «Харысхал» («Милосердие»)
Считается, что якутский характер – замкнутый, суровый, неэмоциональный. Я считаю, что якутов, как и других жителей республики Саха, отличает терпеливость и гибкость. Погода нас не жалеет и всю жизнь воспитывает.
Основная проблема – плохие дороги. Между городами и сёлами большие расстояния, а качество дорог делает передвижение очень трудным и долгим. Отсюда трудности в развитии республики в целом.
У нас есть несколько национальных школ, где обучаются только на якутском, в регионе издаются книги на якутском. Многие якуты говорят на своём языке, есть и те, кто не говорит, но понимает якутскую речь. Однако нынешние школьники и студенты говорят в основном на русском. Моему сыну пять лет, с самого рождения мы говорили с ним на якутском, однако когда пора было начать говорить, он молчал. Тогда мы начали говорить с ним на русском – и он заговорил. Возможно, якутский сложнее для детей, чем русский. Но в будущем я, конечно, планирую научить его якутскому.
Туризм у нас развивается, но очень медленно, нет комплексного подхода. Иностранцы приезжают зимой в Оймякон, на полюс холода, летом – посмотреть, как проходит национальный якутский праздник Ысыах. У нас прекрасные памятники природы – Ленские столбы, чистые реки. Рекреационный туризм может стать популярным, но всё упирается в стоимость и нехватку инфраструктуры. Не каждый столичный житель может позволить себе приехать в такую даль, а условия размещения пока подойдут только экстремалам.
Горы денег уходят на одежду: на зиму нужны очень теплые пуховики, ватники, унты, шубы. По сравнению с центральной Россией цены очень высокие, мы к этому привыкли. Многие жители региона так никогда и не могут побывать в Москве или съездить на юг – билеты слишком дорогие.
У меня нет желания уехать. Тут все мои друзья, близкие, тут я строю свою карьеру, строю свою жизнь.