Если ты писатель с трудным прошлым, у тебя есть возможность переписывать это прошлое и воскрешать всех, кто был тебе дорог, в своих произведениях. Работа же литературоведа по поиску осколков прошлого похожа на работу детектива. Друзья юности Евгений Шварц и Николай Олейников в конце 1920-х вместе придумали лучший советский детский журнал, первые детские комиксы, первый киносериал для детей. Когда в 1937-м Олейникова расстреляли по ложному обвинению, Шварц навсегда покинул детскую литературу и ушёл в театр. Он написал много замечательных пьес, а в одной из них вывел и убитого друга. В какой — рассказывает Ольга Канунникова в очередной статье цикла об историях, написанных в тёмные времена.
В 1928 году в ленинградской редакции Детгиза, известной как «детская редакция» Маршака, начал выходить детский журнал «Ёж» — мы рассказывали о нём подробно в прошлой статье цикла. Напомним, что «рулили» редакцией эксцентричные юноши — Олейников и его друг Евгений Шварц, будущий великий сказочник ХХ века.
Общительные и щедрые на выдумку редакторы и авторы устроили советским детям ликбез по всем фронтам: рассказывали, как устроен дирижабль и что такое великие географические открытия, знакомили с письменностью древних индейцев и с основами современной физики, проводили весёлые экскурсы в историю кино и объясняли принципы фотографии.
Много внимания уделялось теме гигиены. Детей советской России нужно было приучать к мысли, что мыть руки нужно ежедневно. В картинках рассказывалось, как смешно и нелепо выглядели нормы гигиены в прошлые века; заодно ненавязчиво объяснялось, почему «надо, надо умываться по утрам и вечерам». Навык совершенно не был лишним — Чуковский в дневнике 1920-х писал, что ещё недавно в России про каждого, кто чистил зубы, говорили: «Гы! Ты, видать, что жид».
Евгений Шварц писал для журнала, придумывал развлекательные номера и заведовал отделом «Карта приключений». Тогда же он начал пробовать себя в драматургии, выходили его стихотворные сказки для детей. На вопросы о литературной деятельности он обычно отвечал: «Пишу всё, кроме доносов».
В «детской редакции». Олейников первый слева, Шварц второй справа.
Когда в середине 1930-х «детскую редакцию» разгромили, Шварц и Олейников подрядились на «Ленфильм» писать сценарии для детских фильмов. Они уже работали на сопредельной территории — придумывали первые советские комиксы для журналов (а комикс — это практически раскадровка). Олейников вообще был человек кино-театральный; многие вспоминают о его актёрских способностях. А Шварц, актёр по первой профессии, вносил театральное начало во всё, чем занимался.
В детской литературе они во многом были первопроходцами, и в кинематографе тоже заявили о себе как пионеры. Начали с того, что создали первый советский детский сериал: два фильма по их сценарию, «Разбудите Леночку» и «Леночка и виноград» с Яниной Жеймо в главной роли, должны были стать первыми частями кинотрилогии для детей. Но оба фильма были разгромлены в печати, и заключительная часть на экраны так и не вышла. Уже после войны, в 1947-м, Янина Жеймо снимется в «Золушке» по сценарию Шварца и станет звездой советского кино.
Когда король моргает
«11 декабря 1956. Никогда я не думал, что хватит у меня спокойствия заглянуть в те убийственные дни, но вот заглядываю. После исчезновения Олейникова, после допроса на собрании, ожидание занесённого надо мной удара всё крепло. Мы в Разливе ложились спать умышленно поздно. Почему‑то казалось особенно позорным стоять перед посланцами судьбы в одном белье и натягивать штаны у них на глазах. Перед тем как лечь, выходил я на улицу. Ночи ещё светлые. По главной улице, буксуя и гудя, ползут чумные колесницы. Вот одна замирает на перекрёстке, будто почуяв добычу, размышляет — не свернуть ли? И я, не знающий за собой никакой вины, стою и жду, как на бойне, именно в силу невинности своей».
Это Шварц пишет в дневнике спустя почти 20 лет после разгрома «детской редакции». Его коллеги и друзья Олейников, Хармс и Введенский погибли, Заболоцкий надолго оказался в ссылке, кто-то был вышвырнут из литературы и из читательской памяти. После ареста Олейникова Шварц отказался отречься от осужденного друга. Он помогал семье арестованного Заболоцкого; уже будучи в эвакуации, забрал маленьких детей Заболоцкого к себе.
Когда всё это случилось, уцелевший Шварц оставил литературу и ушёл в театр.
В 1944-м, через семь лет после гибели Олейникова, Шварц начал работать над «Обыкновенным чудом» — пьесой, известной большинству читателей по фильму Марка Захарова с Олегом Янковским в главной роли. К этому времени Шварц уже был автором «Тени» и «Дракона» — пьес, не просто наполненных политическими аллюзиями, но содержащих явственный «антитиранический» посыл. Спектакли по пьесам стали событиями театральной жизни — и сразу по выходе были сняты с репертуара.
Когда в апреле 1956-го в Театре комедии состоялась премьера «Обыкновенного чуда», театральная критика с некоторым облегчением написала, что пьеса сугубо лирическая, в ней не содержится никаких намеков и политических подтекстов. Сам Шварц рассказывал: «У меня было сочинено нечто для программы, вместо либретто. Там я просил не искать в сказке скрытого смысла, сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а чтобы открыть свои мысли». Этот призыв понятен: Шварц помнил постановочную судьбу предыдущих пьес и счёл нужным подстраховаться. И было от чего. Эраст Гарин, сыгравший Короля в первой экранизации «Обыкновенного чуда», вспоминал: «Сколько раз на обсуждениях шварцевских пьес в театре или в кино появлялся всепонимающий “критик” и вопил, что у Шварца припрятан в кармане кукиш, и спешил опорочить шварцевскую правду».
Об этой «шварцевской правде» упоминают многие мемуаристы. Но они же пишут и о другом. Например, критик Моисей Янковский говорит о том, что в его драматургии сочетается романтика сказки и реальная сюжетная основа. А Игорь Рахтанов замечает, что «в пьесах Шварца всегда присутствует подводное течение, создавая второй и, пожалуй, главный, в смысле идейного наполнения… план».
Если принять допущение, что память о прошлом присутствует и в «Обыкновенном чуде», попробуем её отыскать.
Начнём с козырей: критик Вадим Нестеров прямо предполагает, что Шварц в «Обыкновенном чуде» вывел в образе Волшебника Николая Олейникова. В дневнике Шварц называет Олейникова «демоническим» человеком; а существует ли персонаж более демонический, чем Волшебник, придумавший влюблённого медведя? Кроме того, мы знаем, что Хармс когда-то задумал, но не написал «рассказ о чудотворце, который живёт в наше время и не творит чудес. Он знает, что он чудотворец и может сотворить любое чудо, но он этого не делает». По мнению некоторых литературоведов, Хармс имел в виду Олейникова.
Волшебник в исполнении Олега Янковского.
Пьеса начинается с розыгрыша (как в своё время началось знакомство Олейникова и Шварца) и с фантасмагории. Мы узнаём, что недавно женившийся Волшебник начинает тяготиться повседневностью, ему недостает приключений. Соскучившись по авантюрам, он начинает придумывать приключения с препятствиями для своих героев. Однажды в усадьбу Волшебника приезжает король. В свите его палач, а в багаже плаха. Все министры короля — очень занятые люди: они пишут доносы друг на друга.
Познакомившись с Волшебником, король заводит с ним такой разговор: «Да я только глазом моргну — и нет тебя. Мне плевать, дома я или не дома. Министры спишутся, я выражу сожаление. А ты так и останешься в сырой земле на веки веков». Если вспомнить, сколько друзей Шварца остались «в сырой земле на веки веков» по злой воле правителя, которому стоило только глазом моргнуть — «и нет тебя», реплика наводит на размышления.
Но в пьесе побеждает Волшебник, а не король. Оценим дерзость замысла — создать для поэта (он же Волшебник) такой мир, в котором не жизнью поэта управляет злая воля «королька»-тирана, а сам поэт может распоряжаться и своей жизнью, и судьбой своих героев. По мгновенной прихоти Волшебника король с придворными отправляется в путешествие, а потом по его желанию королевская свита оказывается заблокированной в придорожной таверне, заваленной снегом по самую крышу. А главный герой, обречённый на смерть в начале сказки, в конце чудесным образом не умирает. Будучи спасён, по мысли автора, любовью.
Решимся добавить: и памятью.
Кажется, в пьесе присутствует ещё одно чудо — маленькая победа поэзии над действительностью.