Анна Ривина, директор центра «Насилию.нет», руководительница проекта «Лабиринт» и автор первого российского сериала про феминизм FEM IS, знает об этом очень много. Накануне Международного дня феминизма она рассказала гостям Espace Libertés | Reforum Space Paris, почему она не каждой женщине доверит представлять её интересы, как женщины после распада СССР так охотно вернулись к патриархальному укладу (и как государство их потом обмануло) и откуда взялась неприязнь к феминизму.
Когда случилась трагедия с девочками-сестрами Хачатурян, мы сделали большой ролик в их поддержку. Алексей Навальный уже через час записал и прислал свой ролик, где всячески подчёркивал, что это системная проблема. Необязательно политику на 100% разделять фем-взгляды, но Навальный понимал, что об этом важно говорить. А Дмитрий Гудков, к сожалению, в то же время говорил, что это семейная проблема, которая, в общем, никого не касается.
Я всегда удивлялась, почему российские оппозиционные политики так невнимательны к теме прав женщин. На «Эхе Москвы» мы несколько лет назад запускали программу «Неудобные» про феминизм, и могу сказать, что комментаторы там злые и мизогинные (главный вопрос был про то, бреем ли мы подмышки). Даже на канале «Спас» комментарии бывали добрее.
Центр «Насилию.нет» появился как волонтёрская инициатива в 2015 году. У нас два ключевых направления – адресная помощь и информирование. То есть мы можем разместить человека, дать психологов, юристов, потом помогаем найти работу, у нас много разных групп поддержки онлайн и офлайн. Человек может прийти к нам и годами с нами оставаться — пока не встанет на ноги. К нам могут обратиться все. Мы единственный центр, который бесплатно помогает акторам насилия.
Мы начинали как московская организация. Я за федерализм здорового человека, мне казалось правильным, чтоб в каждом регионе появлялись свои инициативы. Когда началась война, стало понятно, что этого не случится. А вот проблемы с вернувшимися с войны мужчинами в регионах точно будут. И мы прошлым летом вышли работать онлайн, на всю страну. С войны вернутся сотни тысяч людей, и никто в государстве не будет работать ни с ними, ни с теми, над кем они издеваются. Это не только убийства — это изнасилования жен, избиение детей, пожилых родителей, и это всё дети, в этом воспитанные, это видевшие, понесут дальше. В большинстве случаев дети, столкнувшись с насилием, вырастают с толерантным отношением к нему. Несколько следующих поколений будут расплачиваться.
Проект «Лабиринт» — моя эмоциональная реакция на 24 февраля. Он создавался для женщин из России, Украины и Беларуси, которые были вынуждены покинуть свои страны, столкнулись с насилием и не знают, как быть, куда идти. Благодаря волонтёрской сети практически в каждой стране можно найти и человека, который уже ориентируется, как эта ситуация может быть там решена, сможет отвести за руку в полицию, больницу, просто посидеть, поговорить.
В этом году мы придумали платформу для общения женщин в эмиграции. Инициируем мероприятия, приглашаем людей. Любая может инициировать своё мероприятие — хоть на сто человек, хоть на три. Кто-то хочет книжки обсуждать, кто-то — как искать работу или темы, связанные с детьми. Поскольку мы готовим всю эту инфраструктуру, то активно общаемся с разными проектами, которые раньше проводили свои мероприятия только онлайн.
Война происходит потому, что есть абсолютно иерархичная система, где власть может ультимативно диктовать обществу, по каким правилам ему жить. Насилие государственное и домашнее работают по одним законам.
Раньше была даже не видимость, а действительно дискуссия насчёт того, как должна жить семья в России, как должны жить разные общественные институты. Были оппоненты — порой отвратительные, но так или иначе были разные голоса. Когда Татьяна Голикова была главой Минздрава, она говорила разумные вещи — например, что аборт нельзя убирать из обязательного медицинского страхования. А сейчас рассказывает, что должно быть какое-то «семьеведение». Просто раньше можно было аргументировать не то что неофициальную, но прогрессивную точку зрения, и люди внутри власти тоже не хотели выглядеть совсем уж мракобесами. Сейчас, чтобы оставаться во власти, им не нужно такое говорить — более того, поскольку у них уже есть грешок быть замеченными в нейтральных взглядах, им надо активнее показывать, что они за всё то, что предлагает власть.
Очень часто слышу: что же вам, феминисткам, не живётся, вам же дали и право голоса, и всё у вас в порядке? Да, женщины в западных странах не могли голосовать, не могли распоряжаться своим имуществом, а советским женщинам сказали: хотите — работайте, возглавляйте заводы. И случилась интересная вещь: обязанностей стало вдвое больше, и жить стало много сложнее, а помощи больше не стало. Во всём мире это называется «вторая смена», в советские времена звалось «двойное бремя»: женщина и работает, и делает всю работу по готовке, уборке, на ней все пожилые родственники, все подарки, всё, что связано с детьми, с тем, как муж одет (и если муж плохо выглядит — это, конечно, позор жены). И когда СССР развалился, уставшие женщины сказали: мы хотим по-другому. И многие сделали шаг назад в патриархальный мир.
И когда небольшой процент женщин начал снова говорить про права и про… можно сказать — про борьбу, а можно сказать – про возможности, для большинства женщин в России это звучало обременительно, они это не поддержали. Очень небольшой круг понимал, что все эти права должны быть закреплены, они должны работать, чтобы у каждой была возможность выбора.
В итоге мы оказались в любопытной и поразительно лицемерной ситуации. Искусственная патриархальная семейная политика говорит: не надо конкурировать на работе, не надо строить карьеру, не надо иметь свои деньги. Вы должны быть дома, у вас всё будет хорошо, за своим мужчиной. А потом то же самое государство этих мужчин забирает, и возникает огромное количество женщин, неготовых к самостоятельной жизни. Большинство россиян за чертой бедности — матери-одиночки. У нас больше 160 млрд рублей невыплаченных алиментов.
Что в Первую, что во Вторую мировую на женщин упало невероятное количество тяжёлой работы, с которой они справились. А когда мужчины вернулись, женщинам не оставили места, сказали: вы должны срочно пойти обратно домой и выполнять только примитивные функции. В Америке было исследование, что было большое количество женщин, которые от этого сходили с ума. Вот они жили в контексте, что женщина уже человек, а потом их заставили вернуться к образу из американских фильмов 50-х, где жена в передничке встречает мужа с бокалом мартини.
Я не считаю, что феминизм — это обязательно сестринство, что феминизм — это женщины обязательно угнетаемы, я не считаю, что это обязательно значит, что все женщины правы. Феминизм про то, что женщина — тоже человек. А люди бывают отвратительные, неприятные, такие, с которыми не хочется иметь дело, и женщина, становясь в общественном понимании человеком, тоже имеет право быть какой угодно и в негативном смысле. Поэтому подход «давайте женщин выберем во власть, и всё наладится» не работает. Не каждая женщина может представлять хорошие взгляды. Не каждая женщина может представлять меня. Большое количество мужчин могут представлять мои интересы намного лучше, чем Яровая или Мизулина.
Есть понятие «женщина» и «мужчина», а есть понятие фемоптики. Ни у Мизулиной, ни у Яровой этой оптики нет. Хотя обе они вышли из «Яблока», и у них раньше было всё замечательно и с соблюдением прав человека, и с тем, что людей нужно защищать. Госпожа Лахова, которая пыталась запретить мороженое «Радуга», в своё время возглавляла Союз женщин России и была за законопроект против домашнего насилия. Я недавно смотрела видео, как в 1989 году Валентина Матвиенко участвовала в рабочей группе касательно женской повестки и говорила очень разумные вещи.
Украина, в отличие от России, приняла закон против домашнего насилия. Но дополнительно феминистки и правозащитные организации десять лет просили ратифицировать Стамбульскую конвенцию, самый прогрессивный документ против домашнего насилия. Этого не происходило. А когда Владимиру Зеленскому сказали, что есть выбор — быть с Европой или нет, Стамбульскую конвенцию сразу подписали. Это было прошлым летом. Получается, уважать права женщин начинают, лишь когда появляется политический запрос и политическая выгода.
В нашем информационном пузыре все так или иначе знают, что есть «Насилию.нет». Проблема в том, что те, кого в первую очередь будут уничтожать, находятся в другом информационном пузыре. У меня нет туда доступа с 2020-го — с момента, когда нам дали статус иноагента. До этого я ходила на все федеральные каналы, от Первого до «Спаса» — не потому, что мне хотелось, а потому что после каждого эфира на телеканале «Спас», в отличие от телеканала «Дождь», мне приходили десятки писем. Поэтому Лиза Монеточка — наш амбассадор. При всём её иноагентстве её слушают люди разных политических взглядов.
А я сама ещё в 2019-м была амбассадором Levi’s. Во всех кинотеатрах перед фильмами Marvel крутили ролик про «Насилию.нет». В каждом баре, куда Levi’s дотянулся, в каждой примерочной по всей стране висела информация про Насилию.нет с QR-кодом. Более того, мы делали проект при поддержке правительства Москвы: от департамента СМИ нам бесплатно давали огромные баннеры с информацией и телефоном, куда позвонить. Департамент транспорта Москвы к нам приходил с разговором о том, чтобы в каждом вагоне метро висела информация о нас. Меня душат злость и обида от того, сколько мы могли бы сделать, если бы не было сопротивления.