30 октября — День памяти жертв политических репрессий. Мы поговорили с Сергеем Давидисом, руководителем «Поддержка политзаключённых. Мемориал» и членом совета «Фонда 30 октября», о том, сколько в России на самом деле политзаключённых, почему все усилия гражданского общества закрывают меньше половины их потребностей (и что это за потребности), кто и как помогает их семьям.
— Сергей, кажется, что поддержка политзаключённых сейчас — главная объединяющая тема для оппозиции. Это так?
— Чем шире репрессии, чем активнее оппозиция, тем более значимым элементом демократической повестки остановится солидарность с политзаключёнными. Одно из требований митингов 2011-2012 годов — освобождение политзаключённых; после «болотного дела» многие поняли, что легко могли оказаться на месте тех, кто попал за решётку, и начали воспринимать их проблемы как собственные.
С началом войны людям стало ещё проще поставить себя на место узников, вдобавок иные формы гражданской активности оказались запрещены. Поддержка политзаключённых в целом безопасна даже в современной России (в отличие от Беларуси — где, несмотря на это, уровень поддержки заключённых выше, на марафонах они собирают больше, хотя население во много раз меньше), это морально бесспорная и безусловно объединяющая задача. Так что верно, солидарность с политзаключёнными продолжает быть каркасом, вокруг которого нарастает живая ткань российского гражданского общества.
— Сколько в России политзаключённых?
— В списке «Мемориала» 770 человек, в списке «ОВД-Инфо» 1300. Но, конечно, число кратно выше: думаю, если включать украинских военнопленных и гражданских заложников, оно приблизится к 10 000. Всё, что может сделать для них гражданское общество в России и за границей — правозащитные организации, которые сопровождают несколько сотен дел, институты с грантовым финансированием, граждане по отдельности (например, группы поддержки конкретных узников), краудфандинговые проекты вроде регулярного марафона «Ты не один», — не закрывает их нужды даже наполовину.
— Это вопрос денег?
— Да, услуги адвокатов дороги: иногда это может быть миллион рублей на одну стадию уголовного дела (правда, в глубинке бывают и божеские 80 000). Разовый визит в колонию или СИЗО может стоит 15, 30, 50 000 — в зависимости от региона, доступности адвоката, сложности попадания.
— Самих адвокатов хватает?
— Хватает. У многих правозащитных организаций свой штат адвокатов, своё обучение, система коммуникации; но в принципе не обязательно, чтобы адвокат придерживался либеральных взглядов — достаточно, чтоб это был честный профессионал. В ситуации отсутствия правосудия он в любом случае связывает человека с внешним миром и морально его поддерживает.
— Что нужно, кроме адвокатов, — лекарства, продукты?
— Если удовлетворена потребность в юридической помощи — оказываем гуманитарную, медицинскую. Если и тут достаточно, надо помогать членам семей. Это непочатый край работы.
Когда есть разовые нужды — например, старая мать осталась с неоплаченной квартирой или у семьи не хватает денег, чтобы съездить в колонию на свидание (а осуждённых по террористическим статьям отправляют в максимально удалённые колонии), — мы пытаемся активно помогать, и не только мы, конечно. Если возникает громкое дело, вызывающее эмоциональный отклик, и сразу многие хотят помочь фигуранту, — пытаемся переадресовывать людей на помощь тем, кто менее известен.
Постепенно разворачивает работу «Фонд 30 октября» Владимира и Евгении Кара-Мурзы, которые поместили туда все полученные международные премии. Сейчас фонд регулярно помогает 30 семьям политзаключённых. Это не решение всех проблем семьи, но это подспорье, гарантированная постоянная поддержка. Я член совета фонда наряду с такими выдающимися людьми, как Адам Михник и Натан Щаранский.
— А сколько семей нуждаются в такой поддержке?
— Сотни, начиная с семей крымских татар — их осуждено больше 100, в основном это кормильцы семей (часто многодетные). Но у татар хотя бы есть община, которая поддерживает жён и детей. Большинство семей не могут на это рассчитывать.