Открытая агрессия России против Украины вскрыла слабые места международного права: соглашения, подписанные 75 лет назад, оказались не в силах предотвратить сегодняшние войны, потому что отталкивались от устаревших оснований. Она обнажила всю слабость (иногда преступную) основных законов России – как и слабые места украинского законодательства. Работа по исправлению законов уже началась, в России её нужно делать особенно оперативно. Михаил Савва, доктор политических наук, профессор и общественный деятель, уехал из России в Украину после политического преследования. Сейчас он – член экспертного совета Центра гражданских свобод, получившего Нобелевскую премию мира 2022 г., профессор Свободного университета и председатель правления общественной организации «Экспертная группа “Сова”». Михаил рассказал, почему необходим и как работает международный трибунал, зачем россиянам создавать альтернативную систему государственной власти в эмиграции – со своим правительством, судами и пр., – и о первостепенной задаче этой власти сейчас и после падения нынешнего режима.
— Михаил, это правда, что сама по себе война сегодня – не преступление?
— Войн в современном мире много, агрессия России против Украины – не единственная, просто самая масштабная и происходит на европейском континенте. Устав ООН действительно санкционирует войну: Владимир Путин недаром ссылается на 51 статью устава, которая говорит, что государство может прийти на помощь другому государству и использовать для этого военную силу.
Но в ходе любой войны есть действия допустимые и недопустимые. Недопустимые, например геноцид, преступления против человечности, военные преступления, перечислены в статьях Римского статута. Это уголовный кодекс Международного уголовного суда, действующий с 2002 г. Статья «военные преступления» включает не только убийство мирного жителя (убийство комбатанта, как мы помним, законно) и пытки, но и сознательное разрушение гражданской инфраструктуры, расстрел военнопленных, незаконное лишение свободы, взятие заложников и даже заявление о том, что врагу не будет пощады. На нынешней войне число военных преступлений огромно. По моей оценке, оно выше, чем в Югославии или Афганистане за такой же период времени. Такого количества не было со времён Второй мировой. И есть механизмы, созданные для того, чтобы разбираться с ними.
У международного уголовного правосудия две цели: не допустить в будущем подобных преступлений и добиться справедливости для жертв.
— Как работает внутреннее и международное право в случае, если одна страна нападает на другую?
— В Украине силами правоохранителей и гражданских организаций (наш Центр гражданских свобод, объединивший 18 общественных организаций в коалицию «Трибунал для Путина», – только одна из них) задокументировано более 70 000 военных преступлений. Это фото, видеоинтервью, тексты, отправленные в единую электронную базу. Все их нужно верифицировать и расследовать (например, если «Град» попал в жилой дом, важно понять, был ли он запущен по этой цели или же должен был поразить военный объект, а на дом упал из-за сбоя, и тогда это не преступление, увы), и украинская правоохранительная система с этим не может справиться в одиночку: случаев слишком много.
Но есть ещё один субъект, который в случае войны берёт на себя расследование военных преступлений. Это Международный уголовный суд в Гааге, МУС. Он уже ведёт расследование больше десятка самых резонансных военных преступлений (например, бомбардировку здания театра с людьми в Мариуполе). Это хорошо, но это капля в море.
— А какова процедура расследования?
— Процедура такая: прокурор МУС, сейчас это британский юрист Карим Асад Ахмад Хан, тот самый, которого объявило в розыск российское МВД, принимает решение о предварительном расследовании. Что расследовать, суд выбирает сам, полномочий что-то ему предложить ни у кого нет. Затем расследование одобряется одной из судебных палат – и далее проводятся процессуальные действия. Конечно, судебная палата МУС может не одобрить инициативу прокурора.
В помощь МУС имеют право выступить национальные правоохранительные системы других стран – они могут воспользоваться принципом универсальной юрисдикции и начать расследование по особо тяжким преступлениям, совершённым не на их территории. Такие случаи уже есть, но и их очень мало. Главная проблема в том, что МУС не судит заочно, а сейчас все виновные не в зале суда.
После решения трибунала с Россией никто не будет сотрудничать даже на словах
— Верно, что международный трибунал может выносить приговор и заочно, в отличие от МУС?
— Да. Выходом в нашем случае действительно является создание международного трибунала. Для каждого трибунала принимаются свои нормативные документы – порядок определяет ситуация, и если решение можно вынести только заочно, оно выносится заочно.
Есть два возможных формата его работы: международный трибунал и гибридный трибунал.
Гибридный означает, что главным расследователем является украинская правоохранительная система, а зарубежные следователи, прокуроры, судьи помогают ей. Но такой трибунал не решает главную проблему: он не позволяет преодолеть иммунитет организаторов этих преступлений, высших должностных лиц России, который им даёт международное право.
А для международного трибунала этих авторитетов не существует, как и для МУС, кстати, – ни у президента, ни у министра обороны, ни у главы МВД. Поэтому международный трибунал – это именно то, что нужно создавать.
— Как создаётся международный трибунал?
— На сегодняшний день все трибуналы, например по геноциду в Руанде или по преступлениям в Югославии, создавались Совбезом ООН, где состоит и Россия, обладающая правом вето. Этот вариант отпадает.
Есть и другой вариант принятия решения: его должна большинством голосов одобрить Генассамблея ООН, а дальше этот трибунал создаётся теми странами, что захотят принять в нём участие. Они направляют для работы в составе трибунала своих следователей, прокуроров, судей. Но ряд стран сопротивляется созданию такого трибунала.
— Почему?
— Они боятся судить высших должностных лиц РФ, не хотят связываться. Возможно, хотят оставить для себя право при необходимости поступать как Путин, развязывать агрессию.
— Как решение трибунала могло бы (гипотетически) повлиять на ход войны – учитывая, что оно пока определённо было бы заочным?
— Даже ордер МУС дал много: Путин не может ездить по миру, как раньше, потому что все страны, которые ратифицировали Римский статут (а их много, более 100), обязаны его задержать и выдать. В международный трибунал могли бы войти и другие страны, вообще лишив Путина возможности выезжать из России, за исключением стран-сателлитов вроде Эритреи и Армении. Мы видим сейчас, как Россия активно борется за то, чтобы остаться в международном сообществе, на международной арене. Новая концепция внешней политики, принятая в марте 2023 г., призвана показать, что есть станы, которые сотрудничают с Россией, более того – что Россия является лидером глобального Юга – группы третьих стран, у которых к Западу есть свои счеты. После решения трибунала с Россией никто не будет сотрудничать даже на словах.
— Как внедряются такие решения?
— Создаётся офис трибунала, где работают следователи. Потом специальная судебная палата выносит приговоры. Эти структуры сотрудничают с национальной правовой системой. Например, после создания в своё время трибунала по геноциду в Руанде – с руандийской. Преступников выявляют, ищут, ловят, судят и отправляют в заключение – а в Руанде их просто казнили. Это работает очень эффективно.
Идея международного правосудия в том, что оно дополняет национальное, компенсирует слабость национальных систем. В той же Руанде стандарт качества системы правосудия был очень низким. Международный трибунал по Руанде обеспечил достаточный стандарт качества приговоров – чтобы виновными не сделали невиновных людей.
С Россией сотрудничество невозможно, не в нём и нет необходимости. Физически до главных преступников пока не добраться, но до конкретных исполнителей на украинской территории – вполне можно. Кто-то из них оказывается в плену, кто-то может захотеть поехать за границу.
Это очень долгий процесс, вероятно, он займёт десятилетия. Но это нужно делать, чтобы мир понял: преступление наказуемо.
— Устав ООН допускает войны. Его можно изменить, чтобы их стало меньше?
— Да. Эта война показала, что вся система международных отношений нуждается в очень глубокой реформе: сейчас она не гарантирует мирного существования ни одной стране, ни одному человеку. Когда разрабатывался Римский статут и создавался МУС, он должен был наказывать за преступления агрессии, создать механизм предотвращения войн, чтобы одна страна не могла нападать на другую. Но странам не удалось договориться о том, что такое агрессия: почти каждый хотел оставить для себя такое право. Международный трибунал может сформулировать определение агрессии и применить его в отношении агрессии России против Украины, это будет полезно – но это останется индивидуальным решением именно по этой войне. А чтобы предотвратить агрессию в целом, нужна новая международная договорённость.
Нужна реформа механизмов реагирования ООН. Согласно уставу ООН, обязательны только решения Совета безопасности. Но пять стран, клуб победителей во Второй мировой, являются монополистами, и вето любой страны, в том числе России, не позволяет принять обязательное решение. Сейчас агрессором оказался один из членов Совбеза, в итоге любые жёсткие действия мирового сообщества против России невозможны, только санкции отдельных стран. Генсек ООН Антониу Гутерриш уже признал необходимость реформы Совета безопасности ООН.
Кроме того, необходима реформа международного гуманитарного права. Женевские конвенции и дополнительные протоколы к ним, Гаагская конвенция разработаны для защиты людей во время войн: Третья Женевская конвенция говорит о защите пленных, Четвёртая – о нормах, которые защищают гражданское население. Но все они приняты очень давно, в 1949-м, и относятся к первому поколению конвенций – так называемым мягким. В них нет механизма санкций за неисполнение. Это своего рода джентльменские соглашения, предполагающие, что каждый будет выполнять нормы, под которыми подписался. А Россия совсем не джентльмен.
Нормы международного гуманитарного права устарели технологически: например, определяя порядок переписки военнопленных с родственниками, не упоминают электронную почту, потому что тогда не было интернета. Они недостаточно конкретны – не учитывают современные виды вооружений. Во времена Второй мировой была невозможна даже попытка полностью уничтожить гражданскую энергетическую инфраструктуру целой страны, подобная той, что Россия предприняла осенью-зимой – и нет запрета на такие действия. В итоге пресс-секретарь Путина регулярно заявляет об уничтожении инфраструктуры двойного назначения. По его мнению, электричество можно использовать и в военных целях. Множество лазеек позволяют оправдать абсолютно любое военное преступление.
На мой взгляд, обновление системы отношений стран можно начать с реформы гуманитарного права, а именно с подписания ещё одного протокола к Женевским конвенциям, назовём его Киевским протоколом. Эту идею предложил наш Центр гражданских свобод, и она уже отрабатывается несколькими украинскими министерствами.
— Это долгая работа, или один протокол можно разработать и принять довольно быстро?
— Работа может занять годы: для его принятия потребуется согласие большинства стран-членов ООН, а большинство стран-членов ООН – недемократические страны. Не нужно иллюзий. Есть Китай, есть диктаторские режимы Африки, многие из которых зависимы от Китая, есть псевдодемократические, а на самом деле олигархические режимы Латинской Америки. Есть авторитарные режимы Центральной Азии. Демократия в современном мире является скорее исключением, чем правилом.
Если Россия победит, идея прав человека перестанет доминировать. Мир изменится в худшую сторону. Поэтому победы России не должно быть
Хотя основные международные документы – например, Международный пакт о гражданских и политических правах – направлены на гарантии, практика большинства подписантов эти документы фактически игнорирует. Надеяться, что все эти диктаторы побегут реформировать международное право, чтобы самим связать себе руки, я не стану.
— На что тогда могут рассчитывать те, кто хочет реформ?
— В XX веке удалось сделать права человека и демократию доминирующей идеей. Отрицать их стало дурным тоном – да, их игнорируют на практике, но в этом почти никто не признаётся. Это даёт надежду.
Если Россия победит, идея прав человека перестанет доминировать. Мир изменится в худшую сторону. Поэтому победы России не должно быть. Её поражение сделает диктаторов более осторожными, не даст ухудшиться отношениям между странами. Запад это очень хорошо понимает.
— Учитывая, что Россия – огромная страна, влияющая на своих соседей (сегодня это влияние смертельно), российское законодательство после войны тоже нужно будет реформировать, об этом уже сейчас много говорят. Вы занимаетесь этим вопросом?
— Да, я недавно вошёл в Лабораторию переходного периода Свободного университета, которая занимается тем, что готовит обновления законодательной системы. Кроме того, что Россия сейчас опасна для мира, в ней живёт около 140 млн. человек, многие из которых страдают от путинского режима или как минимум его не поддерживают. Стабильность России, признание в ней прав человека, демократия не только делает регион более безопасным, но и обеспечивает огромному количество людей возможность жить достойно.
— Имеет ли смысл прописать законодательство сейчас, в теории, не зная, каким будет государство «после Путина»?
— Новое законодательство России должно быть готово заранее. Исторический опыт говорит, что политические режимы падают очень быстро. Ленин писал, что в октябре 1917-го власть лежала на улице, и всё зависело от того, кто её подберет. Такая ситуация повторяется из раза в раз: та политическая сила, которая будет более готова взять власть, возьмет её.
— Что значит «более готова»?
— Это не обязательно наличие штурмовых отрядов, но это обязательно наличие идей, которые будут предложены обществу. Чтобы что-то предложить, уже сейчас нужно что-то разработать.
Ещё один момент: в случае смены режима тот, кто придёт к власти, должен будет изменить российское законодательство очень быстро, буквально в течение нескольких месяцев. Процитирую: не будет времени на раскачку. Нужно будет быстро отстранить от власти тех, кто не должен в ней находиться, на всех уровнях, обеспечить приоритет прав и свобод человека. Времени на это было бы больше, если бы хоть одна из ветвей власти смогла сохраниться и обеспечить легитимность перехода – как сохранилась после украинской Революции достоинства Верховная рада. В России ни одна из ветвей власти не является здоровой.
Режим, который построил Путин, сама система взаимодействия между органами власти является имитационной. Российские законы не являются органичными, т.е. нормальными для человека. Ракеты не долетают до космоса, на российских танках вместо активной брони пустые коробки из-под яиц. Распад системы будет быстрым.
И очень важно, чтобы люди быстро увидели, что их жизнь меняется к лучшему. Длительный переход всегда мучителен – вспомним китайское проклятие «чтоб ты жил в эпоху перемен». Сокращая его, мы делаем людям лучше, а новый политический режим становится более стабильным.
— Как внедрить новые законы быстро? Учитывая, что акторы вне России и достаточно разобщены.
— Нужно заранее создать государство в эмиграции, альтернативную систему государственной власти России. Альтернативное правительство, президент, суды, парламент. У них не будет легитимности в привычном понимании, никто в России за них не голосовал. Но Временное правительство между февралем и октябрём 1917 г. тоже было нелегитимным с точки зрения законодательства Российской империи. Оно и называлось Временным, потому что люди понимали: уровень легитимности нулевой, но кто-то должен управлять страной. Этот кто-то обязательно должен быть.
Попытки это сделать уже предпринимаются. Ищутся модели, например, правоведы предлагают модель остаточной легитимности: если тебя когда-то выбрали депутатом федерального уровня, или субъекта РФ, или муниципальным депутатом, ты ею обладаешь. Уже даже был съезд таких депутатов. Эту модель можно назвать слабой, но в случае падения режима никаких легитимных органов власти в России и не будет, ни одна ветвь власти не сохранится.
Оппозиция действительно немонолитна, разнородна – но она и не станет монолитной, не будет консенсуса сил и движений. Мудрствовать, на мой взгляд, не нужно. Нужно, чтобы кто-то сформировал эту систему альтернативной власти. Пусть неидеальную – но чтобы о ней знали, она была на слуху и формировала повестку, предлагала новое законодательство, новые идеи по поводу роли России в мире. У большинства государств современности был период, когда они забывали о внешнем мире и обращались к решению своих проблем. Так периодически делают США. России давно пора повернуться внутрь.
— Есть мнение, что плюрализм делает нас европейцами, что чем больше проектов реформ, тем лучше.
— Категорически нет. Плюрализм важен, и он будет после того, как новый режим установится. Но сначала новый порядок должен возникнуть, в этот момент времени для долгих обсуждений не будет. Потом его можно менять дорабатывать, уточнять – но если его не создать, страна войдёт в долгий период хаоса, и не будет уже речи ни о правах человека, ни о демократии. Только кровь, страдания и всеобщее выживание.
Плюрализм важен, и он будет после того, как новый режим установится. Но сначала новый порядок должен возникнуть, в этот момент времени для долгих обсуждений не будет
ЧВК Вагнера создаёт свои региональные центры практически во всех крупных городах России, это очевидная подготовка к гражданской войне. Сейчас мы не можем этому противопоставить буквально ничего. Но есть надежда и есть исторический опыт, говорящий, что российские силовые структуры – хотя бы частично – выступят на стороне нового порядка. Просто потому, что старый исчезнет, а этим людям нужно будет найти свое место в новом обществе. У кого-то будет более высокая мотивация, они будут готовы взять в руки оружие, чтобы в стране не было хаоса, чтобы не погибли их близкие, чтобы Россия не превратилась в государство анархии и преступности. На мой взгляд, надежда есть.
— Сколько времени нужно, чтобы сформировать законодательство и достигнуть консенсуса?
— Немного. Если сконцентрироваться – год. Речь же не о полном собрании законов, речь о том, чтобы с учётом опыта выбрать ключевые законодательные акты, которые обеспечивают устойчивость конструкции. Это Конституция, Уголовный, Уголовно-процессуальный кодекс, закон о политических партиях, ещё несколько ключевых – и, что тоже важно, длинный перечень законов, нуждающихся в немедленной отмене. Многие законодательные акты могут работать и дальше.
— Нужно, чтобы и мир принял новый российский режим. Как уже сейчас показать, что Россия может стать достойной частью мирового сообщества?
— Эти шаги неизбежно связаны с войной. Например, это может быть документирование преступлений, совершаемых российскими властями в отношении украинских подданных на территории РФ. Например, сейчас Южный окружной военный суд рассматривает 33 уголовных дела в отношении украинских военных. Их судят за участие в «террористической организации», судят за государственный переворот (так они называют Майдан 2014 г.), пользуясь принципом универсальной юрисдикции. Эти суды являются военным преступлением. Россияне могут и должны заняться документированием таких военных преступлений. Это могут делать и украинцы, но российское участие – это демонстрация того, что люди, которые планируют стать будущей российской властью, готовы начать восстанавливать справедливость уже сейчас. В конструкции альтернативной российской власти уже должны быть российские суды, которые будут давать квалификацию этим преступлениям и выносить решения, сколько бы мог получить тот или иной человек – российский следователь, прокурор, судья, если бы предстал перед полномочным справедливым судом.
Я работаю сейчас в составе двусторонней российско-украинской группы по гуманитарным вопросам, куда входят и российские, и украинские правозащитники и адвокаты. Мы около года занимаемся решением проблем украинцев в России в условиях несвободы – это и военнопленные, и гражданские. Работаем очень конструктивно, дошли до уровня понимания друг друга с полуслова. На местах нам помогают российские адвокаты – им нужна координация с украинской стороной. Например, по вопросам получения из Украины документов для защиты людей.
— Но – возвращаясь к началу – ограничить военную агрессию с правовой точки зрения никто пока не может, в том числе и МУС.
— Не может, но правовая и политическая поддержка очень важна. С российской военной силой ВСУ разбираются с помощью в первую очередь западного оружия. Если западная помощь прекратится, Украине будет очень трудно. Политическая и правовая поддержка МУС говорит миру: я не участник конфликта, не сторона, и я вам говорю – вот агрессор, а вот жертва, которой нужно помогать. Так что первым шагом должна стать ратификация Римского статута: Украина его подписала, но не ратифицировала. Ратификация снимет целый ряд проблем взаимодействия между МУС и украинскими правоохранителями.
Необходима и реформа самого украинского законодательства: сейчас, например, в стране для преследования военных преступников применяется 438 статья УК Украины «Нарушение законов и обычаев войны». Это статья не может учесть всех нюансов военных преступлений в условиях современной войны. После начала нового этапа агрессии законодательство в Украине было дополнено: появилась статья 111 прим. 1, предусматривающая наказание за коллаборацию с агрессором. Нормы этой статьи очень сырые, очень непроработанные, они создают множество случаев уголовного преследования, которого не должно быть. Антиколлаборантскую статью необходимо глубоко корректировать, работа уже ведётся при участии экспертов Евросоюза. Буквально на днях президент Украины Владимир Зеленский подписал концепцию реформы правоохранительной системы – это политический шаг, который говорит миру, что украинская власть готова к реформам.
— Почему прежняя система международного права прожила так долго?
— Её устойчивость обеспечивалась тем, что она была максимально неконкретна. Она была как плотина, похожая на решето: воду не держала, зато масса воды её и не сносила. А потом стали происходить явления, которые эту проблему высвечивали, усиливали и в конце концов сделали невыносимой. Появлялись новые, более прогрессивные международные нормативные документы, и система становилась всё более неустойчивой. Например, почти одновременно с Женевскими конвенциями была принята Всеобщая декларация прав человека, через несколько десятилетий был принят Международный пакт о гражданских и политических правах, который эти права конкретизировал и делал более широкими. С одной стороны – вот вам продвинутый сильный концепт прав человека, а с другой – вот устав ООН, который позволяет массово и безнаказанно нарушать эти права во время войн.
— Уже есть понимание, на каких основаниях нужно менять эту устаревшую систему?
— Реформирование международной системы нужно вести так, чтобы она подстроилась под концепт прав человека. В 1949 г. такой концепт ещё только формировался – возможно, поэтому все эти договорённости, уставы, конвенции такие слабые. Они создавались на основе идеи сохранения минимальной стабильности и предотвращения излишних страданий, должны были отсечь запредельные жестокость и зверство, такие, как геноцид или газовые камеры для миллионов. Но о правах человека речь не шла, а сейчас мы ставим вопрос именно так. Я уверен, что и в российском праве его нужно ставить именно так.