За год войны десятки тысяч россиян эмигрировали и оказались в новой (изначально чуждой) культурной среде. Изменился быт, круг общения. Болезненный удар был нанесён по мировоззрению – и тех, кто уехал, и оставшихся в России. Что происходит с идентичностью человека в нынешней ситуации? Как существовать в изменившемся мире, не теряя себя? 31 января вопросы идентичности обсудили Татьяна Гвоздовская, психолог, автор проекта «Дом, который построил я», и политолог Михаил Красулин.
Идентичность – это «кто я в отношениях с другими людьми, и какой я?», рассказывает Татьяна Гвоздовская. Первое, что стоит знать об идентичности, – что здоровая идентичность динамична, она трансформируется через возрастные кризисы и жизненные потрясения. Если эта способность подавлена, идентичность работает против человека, не помогает его взаимоотношениям с миром. Это то, с чем работает психотерапия.
И второй нюанс. Люди – существа социальные: мы хотим нравиться другим людям. Однако из-за этого ребёнка или человека с так называемой мерцающей идентичностью очень легко поставить в ситуацию, где он будет стараться делать нечто, что нравится другим, даже если это не является его аутентичным поведением.
Выход – сознательно формировать свою идентичность через уважительное и доброжелательное отношение к себе настоящему.
«Ко мне на приём приходили люди с гораздо более богатым жизненным опытом, и я могла легко убедить себя: раз я специалист, то должна всё уметь, всё знать, всем помочь, – приводит пример Татьяна. – Но это был бы путь к тревоге о разоблачении и синдрому самозванца. Другой путь – признать, что у меня нет такого опыта, но есть инструментарий, навыки, и с их помощью я могу постараться оказать помощь. Это чуть менее выгодная позиция, но на неё точно можно опираться. Вы видите смыслы в том, что вы говорите, делаете, как выстраиваете отношения с людьми. В любой момент важно понимать, с собой ли вы связываете свою идентичность, или это ориентация на чужие установки».
Сформировать новую идентичность в изменившемся мире, на новом месте получится только через выход в этот новый мир, через общение с другими. Через готовность сталкиваться с чем-то новым, ужасным или прекрасным, и уважение к идентичности принимающей стороны. «Важно ценить отклик на нашу ситуацию, – напоминает Татьяна. – Стоит признаться себя: я эмигрант, я беженец, и постараться отодвинуть в сторону идентичности, неадекватные моменту. Увидеть реальность своей жизни – это база для конструктивной работы над собой».
Вопрос идентичности обостряется в кризисных обстоятельствах, говорит Михаил Красулин. Возникает потребность в новом самоопределении. Общество находится в ожидании появления нового коллективного «я», включающего признаки, соответствующие новой ситуации.
В прошлом веке западные исследователи доходчиво объяснили политикуму необходимость учитывать культурные и эмоциональные особенности избирателей. Михаил предложил вспомнить известную историю столкновения активистки Джейн Джейкобс и градостроителя Роберта Мозеса, который задумал реновацию нескольких районов Нью-Йорка, в том числе района Джейн Гринвич-Виллидж. У градостроителя была установка: город – это машина, которая требует технической модернизации ради повышения эффективности (и сантиментам тут не место). А Джейкобс и поддержавшие её жители Нью-Йорка заявили: город – это сообщества. То, что через условную «реновацию» разрушает среду, в которых живут наши сообщества, разрушает сам город. Планы Мозеса пришлось отменить. Это прекрасный пример защиты собственных локальных идентичностей через тезис о защите целого, состоящего из этих наборов самоопределений, вплетённых в окружающую физическую реальность.
Превращение идентичности в социально-политическую проблему происходит, когда она перестаёт быть самоочевидной константой и появляется возможность её коррекции. Получится ли сформировать новое самоопределение индивида либо социальной группы, зависит от внятности и укоренённости прежнего набора характеристик и от ресурса, который придётся затратить на изменение идентичности. Если смотреть через призму политических процессов, то как внедряемые, так и укоренённые социальные идентичности могут быть тормозами или союзниками политических акторов. К примеру, сейчас государственная власть в России стремится актуализировать некую милитари-идентичность, однако не определённая и не артикулированная, но явно присутствующая идентичность «русскости» этому сопротивляется. Когда «нужная» нормативно-ценностная система навязывается насильственными методами, можно ожидать активизации практик двоемыслия. Её признаки – чёткое разграничение общественного и приватного, ещё большая атомизация и рост недоверия внутри социума.
Вопрос идентичности очень важен для переубеждения «пассивных» сторонников войны, объясняют Анатолий Кропивницкий и Аля Денисенко в статье «Почему факты не спасут от пропаганды»: «Если признание новой информации и коррекция своих убеждений воспринимается как угроза мировоззрению и идентичности, то есть ставит под сомнение то, как человек видит мир и самого себя, эта информация либо отторгается, либо не убеждает. Для изменения своей позиции людям нужны не факты, а убедительный проект пересборки собственной идентичности».
Участники встречи обсудили, почему оппозиция в России не актуализирует собственную идентичность народов, проживающих в российских республиках, и попытались предположить, на каком основании в принципе могут объединиться граждане страны. Возможно, это могла бы быть работа над общим проектом будущего.
В конце встречи прозвучал ещё один повод задуматься над построением идентичности именно сейчас. Если применить к российской культуре типологию нидерландского социолога Герта Хофстеде, мы выясним: её представители очень зависимы от мнения окружающих, как минимум от позиции значимой группы. Так что Михаил пожелал участникам формировать или укреплять идентичность, соответствующую условной прекрасной России будущего: вероятно, часть россиян внутри страны вскоре начнёт ориентироваться на тех, кто уехал и временно находится за её пределами.