Даже самые маленькие и миролюбивые государства имеют армию. Если солдаты есть у Сан-Марино, то куда от них денется Россия – огромная страна с протяжёнными границами и мрачной историей войн внешних и внутренних. Какая армия нужна будущей России? В новой policy paper политолог, эксперт по российской внешней и оборонной политике Павел Лузин обозначает подходы к трём ключевым вопросам, на которые придётся ответить будущим реформаторам. Об этих вопросах и о том, что делать с ядерным оружием и самим названием ВС РФ, рассуждает Василий Гатов, медиааналитик, приглашённый исследователь Университета Южной Калифорнии.
Первый вопрос, которым предстоит задаться реформаторам, — зачем вообще нужны вооружённые силы и на каких условиях они должны существовать. Второй относится к статусу, размеру и принципам формирования будущих вооружённых сил. Третий — важнейший, — что делать с сотнями тысяч военных, кадровых и нет, кто пройдёт через ужасную агрессивную войну, будет одарён статусом ветерана и, может быть, по велению президента Путина станет «новой элитой» общества?
Конечно, это не все проблемы теоретической военной реформы; между сегодняшним состоянием и тем, которое потребуется для начала детального политического разговора о будущей армии и её месте в обществе и государстве, — значительное временное (и нравственное) расстояние. Но говорить о преобразованиях вооружённых сил страны нужно: это слишком важная, слишком опасная и слишком дорогая часть государства. После войны проблемы в этой области встанут лишь острее.
Соглашаясь в целом с идеями Павла Лузина, я хотел бы сконцентрироваться на двух деталях предполагаемых изменений, которых он касается, на мой взгляд, излишне кратко. Первая — это оружие сдерживания (ракетно-ядерная триада) и будущее отношение России к нему и проблемам ядерного разоружения. Вторая — вроде бы символическая проблема наименования вооружённых сил в будущем. Это сочетание, как и другие милитаристские понятия в государственном ассортименте, дискредитировано войной.
После холодной войны два основных ядерных государства мира — Россия и США — прошли огромный путь сокращения ядерных арсеналов и секвестра средств доставки. Но даже нынешний уровень (примерно 1/10 от пиковых 1982-1985 гг.) в разы выше того, на котором сохранялась бы функция сдерживания. За это время лишь Северная Корея создала свою бомбу и свои ракеты, следующий «кандидат» — Иран — всё ещё далек от фактического обладания этим оружием. Имеющиеся у России, США, Китая, Великобритании и Франции арсеналы более чем достаточны для сдерживания этих потенциальных угроз.
России будущего придётся не только искупать вину агрессора перед Украиной и её народом, но и демонстрировать активные шаги по демилитаризации, добровольному снижению военного потенциала до исключительно оборонительного. В части ракетно-ядерного оружия это необходимо делать совместно с другими державами, прежде всего с США. Предложения о радикальном ограничении носителей и боеголовок/боеприпасов столкнутся не только с техническими, но и с геополитическими сложностями: Китай, например, активно наращивает численность ядерных боеприпасов, стремясь достигнуть паритета с США (и по определению с Россией). Было бы желательно прекратить и двусмысленную ситуацию, когда есть Договор о нераспространении ядерного оружия, но есть и четыре страны, у которых оно есть и которые этот Договор игнорируют (Индия, Пакистан, Израиль и ДПРК).
Стратегическое ядерное оружие — едва ли не единственный вид вооружений, находящийся в России и других державах под своеобразным гражданским контролем. Важно помнить, что инициативы по его ограничению и сокращению всегда исходят от политиков, а не от пользователей-военных и тем более не от разработчиков из военно-промышленного комплекса. Так будет и в будущей России: инициативы по ядерному разоружению, восстановлению доверия и снижению опасности должны быть в приоритете у политиков, старающихся изменить страну.
Проще, конечно, сказать, чем сделать. Между политическим желанием сократить арсеналы и их фактическим уменьшением стоят не только ядерщики и военные (за 75 лет привыкшие к своим «изделиям» и буквально сросшиеся с ними, как в фильме «Доктор Стрейнджлав»), но и две внешние проблемы: восстановление взаимного доверия с другими членами ядерного клуба и безопасные технологии. Для проведения успешных переговоров по стратегической стабильности потребуется как минимум иметь соответствующих специалистов — дипломатов, военных и технологов. А ещё нужно будет на деле доказать, что Россия собирается придерживаться достигнутых договорённостей. И если первая проблема — вопрос времени, то вторая потребует достижения консенсуса со всеми внутриполитическими силами, среди которых наверняка будут реваншистские и империалистические.
Вторая важная проблема, на которую мне хотелось бы обратить внимание в связи с policy paper Павла Лузина, — это необходимость придумать новое название для того, что сегодня именуется вооружёнными силами РФ.
Необходимое, достаточное и эмоциональное условие возобновления транзита — окончание варварской, агрессивной и травмирующей все европейские общества (не говоря уже об Украине и самой России) войны. В этой войне армия России показала себя с наихудшей стороны; не хочется проводить прямых аналогий, но как в 1945-1955 гг. Германии пришлось полностью обновить политический словарь, так и послевоенной России придётся искать новые названия для институтов, дискредитировавших себя в 2014-202(?) гг. Это не только армия, но и правительство, и парламент, и пр.
Германия Аденауэра и Эрхарда создала армию заново, подобрав вместо опороченных двумя войнами слов Reichswehr и Wehrmacht слово Bundeswehr — в буквальном переводе «силы союза/федерации». И России придётся выбрать слово или словосочетание, которое ясно указывает не только на исключительно оборонительный характер вооружённых сил, но на их ограниченный и, возможно, территориальный характер. Как верно указывает Павел Лузин, важнейшей «домашней работой» российской политической сферы станет создание системы общественного контроля за армией и вообще всей силовой машиной государства. Поэтому было бы полезно добавить в название некое «общественное слово» (по аналогии с Бундесвером).