Чем глуше голоса из прошлого, тем звучней победные марши, а значит, тем легче сохранить власть. Недооткрытые архивы – это свёрнутые реформы, вновь закрытые – реставрация диктатуры. Оттепели в России последние 200 лет не длятся долго, а значит, получив доступ к данным, ими придётся распорядиться быстро. «Рефорум» продолжает цикл публикаций об исторической памяти, предыдущие материалы по теме здесь и здесь.
– В Украине на наших глазах произошёл полный разрыв с советским прошлым, с тоталитарным государством. Знаком неотменимости этого разрыва стало открытие архивов СБУ. Какую роль играет архивная реформа в учреждении демократических институтов в стране?
– Открытие архивов – необходимая часть пакета реформ, без неё невозможна работа над ошибками. Когда общество невероятным внутренним усилием видоизменяется, важно посмотреть назад и сказать: вот тут ошибка, здесь всё пошло наперекосяк. Катастрофа 1930-х началась, например, в ту секунду, когда мы решили, что главной фигурой в стране станет не большевик с опытом и стажем, способный решать глобальные вопросы внутреннего и внешнего строительства государства, а третьестепенный секретарь ЦК, умеющий вести протоколы и переписывать чужие тексты.
Такого рода ошибки хорошо видны, когда открывается архив. Архивная реформа не приоритетна в общегосударственном смысле, но в историческом и морально-этическом приоритетна абсолютно. Без неё мы будем снова наступать на те же грабли. В 1990-е архивы приоткрыли, но для работы над ошибками этого было мало. Президентский архив открылся для ограниченного круга лиц и тут же захлопнулся, архив ФСБ так и остался в ведении духовных и материальных наследников Ежова, Абакумова и Берии. В конце 1990-х очередное ничтожество воссело на российский трон. Не только из-за закрытых архивов, но и из-за них тоже.
Вам не дадут открыть архивы, потому что первое, что станет ясно, когда они откроются, – что Лубянку нужно срыть, сровнять с землёй.
В самом начале 1990-х в президентский архив пустили свежереабилитированного антисоветчика Владимира Буковского, который отсканировал несколько тысяч документов. Среди них были чрезвычайно интересные свидетельства о том, как после августа 1939 года НКВД общалось со своими коллегами в СС, как Кремль и Третий рейх обменивались не только информацией о структуре войск и новейшем вооружении, но и опытом, как нужно строить и как должны функционировать концентрационные лагеря. Это была вершина айсберга. Буковский чуть ли не на коленке, ручным сканером переснял то, что ему показали, – и смог всё это вывезти и опубликовать на Западе. После этого президентский архив стал совершенно недоступным: лубянские намеревались остаться у власти.
– Помечтаем: в России изменилась ситуация, стало возможно проведение архивной реформы, и вас попросили её возглавить. С чего вы начнёте?
– В Чехии, Польши, Украине открытие архивов началось с того, что новая власть предложила полностью сменить сотрудников организации. Виктор Ющенко сказал: мне нужен человек, который сможет открыть архив КГБ и сделать его доступным, демократичным, публикабельным. Вокруг открытых архивов будет публиковаться всё, что оттуда можно извлечь о Голодоморе, о преследовании диссидентов, об уничтожении украинской культуры. Этот было сделано, и очень эффективно.
Когда в архиве СБУ (бывшем КГБ Украины) вы задаёте вопрос о формировании фондов, наличии или отсутствии документов, архивисты на всех уровнях отвечают: «у них было такое правило», «это была их практика», «они поступали с документами так». Новые сотрудники – светские люди без гэбэшных должностей – категорически не идентифицируют себя с сотрудниками советской украинской службы безопасности. Ради эксперимента позвоните в ФСБ и поговорите с ними об архивной работе и материалах КГБ. Вы услышите местоимения первого лица множественного числа: «мы», «у нас».
Говоря, что нужно менять всю систему, я имею в виду примерно следующее. Нужно прийти в архив КГБ и сказать: всё, что у вас есть, следует переподчинить демократической негосударственной структуре, которая будет называться архивом ФСБ. Главой этой структуры будет, скажем, человек из «Мемориала» или «Новой газеты». Все архивисты, которые у вас работали до сих пор, будут уволены, а на их место придут другие сотрудники, из негосударственных организаций. Они будут заниматься архивами, а вы дадите им полный доступ ко всему, что у вас есть, плюс ключи от потайных комнат и закрытых сейфов со специальными папками.
Не представляю, при каких обстоятельствах президентский архив, или РЦХИДНИ, или архив ФСБ согласились бы с таким решением. В 1990–2000-е годы единственным московским архивом, который начинал работать в таком ключе, был ГАРФ. Его директор Сергей Мироненко собрал вокруг себя команду, которая занималась разработкой самых острых и самых закрытых тем российской и советской истории, особенно истории 1930–50-х. Благодаря этим людям в ГАРФе было приятно работать и можно было получить любые документы. Но Мироненко несколько раз высказался о том, как при министре Мединском и его приспешниках реабилитируют советские мифы – например, миф о 28 панфиловцах или молодогвардейцах, – и его сместили с должности.
Архив в историко-культурном смысле – это и есть сложный ответ на вопрос, кто мы
– Что историку дает работа в архивах?
– Мы не можем меняться, если не будем знать, кто мы. Архив в историко-культурном смысле – это и есть сложный ответ на вопрос, кто мы.
Я могу назвать десяток влиятельных специалистов по Восточной Европе и русско-еврейской истории, которые никогда в архивах не были и считают архивные поиски занятием ниже своего уровня. Нужно заниматься интеллектуальной историей, историей идей, кому нужны акушерка из Полтавы или приказчик из Бердичева? Я из противоположной когорты. Меня интересуют обычные люди, которых отечественная история с завидной последовательностью ставила в необычные обстоятельства. Интересуют эти люди до и после этих обстоятельств и сами обстоятельства. Я готов дневать и ночевать в архиве, чтобы докопаться до подноготной этих обстоятельств.
– Какие массивы документов советского прошлого нужно открыть прежде всего?
– Все изъятые у троцкистско-зиновьевского блока документы и материалы. Весь ГУЛАГ. Всё вокруг Павла Судоплатова. Документы ГРУ. Внешняя сталинская агентура. Все стукачи – рядовые, титулованные, воцерковлённые. Кто выкинул из окна парижской больницы Фёдора Раскольникова и распорядился у туберкулёзного Горького делать свежий известковый ремонт? Кто до смерти избил в подъезде Петра Богатырёва, распорядился подкинуть наркотики Константину Азадовскому, заплатил алкоголику, который зарубил топором Александра Меня? Таких внезапных смертей много сотен, и мы почти ничего о них не знаем.
Благодаря тому, что арестовали и допросили Берию, мы знаем поминутно, кто, как, каким образом организовал уничтожение Соломона Михоэлса. Но это единичный случай, и это внутри Союза. А каким образом уничтожались деятели Коминтерна, выехавшие диссиденты, перебежчики, просто неугодные либерального толка?
Советский Союз в 1920-е годы способствовал формированию национально-коммунистических элит в Грузии, Армении, Белоруссии, Украине. Каким образом эти элиты были уничтожены? Мы знаем о результатах – скажем, о практически тотальном уничтожении украинской и белорусской творческой интеллигенции. Мы знаем, какие за этим всем стояли распоряжения, но слабо представляем, как были приняты решения перейти от поддержки национал-коммунистических элит к их уничтожению. В этом контексте меня больше всего интересует, как Кремль срежиссировал голод в Украине и воспользовался им, чтобы окончательно подавить любые попытки украинцев сохранить элементы советской самостийности.
Третья группа интересующих меня документов – двойные агенты среди диссидентов, диссиденты-стукачи, сотрудничающие либералы, прикормленная интеллигенция. Это больная, сложная тема. Каким образом ГБ внедряло своих информаторов в эту среду и как эти информаторы там функционировали? В моём окружении, в окружении моих родителей таких добровольных, милых, образованных стукачей было немало.
– После путча и запрета КПСС была создана комиссия по передаче архивов КПСС и КГБ на государственное хранение, но её деятельность быстро свернули. В Украине тоже предпринимались попытки свернуть движение за открытость архивов, но общество этого не позволило. Почему в Украине это удалось?
– Вы задаёте вопрос о национальной ответственности и национальном сопротивлении. Вопрос о том, есть ли у нас народ.
Украина с конца 1980-х переживала несколько этапов антиимперского, национально-демократического, национально-освободительного движения. Оно развивалось по тем же принципам, что и прочие антиколониальные движения, например, в странах Африки после 1959 года или в странах Латинской Америки в середине – конце ХIХ века. Как оно работает, почему функционирует таким образом, как и почему на голом месте возникает «гражданское общество», как интерпретировать массовое (не в приказном порядке) волеизъявление – это и есть вопрос о национальном сопротивлении, о рождении нации.
Когда мы говорим «общество», мы имеем в виду некое абстрактное демократическое большинство, не безмолвствующий, но решительно заявляющий о себе во весь голос народ. Но единого гласа народа нет – есть сложнейшая многоголосица. Есть журналисты в газетах и на телевидении. Есть внегосударственные публичные фигуры – художники, писатели, издатели. Есть, наконец, бюрократы от правящих партий, их люди в Министерстве культуры, в Комитете госбезопасности в его новых формах, СБУ. Вдруг оказалось, что на самых разных уровнях и у самых разных людей сложился консенсус: нужно открывать архивы, потому что мы не хотим возврата к советскому прошлому. Связь открытия архивов и невозврата в прошлое была очевидна всем, включая коррумпированных бюрократов.
Ситуация в России изменится, когда русский народ без нашей с вами помощи превратит Лубянку в Бастилию. Пока этого не произошло, ни о какой либерализации режима, открытии архивов, демократизации памяти и русском народе не может быть речи.
За 200 лет новейшей истории России не было ни одного периода, когда недолгая и неустойчивая оттепель не сменилась бы долгими успешными заморозками. Поэтому главное, что нужно сделать, когда потеплеет, – оцифровать всё, что можно, и выложить на серверы за пределами РФ.
Беседовала Ольга Канунникова