27 апреля историк Олег Петрович-Белкин и политолог-международник Егор Яковлев обсудили, чем революции отличаются от госпереворотов, способна ли на восстание стареющая нация, нужен ли революции лидер и как минимизировать насилие в процессе.
Философы, мыслители, историки записывали в революции все случаи насильственной смены государственной власти. Термин «переворот», coup d’etat, появился при Наполеоне lll, когда он решил перестать быть президентом и стать вместо этого императором. Любой государственный переворот стремится стать (предстать) революцией, но не любая революция стремится стать государственным переворотом, отмечает Егор Яковлев.
Любая революция – уникальный феномен, со своими уникальными причинами и следствиями. Согласно теории модерна, революция меняет всю систему общества: от феодализма – к буржуазности, от бесправия – к обретению прав, и т.д. С исторической точки зрения, с точки зрения модерна 1991 год – революция.
Госперевороты очень похожи друг на друга, универсальная схема используется испокон веков. И все они стремятся назваться революциями: новая власть легитимна потому, что она предстала революцией, в которую якобы верит большая часть народа. Если социум активен, государственный переворот подвергается высокому риску, поэтому его вожди заинтересованы в повышении легитимности через имитацию своей революционности.
Государственный переворот не стремится коренным образом изменить социальную структуру и путь развития общества, его задача – смена одной элиты на другую. Революцию запланировать нельзя, государственный переворот планируют заранее. Переворот вы контролируете, революцию контролировать не сможете. Для революции основным ресурсом является социальная депривация – несовпадение возможностей с ожиданиями. Существует даже индекс общественной депривации, фиксируемый через опросы общественного мнения. Государственный же переворот – явление запланированное, ресурсы здесь более материальные, от денежных средств для подкупа до распределения ролей за конкретными участниками. Фундаментом госпереворота является понимание целей и уверенность в них. Этого не было, например, у декабристов в 1825 году.
Олег Петрович-Белкин предложил два критерия, которые помогут понять, революция случилась или переворот. Первый – глобальность изменений: если случилось нечто, потрясшее мир и повлиявшее на всеобщую историю, мы с полным правом можем назвать это революцией (даже если перемены начались с явного переворота, как в октябре 1917 года). Английская буржуазная революция, Великая французская революция, американская революция, китайская революция 1945-1949 гг. заслуженно записаны в число именно революционных. Второй критерий – вовлечённость широких слоев населения, участие большого количества граждан в политическом событии (например, «арабская весна», Евромайдан).
Кстати, фактор западного влияния как элемент контрреволюционной пропаганды – старое изобретение. Петрович-Белкин напомнил, что в 1905-1907 гг. был распространён миф о поддержке Японией и Англией революционного движения. Во Франции шуаны, самые забитые и необразованные крестьяне, выступившие в поддержку Бурбонов и против революции, были убеждены, что революцию у них сотворили англичане: на английские деньги, через английское идейное влияние погубили королевскую власть. То же самое ранее происходило в самой Англии, где виновниками революции назывались уже голландцы: их идеи, их деньги разожгли революцию.
Все «счастливые» (успешные) революции «счастливы» одинаково, почти дословно процитировал Олег Петрович-Белкин Льва Толстого. Они успешны не потому, что копируют друг друга, хотя похожих элементов множество, а потому, что вызваны одинаковым комплексом причин и схожих типов реакции на такие причины. А вот неудачи революции могут быть вызваны чем угодно, от недостатка радикализма участников и до случайных факторов. Копирование чужого опыта почти не влияет на динамику революционного процесса.
Очень часто революции воспринимаются как нечто экстраординарное, некий эксцесс, которого не должно быть. Но революции – это естественно, как естественны кризисы в экономике, так называемые пузыри. Они лопаются, и через какое-то время период роста начинается заново. революции похожи на антитела в организме. Бояться надо не революции, а того, что общество может утратить способность к революции. После подавления восстания Спартака римский социум погрузился в депрессию, это привело к кризису и падению империи.
Революции происходят преимущественно в странах с молодым населением. Но есть и другие примеры: в Украине, в Грузии, в Португалии население не такое молодое, как в ближневосточном регионе или в Российской империи накануне 1917 года, но это не помешало революциям в этих странах. Бархатные революции в Восточной Европе, «бульдозерная революция» в Сербии тоже опровергают демографическую закономерность. Возраст влияет скорее не на возможность, а на ход революции. Молодое население более радикальное, возрастное – более спокойное.
Может ли быть революция без идеологической составляющей? Идеология есть в любой революции. В украинской революции 2014 года вопрос об общей идентичности встал во весь рост; революция ответила на этот запрос и к выборам Владимира Зеленского вся страна, без разделения на запад, центр и восток, проголосовала за нынешнего президента, демонстрируя гораздо большее идейный консенсус, чем в 2014-м. Есть идеи, которые воспламеняют весь мир («Свобода, равенство, братство»), а есть, например, революция Бельгии 1930 года с целью обретения независимости от Нидерландов. Революция победила, Бельгия стала независимой, но эта конкретная идеология для нас, россиян, малоинтересна.
Идеология революционного движения может быть любая. Начать революцию могут «красно-коричневые», а завершить могут демократы. Революции, как правило, совершаются, а революционные изменения идут дальше, толкая общества к изменениям.
Человек – существо агрессивное, почему он не бунтует постоянно? Замечательная книга Теда Гаара «Почему люди бунтуют» даёт ответ. Первое соображение: люди существа рациональные, добиться своих целей без насилия легче, чем его применяя, перечисляет Егор Яковлев. Второй аспект – моральный. Третий фактор карательный: мы боимся, что государство применит к нам санкции. Репрессии и война оттягивают революцию и делают её будущие последствия разрушительными, но не предотвращают её. Вопрос только в том, какая это будет революция по форме – сверху или снизу. Главной мотивацией людей будет протест относительно нынешнего статус-кво: кто-то выйдет за демократизацию, кто-то сугубо по социально-экономическим мотивам. Возникнет огромный котёл, в котором соберутся все несогласные.
Нужны ли революции лидеры? Большинство революций лидеров не имеет, они их порождают. Даже если вначале были люди, предлагавшие себя в качестве лидеров, обычно революция идёт не по их сценарию. Мы не помним, кто начал Февральскую революцию в России, Великую французскую революцию, английскую буржуазную революцию. Есть огромное число примеров, когда революция выглядела хаотично, а потом весь этот хаос превратился в порядок при формировании новых государственных властных институтов.
Если вы хотите совершить ненасильственную революцию, вы должны быть готовы, как ни парадоксально, в любой момент применить силу, говорит Петрович-Белкин – это лучший способ избежать насилия. У хищников уровень внутривидового насилия намного ниже, чем у травоядных и менее опасных существ, например приматов: ведь любой их конфликт приводит к смерти. Соответственно, вырабатываются определённые предохранительные механизмы, которые заставляют эту популяцию воздерживаться от применения насилия.