Заместитель директора Института демографии и заведующий кафедрой демографии НИУ ВШЭ рассказал, как COVID-19 повлияет на рождаемость, как на самом деле стоит поддерживать пожилых и за каких мигрантов России стоит бороться.
— По прогнозам правительства, численность населения страны в ближайшие 4 года снизится на 1,2 млн человек за счет падения рождаемости. Стоит ли бояться естественной убыли и стремиться любой ценой ее замедлять?
— Низкая рождаемость – это факт не только в развитых, но и во многих развивающихся странах. Это итог социального и демографического развития и в этом смысле – «нормальное» явление.
Нормальное ли это явление с точки зрения будущего развития стран? Большинство правительств обеспокоено низкой рождаемостью. Во многих странах принимаются меры, направленные на поддержку семей с детьми и рост рождаемости. В других странах, речь прежде всего о Китае, отказываются от политики, направленной на ограничение рождаемости. С низкой рождаемостью связывают ускоренное старение населения, депопуляцию, замедление темпов экономического роста и возможное понижение уровня благосостояния. Низкая рождаемость ведет к сокращению численности населения в трудоспособных возрастах, что способствует усилению притока мигрантов. Отсюда вытекают проблемы социально-культурного порядка – взаимодействия принимающего социума с вновь прибывшими группами.
— В США, по оценке компании ReckitBenckiser, в 2021 году рождаемость снизится на 300–500 тысяч детей, причем один из главных драйверов – коронавирусная инфекция и вызванный ею спад в экономике. В Китае, по оценке Barclays, на 8%, то есть на 1,17 млн. Каковы прогнозы по России?
— В России, как и в других странах, по моему мнению, пандемия вызовет падение рождаемости. Этому способствует экономический спад, который следует за пандемией.
Подчеркну, что мы говорим о рождаемости в терминах рождений у одной женщины. А общее число рождений может меняться врезультате увеличения или сокращения числа потенциальных матерей. В России сегодня число потенциальных матерей сокращается: в репродуктивные возраста вступает малочисленное поколение 1990-х гг. рождения.
— Альтернативой пособиям для родителей называют программы по уменьшению смертности – коэффициент смертности у нас, по данным РАНХиГС, на 27-30% хуже, чем в ЕС. Есть нацпроект, направленный в первую очередь на это. Как вы оцениваете успехи государственных мер в этой области?
— Мне кажется, речь идет о разных вещах. Политика поддержки семей с детьми в странах с низкой рождаемостью преследует одни цели (предупреждение бедности и снижение масштабов неравенства, и только потом – демография), а политика, направленная на рост продолжительности жизни и снижение смертности, – другие. Должна проводиться и та, и другая политика. В итоге мы получим и улучшение параметров воспроизводства население за счет снижение смертности, и повышение человеческого капитала, с возможным последующим повышение рождаемости. Если снизится смертность и улучшится здоровье населения в трудоспособных возрастах, то это увеличит (пусть и ненамного) число рожденных детей. Напомню, что наша страна отличается очень высоким уровнем смертности (сверхсмертностью) именно в молодых трудоспособных возрастах.
— Учителя говорят о том, что дети сегодня становятся подростками уже в 9–10 лет. А женщины за 50 далеко не выглядят и не ощущают себя бабушками. Наблюдаете ли вы изменения возрастных норм?
— Да, возрастные нормы меняются. Люди стали дольше жить: появилась возможность дольше учится, дольше работать, дольше общаться и пр. Детство стало длиннее, так как вырос период обучения и социализации. Еще недавно к детским относились возраста до 15 лет, сейчас в Евросоюзе, детские возраста заканчиваются 20 годами, а в некоторых странах – и 21, 22 и 23 годами. Градации старших возрастов тоже меняются. Бальзаковский возраст по сравнению со временем Оноре де Бальзака начинается на десять-пятнадцать лет позже, возраст «молодых ученых» в грантовых требованиях поднимается до 40 лет, пожилые люди делятся также на «молодых», старых, очень старых.
— Россия, как и прочие развитые страны, переживает «серебряное цунами» – резкий рост числа пожилых людей. Есть ли в стране условия для так называемого активного долголетия?
— Всемирная организация здравоохранения сформулировала концепцию активного долголетия в начале 2000-х гг. По сравнению с 1950 г. численность людей в возрасте от 65 лет и старше в мире выросла почти в 6 раз, при том, что население планеты увеличилось втрое.
Мир кардинально меняется. В традиционном обществе вопрос об активном долголетии не стоял. Большая часть пожилых жила в семье или была тесно связана с семьей (родственниками), функции поддержки пожилых выполняла семья и семейное окружение – племянники, внуки, братья и сестры. В условиях низкой рождаемости семейный круг сужается. У некоторых людей старшего возраста не было детей – и теперь возможности родственной поддержки ограничены. У других, особенно у тех, у кого был один ребенок, этот единственный ребенок или его семья часто сами нуждаются в поддержке или заняты поддержкой своих детей. Но улучшить положение старших поколений можно, только улучшив жизнь в других возрастных группах.
Главная ценность для лиц старшего возраста – общение с близкими. Для этого надо создавать условия. Например, в политике и на практике много внимания уделяется родительскому уходу за детьми, но что-то подобное должно развиваться и по отношению к старшим родственникам. Вместе с темправа по уходу за внуками работающих бабушек и дедушек можно расширить (те же отпуска по уходу при наличии родителей).
— Мигрантов в России многие по-прежнему не признают как социально равных, при этом вы говорите, что нужда в них будет расти. Получается, что принять их население не может, обойтись без них тоже не может. Можно и нужно ли что-то делать с этим?
— Для стран с низкой рождаемостью миграция – это естественный процесс. Без миграции в перспективе эти страны выжить не смогут: население быстро постареет и сократится. Но миграция должна регулироваться. В основе этой регуляции – отбор тех, кто востребован в стране приема, кто обладает возможностями быстрой и сравнительно безболезненной (бесконфликтной) адаптации и интеграции к требованиям принимающего сообщества.
Есть страны, где проблем с мигрантами меньше – это Австралия и Канада. Сами эти государства создавались мигрантами, и там в крови положительное отношение к миграции как явлению. Европа привыкает к миграции долго и болезненно – мы видим новости о столкновениях мигрантов с коренными жителями. В России до революции было много мигрантов (европейцев, в первую очередь немцев, а также корейцев, которые трудились на Дальнем Востоке, иранцев – они осваивали нефтяные месторождения в Баку), но потом эта традиция прервалась. Сейчас мы видим, как создается новая традиция: люди во многих регионах, в частности, москвичи, привыкают жить в действительно многонациональной среде. Привыкание можно ускорить – для этого требуются определенные миграционные фильтры, отбирающие мигрантов с наилучшими адаптационными возможностями, которые помогут работодателям находить интересующих их работников.
Приведу пример из политики в сфере трудовой миграции. В Италии и Испании преобладают в основном неквалифицированные мигранты из стран Африки, Латинской Америки, балканских стран, Молдовы, Украины – и их очень много. Госструктуры занимаются тем, что соединяют работодателей с работниками, и это соединение происходит еще до миграции, на уровне межстрановых соглашений. Работодатель, который ищет иностранного работника, обладающего вполне определенными навыками и проверенного во всех отношениях, отправляет заявку в местные органы власти, а они – в соответствующее министерство. Далее востребованных работников набирают органы власти тех стран, с которыми заключены соглашения о трудовой миграции. Речь идет об организованном наборе работников невысокой квалификации. Эти системы неидеальны, но в основном удовлетворяют потребность и в количестве, и в качестве приезжей рабочей силы.
Востребованные работники высокой квалификации набираются в ином порядке. Приведу пример Германии. Эта страна была закрыта для экономических мигрантов после кризиса 1974 года и до конца 90-х, и стартовые позиции в начале 2000-х в плане создания современного миграционного законодательства в России и в Германии были примерно равны. С 2020 года недавно принятые законы открыли рынок труда Германии для квалифицированных мигрантов из стран за пределами ЕС, но только для тех, кто обладает определенной профессией. Тем, кто ищет там работу, нужно зайти, например, на сайт www.make-it-in-germany.com, найти перечень вакансий и связаться с работодателем. Если вы нашли общий язык – тебе быстро выдают визу. Это просто и по-человечески: лучшее будущее для любого мигранта – это найти профессию по своему образованию, квалификации. Правда, есть одно важное требование: квалификация, полученная за рубежом по ряду профессий (например, в здравоохранении), должна быть признана в Германии, что, на мой взгляд, вполне естественно.
Приближает нас к упомянутым зарубежным практикам предмиграционная подготовка иностранных работников, которая начинает развиваться в бывших советских республиках, например, в Узбекистане. Там создаются учебные центры для трудовых мигрантов. Оттуда теперь приезжает больше квалифицированных рабочих, например, сварщиков. По идее, такие центры могут связывать работников с нанимателями без посредников.
Что касается привлечения постоянных мигрантов, то здесь пора говорить не только о четких критериях отбора, но о большей открытости страны для потенциальных мигрантов из разных стран. Сейчас переехать в Россию на длительный срок, например, образованному индийцу сложно, а ведь именно индийцев много среди программистов в США или врачей в Великобритании. В этом плане России пора перестать ограничиваться бывшим СССР. Штаты, Канада, Великобритания стремятся снимать сливки с трудовых ресурсов других стран, накапливают человеческий капитал. В мире идет жесткая конкуренция за умы, и России тоже нужно в ней участвовать.
Так что в наших силах сделать так, чтобы миграция была цивилизованной и выгодной обеим сторонам. Ведь от миграции как явления нам – а также и всем развитым странам, от Франции до Японии – в силу идущих демографических изменений никуда не деться.