Революции уже несколько столетий ненавидят и обожествляют, ими пугают, о них грезят. Иногда они случаются, иногда оказываются успешными. Политолог Адам Лазебник на встрече в Reforum Space Tbilisi рассказал, чем революции отличаются от иных форм протеста (например, от смены власти), в каких условиях они зарождаются, почему бедняки не пойдут штурмовать Зимний – и почему в сегодняшней России революция не слишком вероятна.
Cама идея перемен к лучшему возникла не так давно. В Средневековье её, например, не было: тогдашние мыслители были исключительно умными людьми, но у них не было примеров таких изменений. А у просветителей примеры были, в первую очередь из промышленности. Если можно поменять станок, и прибыль удвоится, если можно поменять в станке винтик, и весь станок станет работать лучше, – нельзя ли это перенести на общество и улучшить что-то в нём с помощью изменений? Тогда же возникло представление, что исторический процесс не цикличен, что история устремлена вперёд. Появилось и представление о социальной справедливости, т.е. о том, как должно быть.
Чем революция не является?
Революция – это не крестьянское восстание. Такое восстание начинается в сельской местности и нацелено не на смену власти, а на изменение политики, возможно, на изгнание оппонента с территории. Это не хлебный бунт – хотя именно хлебный бунт привёл к революции в Египте в 2011-м, и Февральская революция началась с хвостов за хлебом.
У общественного движения всегда есть массовая поддержка, оно уже ближе к революции. Но его цель – решение конкретных проблем (вспомним движение суфражисток). Безусловно, навык участия в общественных движениях, навык отстаивать себя очень важен, его нужно приобретать и отрабатывать. Почему власть свозит на свои митинги по разнарядке, хотя могла бы набрать и искренних сторонников? Потому, что если собрать вместе людей, которые во что-то верят, вы дадите им опыт коллективного действия, они поймут, что можно кооперироваться, репрезентировать себя. Власти это совсем не нужно: она знает, что пока нет социальных связей, навыков самоорганизации, недовольство может бурлить на кухнях сколь угодно долго.
Если собрать вместе людей, которые во что-то верят, вы дадите им опыт коллективного действия
В общественном движении есть массовость, в реформаторском – запрос на изменение институтов. Оно выступает за принятие новых законов, расширение прав, за конституционное строительство. Его отличительная черта – нарочитое использование законных методов борьбы, создающее нимб гражданской святости. Нас восхищают движения, которые добиваются целей без крови: значит, их цель была настолько сильной, что пробила скорлупу несправедливости и непонимания.
Государственный переворот – ближе, но не революция. Это насильственное свержение и захват власти какой-то группой, слаженной корпорацией. Речь именно о захвате власти, а не о переустройстве общества.
Гражданская война – не часть революции, а её возможное последствие, вооружённое противоборство общественных групп из-за неразрешимых противоречий. Когда у общественного недовольства нет выхода, сосед идёт резать соседа. Именно в этом польза парламентских институтов: противоречия должны разрешаться именно там, даже с помощью драк. Пока дерутся в парламенте, не дерутся на улицах. А вот если в парламенте сидят тихо, чинно, без дискуссий (а нас учили, что парламент – не место для дискуссий), значит, противоречия неминуемо выплеснутся.
Мятеж – это деятельный отказ признавать существующую власть: не будет платить налоги, подчиняться существующему порядку и т.д. Любая революция – это мятеж, но не любой мятеж – революция. Но он может стать её спичкой, искрой, составной частью.
Восстания бывает двух типов: беспорядки без оружия или с оружием, как в Казахстане. Если вооружённое восстание продолжается, оно приводит к революции.
Что революцией не является, мы разобрались. А что же такое революция?
Революция как социально-политический феномен включает три признака: это массовая мобилизация, создание новых политических институтов и идеология, или представление о социальной справедливости.
Рассмотрим по порядку. Что значит массовая мобилизация? Есть блуждающий тезис, что если на улицы выйдет 100 000 человек (или 1-2-3% граждан), режим падёт. Но массовая мобилизация – это не энное число голов, это организация, политическая сила, комьюнити.
Результатом революции обязательно должны быть институциональные изменения – иное функционирование госорганов, перераспределение полномочий, смена значительного пласта системы, а не просто смена голов. Чем сложнее общество, тем сложнее менять систему целиком; из двух зол – сотрудничество с частью прежнего режима и обрушение системы управления – выбирается меньшее. Даже в послевоенной Германии большая часть госаппарата осталась прежней. Но изменения должны случиться. Бердяев писал, что государство не должно привести всех в рай, но должно спасти граждан от ада. Нужно будет создать максимальное количество механизмов сдерживания власти. Чем больше ступенек в тот бердяевский ад, тем дольше туда падать и тем больше шансов развернуться по пути.
Результатом революции обязательно должны быть институциональные изменения, а не просто смена голов
Наконец, идеология.
Все чего-то хотят, все чем-то недовольны, но как это канализировать? В массовой мобилизации обязательно должен быть образ будущего, к которому стоит стремиться, куда направить внутренний потенциал. Иначе дело не сложится: нет образа – нет цели, а нет цели – не выстраивается набор средств, иерархия и пр. Нет цели – есть риск распылить ресурсы разом, как случилось в 2011-м, и потом не смочь их собрать.
За формирование представления о социальной справедливости отвечает интеллигенция, это обозначил ещё теоретик марксизма Антонио Грамши, погибший в фашистских застенках Италии. Если она не генерирует смыслы и идеи, всё рассыпается. Ведь большим обществом можно управлять достаточно экономно, не обязательно тоталитарно охотиться за всеми – достаточно запретить несколько человек на ТВ, на радио, и недовольство закапсулируется, не пойдёт дальше. Ощущения несправедливости не возникнет. Взамен предлагаются концепты стабильности в духе «коней на переправе не меняем», транслируется, что нет смысла что-то делать, потому что таков порядок вещей, такова их природа. Так люди лишаются надежды на социальную справедливость и самого представления о ней.
Как рождаются революции
Революция в Нидерландах удалась, потому что люди захотели сами собой управлять, а не быть частью габсбургского мира. Революции XVII в. в Англии произошли, потому что люди знали, чего хотят – об том писали и Гоббс, и Локк. Французской революции не было бы без ста лет Просвещения, без Дидро, Вольтера, Руссо, которые позволили расширить сознание общества, понять, куда оно может стремиться.
Revolutio по-латыни – поворот, переворот. Работа Коперника «О вращениях небесных сфер» в оригинале зовётся De revolutionibus orbium coelestium. О революции в социальном смысле, революции как о возвращении к некоему идеалу заговорили в позднем Средневековье, в Италии; первым термин в современном значении использовал флорентийский дипломат и летописец Джованни Виллани. Почему именно тогда и именно в Италии?
Макиавелли очень сожалел, что Италия раздроблена – но не было худа без добра: части страны конкурировали между собой, а конкуренция требует развития, требует придумывать, как стать лучше, чем сосед. Одновременно возникла критическая масса купцов на единицу площади. Социальные же процессы, подобно вирусам, передаются от человека к человеку. Чем больше связей, тем интенсивнее обмен. Генерация смыслов происходит не тогда, когда гениев много, а когда гениев много в одном месте. Благодаря кафе между офисными зданиями, где собирались компьютерщики из разных компаний, выросла Кремниевая долина. Так и в тогдашней Италии сложилась критическая масса купцов, которая была заинтересована в автономии.
Революция становится возможна, когда ресурсы распределены. Это очень важно: ресурсы не должны быть сосредоточены в одних руках или в руках маленькой группы.
Многие считают, что революция происходит, когда терпеть больше невозможно. Умираем с голоду – идём штурмовать Зимний. Но нет. Полуголодные дворцы не штурмуют. Какая революция, когда власть – главный работодатель в стране, а у людей нет запаса денег, чтобы гордо хлопнуть дверью? Приходится терпеть. Идея управлять обществом через бедность – это идея злого гения: она позволяет годами держать людей в неопределённом, подвешенном состоянии. Это, кстати, ответ на критические выпады в сторону российского общества: в России такие же нормальные люди, как и везде, но сопротивляться государству-работодателю очень сложно.
В России такие же нормальные люди, как и везде, но сопротивляться государству-работодателю очень сложно
Поговорим о факторах революции. Факторы не гарантируют революцию, но создают её вероятность.
Фактор первый: чтобы революция произошла, страна должна быть средней. Бедному населению не до этого, им легко манипулировать напрямую, на простейшем уровне. Закон бедных не волнует – они в любом случае ущемлены. Не волнует он и богатых: они всё решают деньгами. У средних же денег недостаточно, чтобы отстёгивать на решение любой проблемы, зато есть хорошее образование, пристойный достаток, есть досуг – то есть свободное время, когда они думают. (Досуг вообще – это страх любого тиранического режима, поэтому такие режимы стараются постоянно чем-то занимать граждан, например, заполнением бессмысленных бумажек.) Средних интересует закон.
Раскол элит – тоже фактор. Чтобы масса была организована, ей нужен лидер, и обычно лидерами революции становятся отколовшиеся члены правящей элиты. Соответственно, если элита сохранит сплочённость (как в целом в России сейчас), это понижающий коэффициент.
Очень важный фактор – относительное обнищание: если доходы падают хоть по проценту в год, люди рано или поздно возмутятся, что раньше было лучше.
Четвёртый фактор – неравенство: в социальном статусе, в престиже, в доступе к образованию, в деньгах. Если поляризация слишком большая, мы добавляем повышающий коэффициент. Поэтому во всём мире следят за индексом Джини, который отражает степень неравенства в распределении доходов внутри разных групп. К слову, три страны с самым высоким уровнем неравенства – это США, Китай и Россия.
Следующий фактор – надежда на социальную справедливость. Если надежда есть, есть сама идея социальной справедливости, мы ближе к революции, если её нет, то будем терпеть дальше.
Дальше – модернизировано ли это общество. Прототип паровой турбины был создан две тысячи лет назад, но прорыва не случилось: греческое общество не было готово к этому прорыву. А вот к концу XVIII века, когда принцип парового двигателя открыл Джеймс Уатт, английское общество оказалось готово, и Англия стала мастерской мира.
Наличие тиранического режима – тоже фактор.
Наконец, важный фактор – появление идеологии, идеи, вокруг которой можно сформировать комьюнити. Точечные (хотя сейчас уже, к сожалению, не точечные) репрессии, всевозможные ограничения последних лет нужны были, чтобы осложнить это формирование комьюнити, создание общих нарративов.
Есть ли факторы революции в современной России?
Россия – страна средняя. Раскола элит в ней скорее нет, обнищание очень зависит от отраслей. Неравенство, безусловно, есть, причём вычурное, культивируемое. Надежды на социальную справедливость нет, нет и консенсуса, в чём оно может заключаться. На месте идеологии вижу зияющую пустоту. Даже лозунга пока нет.
Шанс революции в России – 50 на 50. Или случится, или нет.